Канатные плясуны - Андрей Костин

— С какой стати? Нет, я понимаю. Здесь, на своей территории, любой хмырь, будь он, даже не знаю кем, но… Тут ты все решишь, кем, кому и как быть… Ну, или… — он осторожно посмотрел на Морехода и поправился, — МЫ решим, раз вместе в деле, — и, увидев утвердительный кивок собеседника, обрадовался, хотя и спросил, — а как ты собираешься помешать провести собрание акционеров в театре?

— А вдруг — театра не будет?

— Как это — не будет?

— Сгорит ненароком…

— О, е…

— Я преступник, вор, фарца, мразь, — лицо у Адидаса покраснело. — Вы сажали меня, били на допросах… Но я не стану взрывать театр, в котором соберутся десятки людей. Да, я «закажу» человека, если он мне мешает. И спать буду спокойно, когда его «мокнут». Но я не стану убивать людей, которым мне предъявить нечего, да даже и не знаю я их!

— Ты теперь на службе, сынок, — произнес помощник мэра.

Помощник был лет на десять моложе Адидаса.

— Я не ссучивался, — холодно заметил Адидас. — У нас были общие интересы, а теперь их нет.

— Жалко тебя, — вздохнуло «Лицо городского масштаба!. — Жалко твои косточки.

— А мне жалко твой семейный бюджет, — оскалился Адидас. — Не будет меня — не будет у тебя новой машины и экзотического отдыха.

— Свято место пусто не бывает. Найдется другая корова, которую доить.

— Ты сначала найди ту «корову», кто мое место займет. Я это место всю жизнь делал. Найди такого же.

— Ладно, ладно тебе — помощник мэра города, «Лицо городского масштаба», приятно улыбнулось. — Раскипятился. Чего ссорится, Адидас? Ты не понял. Кто же собирается убивать людей, взрывать здание? Ты что — идиот? Я имел ввиду представить дело так, якобы в здании заложена бомба. И представить это в тот момент, как только мы узнаем, у кого украденные акции. Сорвать, понимаешь, голосование. Тем самым мы спасем город, в том числе городской бюджет. Нам потрясения не нужны, сам знаешь — завод всех кормит. Сделаем доброе дело во благо новоладимирцев, только и всего. И никаких бомб, никаких взрывов!

— Голова, — покачал головой присутствовавший при разговоре начальник управления милиции. — Во как придумал!

Понял, кулема? — обратился он к Адидасу. — Как ты с твоими мозгами в авторитеты выбился — ума не приложу. Вот он — голова!

— и указал на помощника мэра. Да такой голове всей страной руководить надо, или на худой конец таможенным терминалом каким.

— Избиратели сделают правильный выбор, — согласился Адидас.

— Три карты, три карты, — оперно пробормотал Паша-мореход.

— А у меня, выходит, ни одной.

— Ни одной, — вздохнула Джессика. — Ренат — у Адидаса. Димка с Семеном — в больнице, и охраняют их, поверь, ой как охраняют… Милиция!

— Можно, конечно, попробовать… — задумался Паша.

— Попробуй, — кивнула она. — Только их сразу убьют, в случае чего. В случае, если у тебя появится шанс до них добраться.

— Хочешь сказать — играют без меня? Я — неудачник?

— Нет, не хочу этого сказать. Шанс есть.

— Какой? — он встрепенулся.

— Я.

— Ты?

— А кто знает, что я не из их компании?

— Подожди, — Паша сделал рукой протестующий жест. — Известно, что от офиса, где убили посредника и сперли акции, отъехал автомобиль, в котором сидели три мужика. Про тебя речи не было.

— Вот именно. Но те, кто следит за развитием ситуации, — пояснила она в манере популярной телеведущей, — знают, что и в Камышевске, и здесь, да и намного раньше — я путешествовала вместе с ними.

— Но ты же сказала — случайно…

— Что я сказала, так только ты теперь знаешь. Но другие этого не знают…

— Не поверят… — с сомнением посмотрел на нее Паша. — Не поверят, что ты такая крутая, чтобы акции вдруг оказались у тебя. Ну, представь! Собрание учредителей. Трое мужиков, и один из них может оказаться владельцем акций…

— Может, — подтвердила Джессика. — И любой из них мог убить Трупина, у каждого были свои причины.

— На жмурика — наплевать. Как пойдет игра, ответь мне! Ведь «козырь» не должен сыграть, в этом все заинтересованы. У каждой стороны будет свой план, как перехватить его, да только надо сначала выяснить — кто «козырь». Ты кушать еще хочешь? — буднично поинтересовался Паша, а Джессика отрицательно покрутила головой в ответ. — На этом все строится, пойми! Адидас предъявит татарина. Татарин — без вопросов, на него можно ставить, солидняк. Городские власти — еврея и этого, патлатого из больницы. Патлатый — не серьезно, а вот на рыжего клюнут. А что у меня — всего лишь ты? Дешевая шлюха?

