Ночной поезд в Инсбрук - Дениз Вудз

Дениз Вудз

Ночной поезд в Инсбрук

И четыре ветра в четыре края

плащ любви разметали.

Почему — не знаю.

Почему — сказать не могу.

Посвящается Уильяму, Финоле и Тамзин

ROMA TERMINI

Поезд, пыхтя, стоял на платформе, указанной в расписании.

До нитки промокшая, я подошла к поезду и стала искать вагон, номер которого значился в билете. Растрепанные волосы прилипли к скулам, подол юбки обвился вокруг ног и хлестал по икрам, а рюкзак впитал столько влаги, что казалось, я несу за спиной цистерну с водой.

В Риме я очутилась случайно. Всего четыре дня назад на Тулонском вокзале я, сама не зная почему, подчиняясь внезапному порыву, купила спальный билет на первый же поезд, отходящий в этот вечер, а утром проснулась уже в Италии. Куда именно — в сущности, было неважно. Важно, что мне исполнялось двадцать шесть, а значит, эти выходные — последние, когда можно путешествовать с молодежной скидкой по карточке «Интер-рейл». Рим так Рим — какая разница… Если бы только сентябрь не выдался таким не по сезону дождливым. Вместо того чтобы прогуливаться по залитым солнцем улочкам, лизать мороженое «джелато» и полоскать ноги в фонтане Треви, я шлепала, оставляя мокрые следы, по Сикстинской капелле и дрожала над бесчисленными чашками горячего капуччино за стойкой бара, пока не покатила на вокзал — по итальянским мостовым, над которыми не поднималось ни одной струйки пара, — в такси, вместе с американским моряком, который, по его словам, не успел к выходу авианосца в море.

Прихоть и скверная погода — вот почему я ехала той ночью в Инсбрук. Шел тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год. Не то чтобы я сильно рвалась в Инсбрук. Я выбрала его так же, как и прежде выбирала любой пункт назначения: туда шел из Рима ночной поезд. Для таких, как я, это способ по дешевке переночевать. А если учесть, что в репsione спалось неважно, то надо было выбрать дорогу подлиннее, чтобы выспаться. Путь в Австрию — одиннадцать часов отключки.

Я зарезервировала себе спальное место, что не очень вяжется с современным идеалом путешественника — но это был единственный способ провести ночь в горизонтальном положении. Когда я нашла свой вагон и зашла в поезд, проход кишел людьми и был завален рюкзаками. Я протиснулась сквозь это столпотворение. Почти все купе были забиты: хихикающие девицы, счастливые влюбленные за дверями, кучка студентов за игрой в покер — так что я облегченно вздохнула, увидев, что мое-то купе полупустое. Я вошла и посмотрела наверх. Лучшие полки под самым потолком. Сидя на них, можно выпрямиться и побыть одной, в то время как другие пассажиры копошатся внизу в тесноте. Там либо ложись спать, либо выходи. Но даже наверху никуда не деться от соседей. В данном случае на правой верхней полке, на расстоянии вытянутой руки от моей, расположился широкоплечий мужчина: все в нем без слов говорило, что в этом купе хозяин — он. Он лежал лицом к стене, одетый в черную рубашку и выгоревшие джинсы. На рюкзаке, брошенном в ногах, я рассмотрела флаг Ирландии. Подходит. Ирландцы — родственные души, с ними приятно проводить время. Я уже представляла, как мы поедаем салями, купленную еще в Риме, и делимся историями о том, где, когда и вообще встречались ли нам на пути чистые туалеты, но как только я собралась забросить рюкзак наверх, он закашлял и чихнул. Простужен, стало быть. Спасибо, но как-нибудь в другой раз. Впервые в жизни, я устроилась на нижней полке слева — подальше от больного.

Я подсушила волосы и переодела обувь, разложила мокрый спальный мешок на средней полке, затем достала провизию и стала смотреть, как рюкзаки проплывали, покачиваясь, по коридору. Поскольку развернуться в узком проходе с большим багажом за плечами невозможно, проходящим очень часто приходилось, сделав три шага вперед, потом отступать на четыре назад, как в каком-то ритуальном танце. Мой спутник почти не шевелился, ерзая только от неудобства, которое ему доставляла простуда. Чует мое сердце, не с кем сегодня будет обменяться впечатлениями от поездки. Когда суматоха в вагоне поутихла, я вышла в коридор, и все остроты, колкости, подначки и смешки нашего многоязычного дома на колесах разом хлынули мне в уши.

В восемь двадцать пять поезд тронулся.

