Обман - Клэр Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нашли нашу яхту, «Минерву». Недалеко. В море. Яхту обнаружила сегодня береговая охрана. Только что приходил ее представитель. Яхта лежит на дне. В песке. – Тело Джоша под моей рукой напрягается. Он по-прежнему молчит. Я с трудом продолжаю: – Они не знают, обнаружат ли тело папы. – Немного отодвигаюсь и смотрю на Джоша. Он уставился в пол. Губы плотно сжаты. Не зная, что сказать еще, добавляю: – Морланд… Ричард сможет рассказать тебе больше. Я не поняла всех деталей. Он знает все. Попросить его зайти к тебе?
Джош издает какой-то звук, похожий на сердитое фырканье. Затем резко отодвигается от меня, вскакивает на ноги и, упрямо наклонив голову вперед, вылетает из гостиной.
– Джош! – кричу ему вслед. Но догонять не решаюсь. Я не знаю, что ему сказать. Бессильно опускаюсь на пол. Внутри меня опустошенность.
Спустя несколько минут в гостиную входит Морланд. Он берет меня за руку, помогает подняться и отводит к дивану. Мы сидим рядом, так что наши колени соприкасаются.
– Эллен, этот водолаз… Дело не в оснастке и торчащих деталях. – Рука Ричарда зависает над моей, затем он крепко сжимает мне кисть. – Это полиция. Они хотят обследовать яхту изнутри.
В животе у меня холодеет.
– Но я думала… Он же сказал…
– Он не хотел говорить вам об этом прямо.
– Полиция? – Мой голос отдается умирающим эхом.
Морланд кивает.
– Но почему?
– Они хотят проверить. В принципе, они должны это сделать.
Мое сердце обрывается вниз.
– Должны?
Морланд грустно вздыхает.
– У них нет выбора. Им нужно выяснить, что же случилось с яхтой. А добраться до нее можно. – Поколебавшись, он добавляет: – К тому же все люки на яхте оказались задраенными.
Кажется, что я умираю.
– А что, это имеет какое-то значение? – с трудом спрашиваю я.
– Обычно такого не бывает.
В течение нескольких секунд я падаю в бездну отчаяния. Потом дыхание медленно возвращается ко мне. С болью я делаю шаг навстречу возникшей ситуации. И заставляю себя поверить в то, что не могу предотвратить неизбежное. Как это ни прискорбно, но мне следует признать: я сделала все, что в моих силах, и… проиграла.
Они найдут тело Гарри.
Я почти незаметно киваю Ричарду, чтобы показать, что понимаю его.
– Мне очень жаль, – тихо произносит Морланд. Он зажимает мою ладонь между своими и подносит мою руку к своей щеке.
Этот жест открывает в моем сердце шлюзы жалости к себе. Я роняю голову Морланду на плечо и чувствую, как его рука обнимает меня и притягивает к себе. Я тоже обнимаю его за шею. Так мы сидим в течение нескольких мгновений, пока в коридоре не раздаются шаги Энн.
Короткие мгновения отдохновения перед тем, как я начинаю идти ко дну.
ГЛАВА 12
– Легкие телесные повреждения? Ну, это синяк под глазом! – громко говорит Молли в ответ на вопрос Кэти. – Ну, ссадина на подбородке. Короче, мальчишеские шалости. – Молли прищуривается и шутливо тыкает кулаком в сторону Джоша. – А вот тяжкие телесные повреждения – это уже серьезно. Кровь. Скорая помощь и больница.
– А дальше? – спрашивает Кэти.
– Дальше? Ножи. У нас есть один парень, который в пьяной драке ударил противника ножом. Так он отхватил у него губу! – Молли изображает на лице удивление. – Не представляю, как это можно срезать у человека губу?
Дети слушают Молли очень серьезно. Я кладу последнюю ложку спагетти в тарелку Джоша и ставлю блюдо в мойку.
– А после тяжких телесных повреждений? – настойчиво допытывается Кэти, подталкиваемая какими-то своими мыслями.
– Спасибо, дорогая, – говорит Молли, изображая губами поцелуй. Я ставлю на стол салат из моркови и петрушки, бутылку бордо и пышный шоколадный пудинг. Все это, кстати, принесла Молли.
– После? – Она делает паузу. – Ну, разбойное нападение, грабеж… Но мои мальчики, как правило, до этого не доходят. Об оружии они обычно узнают, только если попадают в следственный изолятор. Заметьте, только если попадают. – Молли смотрит на Джоша, который отвлеченно жует.
Кэти, сделав глоток разбавленного водой вина, ставит стакан на стол и задумчиво смотрит на него.
– Ну и что же происходит с ними, если они узнают об оружии? – спрашивает она.
– Некоторые из них становятся участниками вооруженных ограблений. А это, как правило, приводит в колонию. – Тут Молли драматически понижает голос. – И к жизни уголовников.
– Ну а после грабежа и разбойного нападения? – задает Кэти вопрос, не поднимая взора.