— Мореход, у тебя найдется клочок бумаги?

— Зачем?

— И карандаш. Я составлю список.

— Список — чего? — Необходимых вещей. И если эти вещи у меня будут, а после ты скажешь, что на меня, плечевую блядь, «ставить» бессмысленно, выбрасывай за борт. И меня, и те вещи. Я только скажу: «Не щмогла», — прошепелявила Джессика. — Спорим, ты этого не сделаешь?

— На что пари? — живо откликнулся Мореход.

— На все.

Стриж слился со стеной. В одной руке у него была канистра с бензином, а другой, в толстой горнолыжной перчатке вьетнамского производства он держался за фигурное украшение, обрамляющее окно первого этажа. Продвинул пальцы повыше, уперся в пыльное стекло и аккуратно надавил у самой рамы. Скрипнула окаменевшая замазка, и стекло провалилось вовнутрь, упав на что-то мягкое. Оставалось только просунуть руку и поднять шпингалет. Перчатка не понадобилась, стекло не треснуло.

Когда-то, в давние времена, Стриж сам работал в этом театре осветителем, а спектакли тогда собирали аншлаги. Не говоря уже о тех днях, когда на гастроли приезжали артисты из Москвы или Питера. Окно с вываливающимся стеклом сослужило хорошую службу многим, кто не смог достать билет. Он сам по несколько раз в месяц закреплял на место выдавленное стекло, но всякий раз «закреплял» его так, чтобы безбилетники, выдавливая, не поранились.

Не потому, что был сердоболен, просто среди них могли оказаться кореша.

Теперь и ему пригодилось это окно.

Рукой в перчатке он уцепился на подоконник и подтянулся, держа в другой канистру с бензином. Некоторое время всматривался в темноту. Темнота безмолвствовала.

Перекинул ногу, оседлал подоконник, а затем бесшумно проскользнул внутрь.

Где находится дверь из помещения, куда он попал, Стриж помнил и ориентировался, зрения тут не требовалось. Несколько шагов — дверь, а за дверью — коридор. Коридор был также темен.

Добрался до лестницы вниз, но на первой же ступеньке оступился. Уроненная канистра загрохотала, скатываясь. Замер, присев. Канистра достигла пролета, легла на бок, и шум, издаваемой ею, утонул в темноте.

Стриж решил сделать все сам. Конечно теперь, после того, как Учкан оставил мозги на подушке, Стриж мог с полсотни людей привести за собой. Крепких пацанов, готовых на все. Но в серьезном деле полагаться можно только на тех, кому безрассудно доверяешь. А безрассудно доверял Стриж только себе.

Спустился вниз, поднял канистру. Теперь — по лестнице дальше, придерживаясь за перила.

Все, на месте.

Стриж достал из кармана фонарик, включил, и, зажав его, словно сигару за кончик, зубами (так было удобнее, чтобы освободить руки) открыл трансформаторный щит.

Поворачивая голову, чтобы посветить, нашел нужные провода. Оставалось сделать всего ничего. Вывентил пробку, присоединил заранее запасенные отрезки провода. Открыл горловину канистры…

Дело — сделано. Как только на сцене театра включат, вернее, попытаются включить свет, пробежавшая между двумя оголенными проводами искра воспламенит пары бензина, а дальше рванет все, что еще остается в канистре, то есть литров двадцать.

Стриж гордился собой. Во-первых, он использовал знания, полученные в профессиональном училище. Не стал связываться с каким-то там гексогеном. Мелькнет синенькая искорка, и пламя, вырвавшись снизу, сметет все. Второе — свет на сцене включат, вероятнее всего, перед тем, как начнется собрание. Он ведь сам в прошлом — осветитель. Заранее проверят, как настроен свет… Может, за сутки…

Пламя вырвется снизу, вот по этой лестнице, за кулисами полно горючего хлама, а потом загорится занавес, и огонь перекинется в зрительный зал…

Люди, которые придут готовить зал к спектаклю, он так и подумал про себя — «к спектаклю», успеют выбежать. Они ведь профессионалы и понимают, как надо поступать в подобной ситуации. Ну а пожарным вряд ли что удастся отстоять.

А театр?.. «Отстроим новый! — залихватски подумал Стриж. — Как только город будет наш. Новый — лучше прежнего!» Больше он не успел подумать ничего. Кто-то наверху, на пульте, включил рубильник. Зачем понадобилось включать именно сейчас?

Городская пожарная команда не смогла отстоять здание. Труп Стрижа даже не опознали. Все, что осталось от Нововладимирского театра драмы и комедии — фотография Станиславского, спасенная самым бравым пожарным. С собственноручным автографом. Автографом первого секретаря горкома периода 85–89 гг.