Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

Наставник выдернул у самого основания один тростник, отломил его верхушку-колосок и протянул мне стебель длиной примерно 3 чи. Он сказал:

– Иди, всасывай воду из реки, но запомни, стебель должен лишь слегка погружаться в воду.

Поначалу мне казалось, что это проще простого, но, начав, я понял, что это не так. Лицо мое покраснело, ноги стали как ватные, низ живота свело судорогой, но ни одной капли я не смог втянуть. Обернувшись, я взглянул на наставника, он нахмурился:

– Когда втянешь воду, тогда и домой пойдешь.

Только когда стало совсем темно, я вернулся в дом наставника, тот сидел вместе с женой у лампы, напоминавшей боб. Когда я вошел, женщина подала мне пиалку с рисом, но не успел я ее взять, как наставник заговорил:

– Воду втянул?

Я покачал головой.

– А тогда зачем вернулся-то? – Наставник вдруг поднялся и в гневе бросил свою трубку на пол, его и без того темное лицо стало еще чернее.

Только в этот момент я понял, что он не шутит.

Наставник отобрал у меня полпиалы ужина, хотя жена пыталась увещевать его словами: «Отец Тяньмина полностью оплатил его повседневные расходы, к тому же ребенок должен есть, чтобы расти!»

– Ребенок?! Какой из моих учеников не был ребенком? Да я сам, когда просил учителя взять меня к себе, три дня не ел!

Вечером я горько рыдал в кровати, потом вспомнил, как отец решительно оставил меня, а затем подумал, какая хорошая мать. Думал, думал и сам не заметил, как заснул. Казалось, что проспал совсем немного, как услышал покашливание. Я поднялся и подошел к окну: даже следов кроваво-красного солнца с той стороны горы не было видно.

В следующие десять дней я с тростниковой трубочкой в руках втягивал воду, стоя на отмели. Проезжавшие мимо люди зи деревни Тучжуан кричали издалека: «Господин Цзяо снова взял себе ученика!» А другие кричали: «Уж если этот пацан смог стать учеником господина Цзяо, то, судя по всему, у него есть способности!» Я слышал нотки печали в этих криках: вероятно, их собственные дети не понравились наставнику. У меня зародилась вера в себя, и я стал нормально заниматься самым скучным делом на свете – втягивать воду через трубочку.

Однажды в сумерках – я помню, в тот день на отмели было особенно много журавлей, они медленно парили над поверхностью воды, их ослепительно-белоснежные хвосты выделялись на ярко-зеленом фоне – я, как и миллионы раз до этого, наклонялся, втягивал воздух, но в итоге только крепко сжимал во рту холод. Погоняв воду во рту, я тихонько выплюнул ее на ладонь. Неплохо! Я втянул воду! Глядя на прозрачную и чистую воду на ладони, я словно отрешился от всего. Что-то смутное, что не выразишь словами, всколыхнулось в душе, горло постепенно напряглось. Сломя голову, я бросился в глинобитный дом наставника. Он сидел во дворике под карнизом и плел циновку из камыша.

– Получилось втянуть воду! – сказал я, делая паузы.

Я считал, что наставник улыбнется, кивнет головой и скажет, что теперь я смогу играть на сона. Однако все получилось не так. Наставник выслушал меня, вытащил из сложенного у ног вороха камышей самый длинный, очистил его и протянул мне. Я поставил трубку рядом – она оказалась выше меня, я с недоверием посмотрел на наставника, но он по-прежнему был погружен в плетение циновки, лишь через какое-то время он, подняв голову, сказал:

– Иди же! Продолжай втягивать воду!

Прошло два месяца и четыре дня, как я прибыл в Тучжуан, и тогда приехал Лань Юй.

Накануне его приезда вечером в Тучжуане прошел редкий ливень. На другой день утром я поднялся и увидел, что во дворе на коленях стоит мальчик. Он весь промок, одежда и штаны были вымазаны в грязи. Рядом с ним стоял мужчина тридцати с лишним лет, он также промок, непрерывно потирал руки, неотрывно следя за наставником.

Наставник же в этот момент в хлеву кормил корову, большими горстями он кидал траву в загон и ходил туда-сюда по двору, а на Лань Юя и его отца даже не смотрел, словно они были призраками. Я увидел, как неловко отцу Лань Юя, вспомнил, как сам прибыл сюда и посочувствовал людям, стоявшим во дворе.

В этот момент Лань Юй поднял голову и взглянул на меня, я слегка улыбнулся ему, измазанный в грязи Лань Юй улыбнулся в ответ, его улыбка была слабой и легкой, словно рябь на озере от камешка размером с большой палец. Спустя много лет Лань Юй сказал мне, что в тот момент, когда он стоял в грязи, у него было ощущение, что небо вот-вот обрушится, тогда он принял решение вернуться домой, невзирая на мнение отца, а остался он именно из-за моей улыбки.

