Государь (сборник) - Никколо Макиавелли

Глава XI

Неразумно водить дружбу с государем, который силен на словах, а не на деле

Желая показать ошибку сидицинов, понадеявшихся на помощь кампанцев, и заблуждение последних, полагавших, что они сумеют защитить сидицинов, Тит Ливий выразил это как нельзя лучше в следующих словах: «Campani magis nomen in auxilium Sidicinorum, quam vires ad praesidium attulerunt» [36] . Следует заметить, что союз, заключенный с государем, который не может тебе помочь вследствие удаленности своих владений, либо не имея на это сил из-за внутренних неурядиц, или по другой причине, дает вступившим в него лишь символическую поддержку. Так случилось в наше время с флорентийцами, когда в 1479 году на них напали папа и неаполитанский король; будучи в союзе с королем Франции, они извлекли из этого «скорее звание союзников, чем подкрепление». На такое же содействие мог бы рассчитывать и государь, в своих начинаниях уповающий на императора Максимилиана, потому что поддержка последнего относится как раз к тем, которые наделяют «скорее званием союзника, чем подкреплением», как было сказано по поводу капуанцев и сидицинов. Жители Капуи допустили тогда ошибку, переоценив свои силы. Так иной раз неосмотрительность подводит людей, которые, не имея возможности отстоять себя самих, пытаются защитить других. Подобным образом поступили тарентинцы, когда римское войско сошлось с войском самнитов; их послы заявили римскому консулу, что тарентинцы желали бы установить мир между ними и самнитами и что они объявят войну тому, кто нарушит этот мир. У консула это предложение вызвало лишь насмешку, и он в присутствии послов велел трубить сигнал к началу битвы, приказывая войску двинуться на врага. Так он не на словах, а на деле показал тарентинцам, какого ответа они заслужили.

Разобрав в этой главе те способы, которые государи употребляют для помощи другим, в следующей я хочу поговорить о том, как они защищают себя самих.

Глава XII

Что лучше в преддверии войны: выждать или нанести первый удар

Мне неоднократно приходилось слышать, как люди, достаточно искушенные в ратном деле, спорили о том, что лучше делать государю, которому объявил войну примерно равный по силам, но более дерзкий соперник, – ожидать врага в своих владениях или напасть самому и вступить на его территорию. Обе стороны приводили различные доводы. Сторонники решительных действий ссылаются на совет, который дал Крез Киру, когда тот стоял на границе с массагетами, собираясь начать с ними войну, и их царица Томирис через своих послов спросила у него, желает ли он, чтобы она ждала его у себя, или ей следует выступить ему навстречу. При обсуждении ответа Крез, вопреки мнению других, сказал, что нужно идти к царице, потому что, если она потерпит поражение на чужой земле, то успеет собраться с силами и царство не потеряет, а если Кир победит ее на родине, то он сможет ее преследовать и, не давая опомниться, лишит ее власти. Приводят также совет, который Ганнибал дал Антиоху, когда названный царь собирался воевать с римлянами. Ганнибал доказывал, что римлян можно победить только в Италии, потому что там можно завладеть их оружием, богатствами и союзниками; если же сражаться вне Италии и оставить ее в распоряжении римлян, то они всегда смогут черпать из этого жизненного источника и поставлять оттуда подкрепление во всех необходимых случаях. По мнению Ганнибала, у римлян легче было отнять их столицу, нежели остальные владения, Италию, нежели другие провинции. Ссылаются еще на Агафокла, который не мог вынести войну на своей территории, напал на своих противников карфагенян и заставил их просить мира. Упоминают и Сципиона, высадившегося в Африке, чтобы избежать войны в Италии.

Сторонники противоположного воззрения утверждают, что враг, удалившийся от дома, попадает в тяжелое положение. Они ссылаются на пример афинян, которые всегда одерживали верх, пока с удобством для себя воевали на родине, но когда они покинули ее и двинулись походом на Сицилию, он закончился для них утратой свободы. Припоминают в этом случае и поэтические вымыслы, в которых говорится об Антее, царе Ливии, сражавшемся с Гераклом Египетским. Этот царь был непобедим, пока ожидал противника внутри собственных пределов; перейдя через них вследствие хитрости Геракла, он распростился с государством и с жизнью. Отсюда родилась легенда об Антее, который, стоя на земле, породившей его, набирался у нее сил, и о Геракле, приподнявшем его и оторвавшем от земли. Но приводят и современные суждения. Всякому известно, что неаполитанский король Фердинанд считался в свое время одним из мудрейших государей. Когда за два года до его смерти распространился слух, что французский король Карл VIII собирается на него напасть, Фердинанд стал готовиться к войне, но заболел и перед смертью наряду с прочим завещал своему сыну Альфонсу ожидать противника в собственных владениях и ни за что на свете не выходить за пределы своего государства; собрав войско, следовало держать его наготове. Однако Альфонс поступил по-своему и отправил войско в Романью, после чего без боя потерял и свою армию, и свои владения.