Попутчик выключил свет, как только я вышла за дверь. Прозрачный намек. Как котенок, вышвырнутый на холод, я долго стояла у окна и, глядя, как мимо проплывают огни, думала о Соле. Опять. Я так часто вспоминала о нем, что его образ как-то потускнел в моем сознании. Да был ли он таким славным? А его лицо — таким совершенным? Его ли это улыбка, или я путаю с предыдущим своим парнем? А что до голоса, так он совсем стерся из памяти. В те две недели, что мы с ним не виделись, был момент, когда я поймала себя на мысли, что не могу вспомнить тембр его голоса — что, впрочем, и неудивительно. Мы познакомились-то всего за три дня до того, как я уехала из Лондона, — точнее, за шестьдесят три часа, — но с тех пор, как мы расстались, дня не проходило, чтобы я не проживала эти часы заново, на каких-то мгновениях задерживаясь больше, на каких-то меньше. Иногда я спрашивала себя, к чему приведет этот мимолетный роман, но обычно ответ приходил сам. В Соле было что-то эдакое. Что-то эдакое было в нас. Мы оба чувствовали, оба признавали, что это не сиюминутный каприз. И Сол даже пообещал, что, пока я буду в отлучке, он поговорит со своей подругой, с которой они прожили два года, и скажет ей, что он встретил другую. Стоя у окна поезда тем вечером, я смотрела на проносящуюся мимо Италию и желала Солу с другого конца континента, чтобы у него хватило мужества проститься по-хорошему.

Я зашла в купе, закрыла дверь и легла, укрывшись грубым коричневым одеялом. Почитала немного, но вскоре отложила книгу в сторону и выключила тусклый ночник. А дальше мне оставалось только ждать, когда придет сон, пока поезд проносился стрелой по каким-то неведомым местам. Засыпать и просыпаться под мерный стук колес — роскошь, доступная не каждому. Весь путь от Рима до Инсбрука я буду спать, провалюсь без сознания, и миля за милей проплывут мимо. Я могла ощущать происходящее, но ничего не видела, только слышала успокаивающее дребезжание вагонов, устремившихся друг за другом в сторону Альп.

Дверь купе плавно поехала и, отворившись, приглушенно хлопнула.

Поезд остановился. Монотонный стук колес сменился шумом большого вокзала. Флоренция. Значит, уже полночь. В коридоре загалдели новоприбывшие пассажиры. Кто-то заглянул в наше купе, но присоединяться к нам не стал — пошел дальше, оставив дверь приоткрытой. Я повернулась спиной к свету. Как хорошо быть среди тех, кто уже уютно устроился, а еще приятнее осознавать, что мне впервые удалось выспаться за последние три ночи. Я готова была снова провалиться в блаженное забытье, и у меня это вышло бы без труда, если бы с платформы не доносился зычный голос начальника станции, а из конца коридора — реплики проводника, твердой рукой направлявшего движение пассажиров.

— Вы и вы, — называл он. — Сюда. Вот ваше место.

Мимо нашей двери прошла молодая женщина.

— Grazie. Спасибо.

Но, судя по всему, указанное купе ей не понравилось, потому что она окликнула проводника:

— М-м, простите. А нет ли часом мест в менее переполненном купе?

Внезапно на верхней полке зашевелились.

— Все битком, — огрызнулся проводник. — Спальная билета есть?

— Нет.

— Нада спальная места, заказывай заранее! И плати!

Я перевернулась на спину и уже собиралась закрыть дверь, как мой простуженный спутник дотянулся с верхней полки и открыл ее настежь. Сейчас-то он все им выскажет, и от своего и от моего имени, обрадовалась я; скажет им, что людям спать хочется!

— Что ж, пойду в другой вагон, — резко сказала женщина с ирландским акцентом, а мужчина наверху выдохнул:

— Бог ты мой!

— В поезде нет свободная места, — сказал проводник, пытаясь отделаться от нее, и быстро прошел мимо нашей двери. — Вся билета продана.

— Ну что ж, спасибо вам большое за помощь, — крикнула она ему вдогонку.

— Боже мой!

Мужчина сверху тяжело опустился на пол сбоку от меня и высунулся из купе:

— Фрэнсис! Фрэн, это ты?

Проводник что-то прокричал. Раздался пронзительный звук свистка. Я повернулась к двери. Кроме ног соседа, мне было почти ничего не видно. Напрягая слух, я пыталась расслышать их разговор на фоне приглушенного вокзального гвалта.

— Черт возьми. Фрэн!

— Господи, Ричард.

Она приблизилась. В поле моего зрения попадали только ее сандалии и потрепанные джинсы.

— Господи.

Поезд тронулся и заскользил прочь от станции. Только по мелькавшим за окном огням и можно было догадаться о том, что он движется.