Наставник согласился взять на обучение Лань Юя только после того, как его отец встал на колени в грязь. В тот момент наставник как раз шел к хлеву, держа в охапке траву. Тот необычный звук все еще звучит в ушах, я увидел, как ноги отца Лань Юя подкосились и вслед за этим вода перед ним разлетелась брызгами. Бум! Весь двор содрогнулся. Наставник обернулся и замер, а потом сказал:

– Вставай! Я могу посмотреть, подходит ли он для игры на сона. Если нет, то заберешь его обратно!

По сравнению со мной у Лань Юя было намного больше испытаний. Помимо всасывания воды он должен был еще дуть на куриное перышко, наставник бросил вверх перо, а Лань Юй должен был дуть на него, удерживая в воздухе и не давая упасть, пока наставник не докурит пачку табака. Еще была стрельба по мишени. Лань Юй должен был набрать в рот воды и с четырех шагов плюнуть ею в мишень на столе так, чтобы она упала. Я очень беспокоился за него, потому что даже черпак воды не мог втянуть до конца.

Лань Юй легко прошел все испытания, удивив не только меня, поражен был даже наставник. И хотя свое изумление он тщательно скрывал, но когда Лань Юй сбил мишени на столе, его брови сошлись на переносице, между ними пролегла узкая и глубокая ложбина. Сейчас я признаю, что таланта у Лань Юя было намного больше, чем у меня.

Лань Юй остался, спал он на той же кровати, что и я. Наставник торжественно представил меня ему, сказав:

– Это старший ученик, старший брат, вы должны быть теперь как родные братья, ясно? – Лянь Юй кивнул головой, и я тоже.

Ночью Лань Юй спросил меня:

– Здорово играть на сона?

– Не знаю.

Лань Юй изумленно повернулся ко мне:

– Как не знаешь? Ты же ведь тут уже два месяца!

– Я еще ни дня не занимался на сона!

– А чем же ты тогда занимаешься-то?

– Пью воду. Из реки.

После приезда Лань Юя детей, втягивающих воду из реки на отмели, стало двое. Проезжавшие мимо жители Тучжуана кричали, что наставник Цзяо опять взял себе нового ученика, и что все его ученики, играющие на сона, прямо как на подбор.

Когда мы втягивали воду, наставник с его командой более десяти раз выезжали из дома, они объездили все деревни Несравненного поселка. Мы с Лань Юем познакомились со всеми старшими братьями-учениками. Самый старший по возрасту был почти как мой отец, наставник сказал, чтобы мы с Лань Юем называли его «Старший брат», а нам было неловко, ведь это был взрослый человек, да еще и с бородой. Мы робко сказали: «Старший брат», и он погладил нас по головам, а потом рассмеялся, глядя на наставника. Тот сказал: «Скоро лепешки уже созреют!» Старший брат снова рассмеялся, широко раскрыв рот и шевеля бородой, из-за которой, когда он брал инструмент в рот, не были видны ни тростниковый мундштук, ни медное кольцо вокруг него.

После получения заказа и накануне отъезда вся команда обычно собиралась, чтобы еще раз сыграть на сона. Во дворе выставлялся большой стол, на котором стоял чай из падуба и жареные соевые бобы, приготовленные женой наставника. Наставник и его ученики рассаживались во дворе, сначала обсуждая повседневные дела. В этот момент громче всех звучал громоподобный голос одного человека – второго брата. По словам супруги наставника, это был лучший ученик, самый способный и усердный, ему лучше всего удавались траурные мелодии, он их играл так, что рыдали все в погребальном зале. Поболтав о том, о сем, учитель кашлял два раза, все понимали намек и доставали из мешков сона. Первым делом надо было настроить инструменты, проверить, верна ли тональность сона. Потом наставник задавал мелодию: если заказ был на свадьбу, то играли веселую музыку в быстром ритме, которая легко разносилась по всему дворику. А если заказ был на траурную церемонию, то играли погребальную музыку, медленную и печальную, казалось, будто густой рисовый отвар льют на землю. Когда наставник заканчивал свою сольную партию, глаза у меня и Лань Юя были на мокром месте.

Большая часть семей из Несравненного поселка давала заказ на «Четырех мастеров», то есть исполнять мелодию должны были четыре мастера игры на сона. Большое внимание уделялось также и «Восьми мастерам» – тогда играли не только четыре мастера сона, а также один барабанщик, по одному игроку на чашах, гонге и тарелках. Обычно «Восемь мастеров» заказывали на крупные мероприятия с необыкновенным размахом. Жена наставника рассказала, что во время репетиции «Восьми мастеров» вся деревня Тучжуан собирается у них во дворе, тихонько слушают, а потом расходятся. Все-таки это сложное и дорогое выступление, не каждый может себе его заказать. Тем, кто живет недалеко от реки, повезло – они за год могут пару раз услышать его. Я спросил, нет ли чего-то покруче «Восьми мастеров». Жена наставника рассмеялась: