Опция номер (СИ) - "FlatWhite"

Это так по-детски, что Джи даже не получит удовольствия, дразня его за подобную чушь.

Любому взрослому, конечно, очевидно: в жизни в девяноста процентах случаев не так. Но у Хаято какая-то заниженная самооценка и полное отсутствие веры, что он будет интересен и другим альфам — не только Ямамото — как человек и личность, а не просто мокрая дырка.

— Я ни в кого из них не влюблён. В этом всё дело.

Хаято расслабляет веки. Складка между бровей разглаживается.

— Во мне нет такого, как у Бьянки, когда она бросается с объятиями к Реборну и может часами говорить о любви к нему и какой он идеальный, замечательный… Я не умираю от смущения, когда кто-то смотрит на меня, как, например, Рёхей под взглядом Ханы. И мне не хочется выбирать свадебный костюм и придумывать имена будущим детям, как делала Хару даже до начала отношений с боссом. Я бесчувственный и невлюбчивый, о высоких материях как бы речи нет. Поэтому тут одно из двух: либо сбалансируем, и всё как-то устаканится, либо я разосру их вхламину, потому что в душе не ебу, что делать. Зная себя, будет последнее.

— Следи за речью. — Джи отвесил бы подзатыльник, но подлетать лень. — Мне, кстати, нравятся твои факторы, определяющие наличие любви к субъекту. Но, раз у тебя такое видение, ладно. — Он меняет местами ноги, перекидывая одну на другую. — И всё же у тебя есть возможность нащупать к ним подход и таки не разосрать. Это твоя семья, с ними придётся уживаться, поэтому прокачивай софт скилы и умение вести переговоры.

— Заговаривать зубы и всё?

— Нет. Я сейчас скажу взрослую и бесчувственную вещь, как и полагается альфе. А ты, конечно, возмутишься, как девственная невинная омежка. — Он ловит негодующий взгляд и удовлетворённо продолжает: — Но я бы на твоём месте, серьёзно, переспал с каждым из них и посмотрел, с кем потом тело послушнее. И ни одному не обещал отношений, раз ты решил оставить это на другого Хаято и сам ещё в любовь не вляпался. В молодости лично я так и делал. Глядишь, и ты что-то сдвинешь и с течками, и с собственными сомнениями.

— Ты такой же, как Шамал, — устало заключает Хаято. — Ненавижу вас.

Джи бледнеет. Запас сил заканчивается, и он торопится его задеть:

— Зря. Ценил бы меня немного больше. Тебе нужны книги из особняка Вонголы, но я тот, кто эту библиотеку изначально создавал, поэтому могу рассказать даже то, что в ней не сбереглось после пожаров и переворотов. К тому же я альфа и знаю, что на них хорошо работает.

Хаято подбирается на подушках, забыв про зарождающиеся обвинительные речи в адрес предшественника.

— Серьёзно? Ты поможешь?

— Да. Но твоя растерянная морда вызывает у меня не только жалость, но и голод. На хорошего собеседника придётся потратить много пламени.

========== Часть 5.2 — Свободен ==========

Комментарий к Часть 5.2 — Свободен

Тяжело насовсем оставить Гокудеру с кем-то одним, поэтому свои сомнения выплюнула в отдельный драбблик. Если бы Хибари ничего не сказал в День Взвешенных Решений и если бы Ямамото промолчал в предыдущей главе, то было бы, как тут: https://ficbook.net/readfic/9301987 (не ХЭ, nolove, все придурки).

Спокойствие плотной отсеревшей пеленой обнимает за плечи, оборачивается вокруг него, прижимается плотно. Выедает остатки нервного возбуждения, крошит и без того рыхлые мелкие комки страха в пыль. В барабанных перепонках умиротворяюще тихо шумит, и взгляд лениво скользит по спутанным клубкам проводов и указателям на тощих столбах. Ветер колышет ткань льняных вывесок над входом кондитерских и бакалейных магазинов.

До дома пройти — два перекрёстка и десяток домов с аспидно-серыми черепичными крышами. Совсем чуть-чуть, отстранённо отмечает Такеши. Или кто-то другой, кто взял автопилот, пока он привыкает к извёрнутой новым боком реальности. Она не особо удивляет, складно ложится поверх старой, и всё же на стыках плоскостей острыми углами торчит несколько новых деталей.

Хаято — старый, давно прописавшийся в его голове жилец, который однажды когтями процарапал по черепу роспись о новом месте жительства, вместо печати сплюнул пару раз на ранку, и привет. Звенит в черепушке цепочками ремней, довольно топчется по завоёванной территории. Иногда устраивает облаву: «Что ты тут напридумывал, идиот?», и Такеши исправляется, машет руками — ничего. Всё хорошо, Гокудера.