– Еще хуже? – Молли закатывает глаза и резким движением наполняет мой стакан почти до краев. – Изнасилование, покушение на убийство, убийство… Шпионаж, измена родине… Джош, ты был в Тауэре? Видел, как поступали с изменниками в старину? О Боже!
Джош энергично кивает, видимо, испугавшись, что Молли пустится в подробности.
– Но у нас таких преступников нет, – как бы подводит итог Молли. – У нас в основном кражи. Мои мальчики думают только об одном – деньги, деньги, деньги. Они считают, что нет ничего зазорного в том, чтобы отобрать их у других людей. Часто они даже удивляются, когда их за это наказывают. – Молли делает глоток из своего стакана.
Уже не в первый раз с того момента, как мы уселись на кухне, я смотрю на деревья за окном. Это мои надежные индикаторы ветра. Освещенные закатными лучами березы и дубы стоят неподвижно. Лишь у ясеня листва слегка подрагивает. Значит, почти безветренно. И в море тоже. Значит, водолаз спускался на дно? Пока мне никто не звонил, и я никого не спрашивала. В молодости я внушила себе, что у меня есть интуиция. Тогда я сделала два пророческих заявления и попала в точку. Разумеется, случайно. Но сейчас, сколько ни стараюсь мысленно пронзить расстояние, сколько ни вызываю в себе ощущения предчувствия, ничего не получается. Внутренний голос не просыпается.
– Почему же вы не занимаетесь серьезными преступниками? – спрашивает Кэти.
– Серьезными? Видишь ли, как это ни странно, в этой стране их не так уж много. Во всяком случае, пока. А кроме того, когда отсидевшие за серьезные преступления парни выходят на свободу, их уже трудно отнести к категории малолетних правонарушителей.
Кэти, судя по всему, удовлетворена этим ответом и теряет интерес к теме.
– Ты не голоден? – спрашиваю я у Джоша, который уныло размазывает спагетти по тарелке.
Он отрицательно мотает головой и надувает губы. Наступает молчание. В это время в кабинете звонит телефон – все остальные аппараты я отключила. Сегодня определяется кандидат для выдвижения на выборах в парламент. Видимо, это звонит либо Энн, либо Чарльз, а, может, Диана, чтобы сообщить новости. Мне было бы интересно узнать о том, как Чарльз прошел отборочное собеседование в комитете, но не в тот момент, когда дома Кэти. Я хочу, чтобы ее пребывание здесь стало для дочери приятным.
Молли оглядывается по сторонам, хлопает себя по коленям и нарочито весело восклицает:
– Ладно, хватит об этом! Теперь я хочу послушать об отвратительных проделках школьных учителей! Джош, тебе удалось застать хоть одного из них курящим в туалете? Или неприлично ругающимся в коридоре? Или плюющим в клумбу с цветами?
Джош прыскает от смеха.
– А ты, Кэти? Что у тебя? Поймала директрису в блестящих кожаных штанах?
Кэти поднимает глаза и хмурится.
– Директриса у нас злая карга! – произносит она с неожиданной злостью.
Наступает неловкое молчание. Молли, видимо, привычна к такого рода выражениям. Лицо у нее остается совершенно спокойным.
– Кэти, прекрати! – негромко одергиваю я дочь.
– Да, злая карга! – повторяет она. Потом сердито краснеет, с грохотом отодвигает стул и демонстративно покидает кухню.
Немного выждав, иду за ней и нахожу Кэти в ее комнате. Она сидит за своим письменным столом спиной ко мне. Перед ней открытый журнал.
– Ты можешь сейчас отвезти меня в школу? – не спрашивает, а скорее, объявляет Кэти.
– Как хочешь. – Я сажусь на ее кровать, беру плюшевого медвежонка и треплю его за уши. – Что случилось?
Не оборачиваясь, она вжимает голову в плечи и ничего не говорит.
Я терпеливо жду. Вчера, когда я рассказала Кэти, что нашли «Минерву», она восприняла это очень спокойно, как будто была готова к новости. Меня поразило ее самообладание, ведь я знаю, что яхта видится ей в ночных кошмарах по ночам. Кэти еще более впечатлительна, чем я, и воображение у нее развито очень сильно.
Кэти резко встает, отбрасывает прядь волос со лба и бросает на меня быстрый взгляд.
– Извини, – говорит она, судорожно вздыхая, – извини. Эти учителя меня просто достали.
Я не люблю, когда она использует такие слова. Это ей не идет. Но замечания не делаю, понимая, что этот язык – часть ее защитной реакции. Она вынуждена говорить на нем со сверстницами, чтобы не выделяться. Но все же я не люблю, когда Кэти применяет эту лексику со мной.
По дороге в интернат она кладет свою руку на мою ладонь и делает виноватое лицо. Мирное предложение? Когда мы подъезжаем к ее корпусу, дочь быстро целует меня и исчезает.