Кроме вышесказанного, обе стороны приводят еще следующие аргументы: у нападающего боевой дух выше, чем у того, кто ждет нападения, поэтому его войско надежнее. К тому же противник лишается возможности пользоваться своим имуществом, ибо его подданные подвергаются грабежу; перед лицом врага правитель бывает вынужден обременять их и облагать поборами с большей осмотрительностью. Таким образом, для него иссякает источник, питающий, как говорил Ганнибал, его военные расходы. Далее, солдат, находящихся в чужой стране, заставляет сражаться необходимость, а из нее, как мы неоднократно отмечали, рождается доблесть.

Противная сторона возражает: в ожидании врага есть свои преимущества, без особых хлопот ты можешь затруднить его снабжение провизией и другими припасами, потребными для войска, можешь расстраивать его планы благодаря лучшему знанию местности; можешь выставить против него более многочисленное войско, легко соединив все свои силы, а ведь он не в состоянии привести всех своих воинов в чужую страну. Наконец, будучи разбит, ты можешь без труда поправить свое положение, ибо многие из твоих солдат спасутся, имея по соседству убежище, и за пополнением не придется далеко ходить. Таким образом, ты ставишь на карту все свои силы, но проигрыш не лишает тебя надежды, а удалившись от дома, в случае неудачи ты рискуешь потерять все, но не можешь поставить на кон все силы. Некоторые полководцы позволяли противнику, чтобы ослабить его, углубиться в свои земли на несколько дней пути и даже занять ряд городов; оставляя в них гарнизоны, он уменьшает свое войско и тем ослабляет его боеспособность.

Но поскольку я хочу теперь высказать собственное мнение, думаю, что необходимо сделать следующее разграничение: идет ли речь об обороноспособной стране, как та, где жили римляне, и та, в которой живут швейцарцы, или о бессильной, как в свое время Карфаген, а ныне страны французского короля и итальянцев. В последнем случае врагов следует держать подальше от дома, ибо все твои силы заключаются не в людях, а в богатстве, и когда путь к нему заказан, ты обречен на поражение; и ничто так ему не угрожает, как война в собственных владениях. В пример можно привести карфагенян, которые благодаря своим доходам могли воевать с римлянами, пока их родина оставалась свободной, но когда она подверглась нашествию, они не сумели сопротивляться Агафоклу. Флорентийцы никак не могли справиться с правителем Лукки Каструччо, потому что он воевал на их территории; в конце концов ради собственной защиты они были вынуждены отдать себя под покровительство короля Роберта Неаполитанского. Но после смерти Каструччо те же флорентийцы отважились потревожить герцога Миланского в его владениях и посягать на его власть; такую доблесть выказывали они, сражаясь вдалеке, и такое ничтожество – у себя дома. Но если население царства готово к войне, как оно было готово в Риме и как оно готово сейчас у швейцарцев, его тем труднее победить, чем меньше расстояние до его жилищ. Ибо для него легче собрать большие силы, чтобы противостоять натиску извне, чем идти в поход в чужие земли. Меня не убеждает в этом случае и авторитет Ганнибала, который в разговоре с Антиохом руководствовался своим интересом и увлечением. Ведь если бы римляне потерпели во Франции три поражения на протяжении того же времени, что они были разбиты в Италии Ганнибалом, вне всякого сомнения, им не удалось бы оправиться, ибо они не могли бы собрать остатки войск, как это было в Италии. Им не представилось бы таких возможностей, и у них не было бы такого количества людей, как те, что нашлись в Италии. Вторгаясь в какую-либо провинцию, они никогда не отправляли туда более 50 тысяч солдат, а для защиты своих очагов от французов после Первой Пунической войны они подняли на ноги 1 миллион 800 тысяч человек. И уже в Ломбардии они не смогли бы нанести такого поражения французам, как в Тоскане, ибо не смогли бы выставить против столь многочисленного противника, находящегося на далеком расстоянии, соответствующие силы, да и сражаться им было бы труднее. Кимвры разбили в Германии римское войско, и римляне ничего не могли с ними поделать. Но когда кимвры пришли в Италию, они были разгромлены римлянами, собравшими все свои силы. Швейцарцев легко победить за границей, где их войско может насчитывать не более 30–40 тысяч человек. Но справиться с ними на родине, где их насчитывается 100 тысяч, очень трудно. Итак, в заключение я снова делаю вывод, что государь, вооруживший и подготовивший свой народ к войне, должен всегда ожидать начала большой и тяжелой войны дома и не выступать навстречу врагу, а тот, чей народ безоружен и непривычен к войне, должен отвести ее как можно дальше от своих владений. Так каждый из них сможет защититься наилучшим для себя способом.