Ты только не бейся головой о стол «не работает, не работает нихера, Ямамото!» и перестань устало повторять: «Жизнь — дерьмо».

Такеши несложно отодвинуться, раз это помогает, но насчёт дерьма он не согласен. Поэтому каждый раз, потянувшись на кровати и продрав глаза, надиктовывает на телефон не пожелание доброго утра, а личный прогноз для Хаято — именно таким утро и будет. Хаято нужно просветить раньше, чем он полезет читать гороскоп, разобьёт очередную чашку, увидит, что кофе закончился, небо разрядилось дождём, отключили горячую воду… Там, в маленькой квартирке на втором этаже, больше некому его переубедить.

Такеши нарушает ритуал, только если Хаято забывает зарядить телефон.

«Йо, Хаято!», и только потом пробежка, душ, разложить ланч по боксам. Жилец в голове напоминает: «А у меня и бокса-то нет…» Последний расплавился в микроволновке месяца два назад, изогнулся по бортам так, что крышка не закрывалась. Такеши улыбается и пакует два. Засовывает конспекты в сумку, а голос: «Мой взял? Только попробуй забыть, будешь месяц списывать алгебру у босса!»

Такеши улыбается шире, не забывает.

Не забывает о нём, пока нарезает рыбу в ресторане или отмокает в ванне после тяжёлого дня. Не забывает спросить, как Хаято дошёл домой, чем занимается, хочет ли сыграть с ним на компе перед сном. Посчитать, когда у Хаято закончится течка, и заранее договориться с отцом про выходной, чтобы пойти с Хаято в парк уплетать жареные каштаны. Такеши не забывает ловить его после смены в баре, дежурства в школе, тренировки в спортзале.

О назначенных другими омегами свиданиях и об их признаниях в любви он почему-то забывает. У него бейсбол, работа в Такесуши, игры в мафию, все дни — смесь ярких событий, гонка за силой, удачей, победой. Поэтому Такеши виновато чешет затылок и искренне говорит: времени нет, сходим в кино в следующий раз. Ему верят: у капитана дел невпроворот. Девочки и мальчики напоминают о себе вновь, Такеши кивает: «Да-да», а потом, забыв обо всём, идёт с Хаято в магазин выбирать тому новый шкаф. Из-за взрыва старый сложился как карточный домик. Бывает.

Такеши не собирался ничего менять. Не репетировал речь и не поджидал удобных моментов. Обнял Хаято, как хотел, и слова полились сами.

Страшно было только первые восемь секунд: четыре — до первого вдоха и ещё столько же — пока расшифровывал и осознавал ответ. Потом тугие узлы в животе развязались, пересохшая глотка сжалась — Гокудере непротивно! — и заслезилось в уголках глаз. Робость отступила: в запахе Хаято не было кислоты разочарования или морозной ментоловой стужи.

Вместо этого горячие вихри ударили по щекам, от жара, казалось, потрескается под ногами пол. Хаято было стыдно. Его почему-то прожгло болью и чем-то ещё — Такеши не угадал, но в этот раз Хаято бесспорно поверил ему, а не своей же сказке про альф и омег.

Такеши и сам себе поверил. Куда больше, чем когда говорил: «Он мой друг, мы учимся вместе». Или «Это ничего не меняет, не дрейфь», пока Хаято сидел над ним, бледный как смерть, будто на ужине у Тсуны травануло его, а не всех остальных. Такеши приходил в себя пару раз, выблевал и еду, и яд, а потом и правильные слова. Он же хороший друг, а у Хаято — один из самых паршивых дней в жизни. Если бы Такеши мог тогда щёлкнуть пальцами и восстать из кучки таких же пострадавших от кулинарии Бьянки, он бы обязательно постарался скрасить день объявления результатов не только такими полупустыми словами.

Тогда он был прав лишь наполовину, потому что всё начало меняться — сегодня, когда Такеши не услышал отказ и всматривался в насыщенные настороженностью глаза. Будто ловил их в фокус фотокамеры, подкручивал резкость, менял режим, а зелень то тускнела серо-зелёным оттенком ивы и перетекала до холодного мятного, то набирала цвет глубокого, тёмного, штормового моря. Цвет признания, оказывается, такой. Такеши хотел увидеть его ещё раз. Пусть пока это всего лишь признание, что Такеши интересен ему как альфа. Не важно, больше, меньше, чем кто-либо другой, но интересен, и от осознания, что Хаято думал о нём всерьёз — его учитывают, к нему присматриваются, — в груди немного тянет, немного жмёт, прорывается сквозь ребра. Ведь он получил позволение ухаживать за ним как за омегой. Это разрешение попытаться стать ближе и доказать, что никто другой Гокудере не нужен.