Мы остаёмся жить - Извас Фрай

Стилихона, спасителя Рима, звучало там из каждого угла. А человек, которого мы ищем, был в расцвете лет, когда вандалы ворвались в Рим, унизив и сыновей, и отцов. С тех пор, он много лет не показывался на людях; а теперь вот сбежал. Мы с моим другом очень переживаем за него.

– И у вас есть на это основания. Попасть в руки гуннам и готам – далеко не самое страшное, что могло с ним произойти. Много всякого народу властвует теперь в местах, где раньше каждый мог назвать себя римлянином. Жители этого паршивого города закрылись за своими воротами, будто надруганная женщина прикрывает свой срам юбкой. Люди там привыкли называть каждого чужака «варваром». Они считают, что за стенами их города теперь дикое поле, полное хищных зверей. Но все мы – такие же люди; и тоже не всегда мирно ладим друг с другом. Мы обрели новый дом – хотят того старые хозяева или нет. И мы будем строить новые селения, взамен утраченных вами. Вы думаете в своём Риме, что вы проиграли; что всё кончено и время остановилось. Но всё – только начинается. Я прожила долгую жизнь; правда, не такую, как твой друг. И я видела множество духов, говоривших со мной языком сновидений. Исчезнут и гунны, и готы, и римляне; и все германцы, и франки, и лангобарды, и остальные. Появятся новые народы и новые империи. Рим – сделал всё, что мог для этого мира; теперь, ему нужно тихо уснуть, чтобы не мешать времени идти дальше.

– Меня вовсе не волнует, что будет с Римом; моего друга – тоже. Мы даже не намерены возвращаться обратно. Мы просто хотим найти одного заблудившегося человека, судьба которого нам небезразлична.

– Увы, за много лет, вы – первые римляне, которых встретила я и мой муж; а ведь нам известны все окрестные места – иначе мы не сумели бы выжить. Возможно, вы движетесь не в том направлении. А может, вашего пропавшего друга уже и нет в живых – он ведь тоже старик. Сам ты ранен, хоть и бодр духом; но вот спутник твой – больше напоминает живого мертвеца. Я не хочу его расстроить; но должна сказать, что вряд ли он ещё когда-нибудь увидит своего сына.

После этих слов, даже каменное лицо Флавия Тиберия перекосилось от гримасы отчаяния. И здесь, он тоже не нашел, что сказать.

– Ну, ешьте, давайте. Во все времена: не было ничего важнее еды.

Вскоре, вернулся и сам хозяин дома. Но пришел он не один; следом за ним во внутрь зашел парень со светлыми волосами, похожий на охотника. Я догадался, кем он был; передо мной стоял остгот. Теперь, их народ – хозяева этой земли; надолго ли?!

В Риме об остготах ходит множество пугающих легенд; среди всех варварских народов только гунны смогли бы тягаться с ними в сфере страха римлян перед ними. Однако этот парень – вовсе не казался таким уж страшным. Хоть он и был врагом Рима, а я – неприятелем королевства остготов, от него исходила доброта и приветливость. Его трудно было ненавидеть; и у него – не было никаких причин враждебно относиться к нам.

Позднее, мы с ним наладим диалог, во время которого он скажет:

– Хоть остготы и отобрали у римлян землю – мой народ и твой сражались плечом к плечу против общего врага – гуннов Аттилы. И мы победили.

Он говорил о битве на Каталаунских полях. В той битве, насколько мне известно, не было победителей. Аттила был вынужден отступить; а спустя какое-то время расстался с жизнь – а вместе с ним и величие гуннов. Аэция – лучшего римского полководца, одержавшего вверх над варварами – убили по приказу императора. Теодорих – король остготов – погиб во время битвы; а его страна окунулась в братоубийственную войну за власть. И гунны, и римляне, и готы – для нас это был самый печальный из всех дней. Это была победа Рима; но она же и показала, что нашей цивилизации настал конец.

Молодой остготский охотник сел за один стол с двумя старыми римлянами и стал молча уплетать еду из тарелки, которую поставила перед ним гуннская женщина. Даже Флавия Тиберия это обстоятельство слегка позабавило – ведь это было фантастичнее вымысла; даже в самых безумных легендах, ходивших по Форуму, не случалось подобных чудес.

Что происходит с этим миром? – слова, которые я не устану повторять каждый день.

– Я похож на римлянина, – сказал подстреливший меня хозяин дома, – но на самом деле, отец мой был гунном; а мать родом была из Вольтеры. А этот славный охотник остгот – спас однажды мне жизнь. На меня напали волки, а он подстрелил их – одного за другим. Я никогда не видел ничего подобного. С тех пор, мы с ним – друзья.

Всё намного труднее, чем может показаться на первый взгляд.

– Меня всё никак не покидают мысли о прощальной записке, которую оставил Аппий Примул, – сказал я однажды Флавию Тиберию, который за день старел как за год, – он говорит в ней, что хочет вернуться к некоему дому. Я не уделил этому должного внимания; но под «домом» он мог иметь в виду самое, что ни на есть конкретное место, в котором мог жить когда-то. Но ведь дом его находится в Риме – и на этом месте я окончательно запутался в словах и безумных идеях Аппия Примула.

– В его далёком детстве, – ответил тогда Флавий Тиберий, и каждое слово ему приходилось выдавливать из себя через силу, – мы каждое лето отправлялись на нашу виллу в Цезальпийской Галлии. Но затем, я был нужен Риму больше, чем любил семью. Я сражался и я победил; но в конечном итоге, все мы проиграли. Не было никого, кто смог бы нас защитить; варвары пробили тараном ворота Рима. Мы потеряли все провинции – и Цезальпийскую Галлию тоже. Мы потеряли Италию, которая была римской уже тысячу лет. И больше сорока лет мы с Аппием Примулом не бывали на той вилле с тех пор.

– Что ж ты сразу не сказал мне об этом! Цезальпийская Галлия, север, вилла, которую Аппий Примул называет «домом» своего счастливого детства. Всё сходится – мы знаем, где его искать.

– Вот только я не знаю, – вздохнул Флавий Тиберий, – прошло столько лет, что о той вилле я могу вспомнить лишь то, что она существовала когда-то. Я не мог поверить, что Аппий Примул ещё помнит её; ведь я сам – не знаю, как добраться туда.