Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

– Есть

– И что же это?

– «Сто птиц летят к фениксу», – ответила она.

– А как это играют?

– Это сольное выступление! – благоговение читалось на лице жены наставника.

– Сольное? А кто с ним выступал? – в изумлении спросили мы с Лань Юем.

Ночной ветер пошевелил волосы жены наставника, выражение лица было похоже на историческую книгу, лишь через некоторое время она сказала:

– Естественно, ваш наставник!

Через три месяца я смог выдувать воду через трубку тростника в человеческий рост, но на сона я так и не играл. Наставник сказал мне, чтобы я помог его жене выпалывать траву на кукурузном поле. Лето в Тучжуане, казалось, было намного жарче, чем в Шуйчжуане, а еще у нас в это время было очень влажно. Работая на поле, я говорил жене наставника, что Тучжуан хуже Шуйчжуана, у нас в Шуйчжуане не так жарко, а она смеялась, а отсмеявшись, сказала: «Мальчик-бродяга скучает по дому!» Когда мы в обед возвращались домой, я видел, как Лань Юй, присев и расставив ноги, втягивает воду из реки. Он был очень талантлив, всего через месяц наставник дал ему тростниковую трубку длиной в человеческий рост. Мне на это потребовалось на целый месяц больше времени.

После ужина Лань Юй пошел мыть посуду, это была его обязанность с тех пор, как он тут поселился. Поначалу я обрадовался: не надо было самому этим заниматься. Но не прошло и двух месяцев, наставник сказал мне отправляться с его женой работать на поле. И уже через полдня я хотел снова мыть посуду. Лань Юй делал это как-то особенно звонко, я знаю, что это такое – трудно избежать стука пиалок друг об друга, однако звук никак не может быть таким громким. Даже чайник он брад с оглушительным шумом – он наклонялся и кряхтел, как будто в руках не чайник, а каменный жернов. Очень скоро Лань Юй вышел из кухни, встряхнул мокрыми руками и посмотрел на наставника с супругой, всем видом он показывал, что все, что нужно было, он уже сделал.

Лань Юй удостоился похвалы от жены наставника:

– Лань Юй более проворно и шустро моет посуду, чем Тяньмин, – чуть погодя добавила: – Быстро-то быстро, но не так чисто, как Тяньмин.

Лань Юй не просто много болтал, он делал это умело. Сидя между наставником и его женой, он рассказывал разные удивительные истории из жизни Тучжуана, супруга наставника от его историй весело смеялась, и даже каменное лицо наставника время от времени расслаблялось. Я не обладал таким даром речи, как Лань Юй, поэтому всегда скучал в сторонке, похоже, что жена наставника это заметила, потому что она спросила меня:

– Тяньмин, ты что, по дому скучаешь? Если да, так съезди домой! – говоря это, она всё смотрела на наставника, как будто спрашивая мнение мужа, так как в этом вопросе не она принимала решения.

Когда заговорили о доме, мои глаза запылали, я действительно скучал по дому, по родителям, двум сестренкам, они наверняка тоже думают обо мне.

Я не сводил глаз с наставника, лишь через какое-то время он сказал:

– Пораньше выедешь, пораньше вернешься.

Я вернулся в Шуйчжуан.

Раньше мне все не нравилось в Шуйчжуане, но лишь я ступил на его землю, тут же обнаружил, что все в Шуйчжуане прекрасно: горы выше, чем в Тучжуане, вода зеленее, и даже люди более привлекательны.

Когда я вошел в ворота своего дома, мать сидела на корточках под карнизом и рубила траву для свиней, отец стоял на лестнице, утепляя крышу соломой. Увидев меня, мать бросила все, что было в руках, кинулась ко мне, она гладила меня по голове и лицу, приговаривая:

– Тяньмин вернулся, исхудал.

Руки матери пахли травой, этот запах показался мне особенно ароматным. Как давно я не видел лицо матери, кажется, оно стало более черным, при взгляде на мать мой взор помутнел.

– Бэньшэн! Тяньмин вернулся! – крикнула мать отцу.

Отец не слез с лестницы, он нагнулся, взглянул на меня и продолжил свою работу.

– С тобой же все нормально, чего вернулся-то? – донесся голос отца с вершины лестницы.

– Наставник разрешил мне вернуться, – ответил я, вытянув шею.

– Чего? Вот же, мать твою, никак не лезет! – он с размаху швырнул вниз деревянные платины для затыкания щелей, несколько разбились при падении.

– С ребенком все в порядке, чего ты на него орешь?

– Все в порядке? В таком порядке, что наставник его выгнал? – отец спустился с лестницы и злобно ткнул в меня рукой. – Ты, ты, ты… – он словно выплевывал слова.

