Тени надежд - Евгений Токтаев

Столько времени у таксиарха не было. Согласно плану Эвмена и Александра, выступить в поход войско должно было в метагейтнионе[36]. Вторжение подгадали к уборке урожая, чтобы только-только сложенный в амбары хлеб достался Александру.

Побеседовав с казначеем, изучив ситуацию, в которой оказался Ионийский Союз, Кратер понял, что с Линкестийцем придется разбираться в одиночку. У Антигона хватало своих забот. Тратить полмесяца чтобы услышать все то же самое из первых уст? Кратер был опытным стратегом, не только железкой махать умел. Он видел, что его не пытаются обмануть. Так и пришлось отплыть восвояси ни с чем. В Эпире о его неудаче еще не знали.

Эакида раздражало беспечное отношение брата к угрозе с юга, которая ему представлялась совсем не шуточной. Александр возражал, что Афины вцепились в Амфиполь, о чем даже уже бабы на агоре судачат.

– Не станут они воевать в двух местах одновременно.

Эакида эти доводы не убеждали. На островах у побережья Эпира что-то происходило. Что?

Афинам нужна Керкира. Они никогда не скрывали своих устремлений обладать этим островом, важнейшим в торговле с Италией и Сицилией. Керкира в данный момент состоит с горным царством в дружеских отношениях. Афинский флот, господствующий в западном море, держащий ключи от морских ворот Эпира, в десять раз хуже любого пиратского набега. Такого удушья эпирская торговля не переживет.

Но Александр, подзуживаемый Мирталой, полностью отдался безумной идее завоевания Македонии. Он не слышал Эакида.

Вечером к царскому брату зашел Аэроп.

– Один человек хочет встретиться с тобой.

– Кто такой?

– Он не назвал себя и мне незнаком, но показал симболлон. Такой был у одного из наших лазутчиков в Этолии.

– Вот как? И ты его не знаешь?

– Нет. Это точно не наш человек. Задержать его и допросить? С пристрастием?

– Нет, не стоит. Хочет говорить, поговорим. Приведи его.

Аэроп повиновался.

Вошедший человек скрывал лицо широкими полями фессалийской шляпы, глубоко натянутой на уши. Он покосился на Аэропа, который замер в дверях, подобно статуе, скрестив руки на груди, и снял её. Комнату освещала всего одна свеча, ее вздрагивающее пламя не давало, как следует, рассмотреть лицо незнакомца. Эакид встал из-за стола, за которым допоздна читал отчеты сборщиков податей и подошел вплотную к вошедшему.

– Ты кто такой?

– Мое имя ничего не скажет господину. Сейчас я служу устами Ликурга, стратега афинского, предводителя филы Леонтиды. Считай, что ты говоришь с ним.

Эакид не удивился. Он давно ждал, что Афины обозначат свой интерес к Эпиру. Сын Ариббы посмотрел на Аэропа – по лицу того и вовсе нельзя было предположить, что он живой человек.

– Что же граждане афинские, желая поговорить, прислали к нам не посольство, а человека, таящегося в ночи, словно вор?

– Я вижу, господин раздражен, – спокойно ответил посланник, – я должен всего лишь передать сообщение Ликурга, и не отниму у тебя много времени, сын царя Ариббы.

Слова произнесены. Имеющий уши – да услышит. Эакид глухотой не страдал.

– Говори.

– Стратег предлагает тебе, Эакид из рода Пирридов, встретиться с ним через десять дней на острове Левкада для важного разговора.

– В Эпире правит царь. Почему бы Ликургу не встретиться с ним, если он хочет обсудить какие-то вопросы, касающиеся Эпира?

– Ответ на этот вопрос стратег не вкладывал в мои уста.

– То есть я должен поехать на встречу, не зная ее целей? Зачем мне кот в мешке?

– Стратег ожидал, что господин Эакид может не заинтересоваться его предложением. Он велел передать, что хотел бы обсудить с тобой, сын Ариббы, как лучше использовать тех воинов, что собрал твой брат.

Эакид дернул щекой. Посланник едва заметно прищурился.

– Что мне передать моему господину?

– Ступай, – процедил Эакид.

Посланник слегка наклонил голову и шагнул назад.

– Ответа не будет?

– Я сказал, ступай.

– Стратег Ликург будет ждать тебя на Левкаде через десять дней, – переступив через порог, напомнил посланник.

Эакид отвернулся к окну, за которым трещали цикады.

– Аэроп, проследи, чтобы он нашел дорогу до городских ворот.

Сын Ариббы провел рукой по лицу, стирая испарину.

Солнце за день так пропекло воздух и стены царского дворца, что не было и намека на долгожданную ночную прохладу.

"Они знают про войско. Они ждут нашего удара и готовы к нему. Никакой внезапности не будет. Они настолько самоуверенны, что, не таясь, смеются над нами".

Рассказать Александру? Станет ли слушать? В последние дни он стал совершенно одержим войной. И откажется ли он от вторжения в Македонию? На войско потрачены колоссальные деньги, ополченцам обещана добыча, произнесены пламенные речи. Плюнуть на все это и растереть? Но ведь намек недвусмысленный: "С кем это ты воевать собрался?" Только сунься в Македонию, моментально найдется управа. Так рассказать Александру или нет?

Негромко стукнула дверь: вернулся Аэроп. Эакид, не оборачиваясь, спросил.

– Что ты скажешь, старый друг?

Дядька помолчал немного, потом пробасил:

– Все это может оказаться игрой. О каких воинах идет речь? Конечно, им известно, что к нам пришел Полисперхонт. "Использовать тех воинов, что собрал твой брат"... Они не знают ничего о наших силах и пытаются по твоему поведению вызнать намерения Эпира. Или они знают все, и тогда слова посланника следует рассматривать, как прямую угрозу.

– Мне именно это сразу пришло в голову. Как поступить?

– Я уверен, Александр предпочтет первое толкование.

– Пожалуй, – согласился Эакид.

– А мы слепы и глухи.

– Верно...

Эакид сам себе помассировал затекшую шею. Помолчал какое-то время.

"Сын царя Ариббы... Ублюдок. Бессонная ночь теперь обеспечена".

– Подготовь корабль.

Аэроп кивнул и вышел прочь.

Друг правды и справедливости

Над выгребными ямами роились тучи мух, и стояло нестерпимое зловоние. Всадник, прикрывая нос и рот полой длинного головного платка-яшмага, осадил коня возле согбенного старца, что деревянной лопатой сгребал конский навоз и накладывал в тачку.

– Эй, старик, давно ли ушло войско?

Старик распрямился, насколько смог, опершись на лопату, и поднял на всадника белесые глаза.

– Чего молчишь? – всадник нетерпеливо шлепнул плетью по своему кожаному сапогу, – отвечай быстро!

Дед не ответил.

– Ты глухой? – всадник повысил голос, растопырил пальцы обеих рук прямо перед лицом старика, – сколько дней прошло? Пять? Десять?

Дед смотрел немигающим взором и молчал.

Устав ждать, всадник выругался, осквернив свои уста именем Ненавистного. Старик невозмутимо вернулся к работе, не обращая на гонца внимания, словно тот был пустым местом. Однако, все же буркнул себе под нос:

– Два дня уходили, два дня, как ушли.

– Чего? Какие два дня?

Старик не ответил, сетуя про себя, что молодежь пошла совсем бестолковая. Суетятся, руками трясут, сотню слов за раз говорят, а ни себя, ни других не слышат. Чего ему не понятно? Разве может такое огромное войско сняться с лагеря за один день?

Он вывалил в тачку очередную лопату.

Всадник опять ругнулся, толкнул пятками бока нетерпеливо пританцовывающего жеребца, и помчался прочь, на северо-запад.

Старик даже не посмотрел ему вслед, мысли заняты другим.

Воины великого шаха отобрали почти всех овец. Приговаривали:

"Мы тебя, дед, идем защищать от злых яванов. Не накормишь нас, как следует, они придут и тебя, как барана, на вертел насадят. Но ты не бойся, мы этих детей дэвов побьем".

Он не роптал. К чему? Молодые ропщут, глядят исподлобья, получая за это удары плетью. Не понимают, что таков миропорядок, заведенный Премудрым Господином и Благими Бессмертными. Каждый баран – божественная благодать шаха, и по первому требованию любой из "стоящих в колеснице" может его забрать. Большому войску надо много баранов.

Старик вновь погрузил лопату в навоз. Воины забрали овец и оставили после себя горы дерьма. Что ж, и оно на пользу. Нужно его собрать, перемешать с соломой, утрамбовать ногами в деревянных рамах. Высохнет под палящим солнцем – превратится в кизяк, пищу огня. Владыка Атар[37] добр к человеку, но сам собой очаг не разгорится. Кто не работает, тот не ест.

"А эти, отец?" – возмущаются молодые, – "они разве работают? Только жрать горазды!"

"Их дело – сражаться и умирать по слову великого шаха".

"Разве это работа? От такой тьмы войска яваны разбегутся, как мыши по норам. Никто из этих бездельников и меча не обнажит. А баранов наших сожрали..."

Дед лишь качал головой. Он был очень стар, успел услышать первые слова сыновей своих внуков. Годы согнули его спину, помутили взор. Он едва помнил вчерашний день, но зато события, давным-давно канувшие в темную бездну времени, выплывали из глубин памяти, как наяву. Семь десятков лет назад, когда он был мальчишкой, здесь прошло войско яванов. Это были странные люди, чужие от пят до макушки, увенчанной у каждого волосяным гребнем. Это были сильные, смелые люди. Отец рассказал ему, что яваны шли на свою далекую родину, непобежденные в битве, а многие тысячи воинов шахрабов Мидии и Вавилонии, пытались перебить эту горстку чужеземцев. Пытались, но так и не смогли.