Вечером мама приготовила мне солонину, даже сестренкам не давала съесть больше, она все подкладывала лучшие кусочки в мою пиалку. За столом отец все так же смотерл на меня с ненавистью, как будто хотел проглотить живьем.

– Когда назад поедешь? – спросила мать, положив мне последний кусочек солонины.

– «Пораньше выедешь, пораньше вернешься», – так сказал учитель.

– Правда? – отец наклонил голову. Я кивнул в ответ. И только в этот момент Ю Бэньшэн из Шуйчжуана рассмеялся, да еще и легонько стукнул меня по затылку палочками. Я заметил, что палочки отца за все время ужина не дотронулись до мяса, тогда я свой последний кусок положил в пиалу отца, отчего тот засмеялся еще более радостно, сказав, что «такому почтению лучше покориться».

Взошла луна, обе сестрички заснули, я сидел с родителями во дворе и рассказывал им о жизни в Тучжуане.

– Пап, а ты знаешь, какие еще бывают способы игры на сона, кроме «Четырех мастеров» и «Восьми мастеров»? – спросил я отца.

Отец рассмеялся, взглянул на мать, и она тоже засмеялась.

– Неужели «Шестнадцать мастеров»? – сказала мать.

Я покачал головой:

– Вершина мастерства игры на сона – это сольное исполнение! Знаете, как называется?

В этот момент я заметил, что отец перестал улыбаться, его взгляд устремился на луну, на лице его застыло непонятное выражение. Лишь спустя долгое время он повернулся ко мне и спросил:

– Знаешь, почему я отдал тебя играть на сона?

Я отрицательно покачал головой.

– Именно затем, чтоб ты выучился играть «Сто птиц летят к фениксу».

Пораженный, я взволнованно сказал:

– Так ты тоже знаешь про «Сто птиц летят к фениксу»? – и добавил: – Не волнуйтесь! Я научусь, потом приеду и сыграю для вас!

– Это не так-то просто… У твоего наставника было не менее двадцати учеников, но ни один не смог научиться… – ответил отец.

– Это так сложно?

– Да, в общем, нет. Эта мелодия – секретное умение мастера сона, передается лишь одному ученику из всех, и это должен быть самый талантливый и порядочный человек. Это очень почетно! Мелодия эта играется лишь на похоронах того, о ком осталась только самая добрая слава, иначе он будет недостоин такой мелодии.

– Сможет ли наш Тяньмин выучить ее? – спросила мать.

Отец покачал головой и ушел к себе. Во дворике остались лишь мы с матерью, да ущербная луна на небе.

Только вернувшись в Тучжуан, я узнал, что Лань Юй уже смог выдувать воду из реки.

Преисполненный радости, он спросил меня, сколько времени у меня ушло на то, чтобы научиться выдувать воду через длинную тростниковую трубку. Загибая пальцы, я сосчитал:

– Чуть больше полутора месяцев.

– А у меня ушло всего десять дней, – гордо сказал Лань Юй.

На душе стало немного больно:

– Учитель же говорил, что ты более талантливый.

Лань Юй похлопал меня по плечу со словами:

– Ты тоже молодец!

Но я понял, что совсем я не молодец.

После того, как Лань Юй научился выдувать воду, он должен был, как и я, идти в поле работать, но всего через пару дней все изменилось.

Я отчетливо помню, что в тот день стоял сильный-пресильный туман, природа выглядела грозно, весь Тучжуан не было видно. Я еще не проснулся, как услышал пронзительный крик Лань Юя. Перевернувшись на другой бок, я попытался еще поспать. Лань Юй всегда вставал раньше меня, и даже раньше жены наставника, за что получил похвалу от наставника. Говоря по правде, мне хотелось бы вставать так же рано и получить похвалу, однако я никак не мог подняться, и, даже если, скрепя сердце, поднимался, то был словно в забытьи, и весь мир как будто вращался довольно долгое время. И впоследствии я не стал более решительным, и похвала не была нужна – если дадут хоть чуток поспать подольше, и то хвала Будде!

– Вставай! Скорее поднимайся! Тучжуан не видно! – Лань Юй вбежал в комнату и потряс меня.

– Угу, – пробормотал я, не обращая на него внимания.

– Тяньмин! Тучжуана нет!!! – он сгреб с меня одеяло.

Делать нечего, пришлось вставать, и лишь выйдя на улицу, я понял, что Тучжуан и правда не видно.

Это был самый сильный туман из всех, что я видел в своей жизни, небо и земля – все было скрыто. И даже стоявшего рядом Лань Юя не было видно. Перед глазами все было белым-бело, и еще в воздухе стояла влага. Я никогда не видел такого тумана, даже дышать было тяжело. Я подошел к Лань Юю, который пытался двумя руками поймать эту белизну, повисшую в воздухе, словно огромный паук, захваченный в плен своей же собственной сетью.