Тени надежд - Евгений Токтаев

Выход нашел еще Ох, а Дарайавауш активно развивал его идею: шахи занялись созданием войска из парсов, вооруженных эллинским оружием и обученных сражаться в строю фаланги. Во главе этих отрядов, получивших название "кардаков", стояли эллины, которые втихаря над ними посмеивались: вид у оштаненных варваров в льняных панцирях, вооруженных гоплитскими копьями и щитами, был донельзя странным.

Дарайавауш возлагал на кардаков большие надежды, но вынужденно признавал, что их численность и боеспособность пока оставляют желать лучшего, поэтому немало времени проводил в бесконечных инспекциях. Командирами кардаков шахиншах поставил эллинов-наемников и совещался с ними чаще, чем с военачальниками из числа парсов.

Это приводило к обидам. Парсы ревниво смотрели в сторону Аристомеда-фессалийца, командира кардаков, предполагая в нем очередного Мемнона. Особенно возмущался (конечно, не в лицо шаху) Реомифр. Набарзан был убежден, что Реомифр ненавидит Мемнона в первую очередь за то, что тот оказался прав в своей оценке сил Александра. Особенно битый полководец бесился от осознания того, что нахлестывая коня, с сердцем, стучащим в пятках, он удирал от мертвого врага.

Набарзан ненависть Реомифра разделял. Ему не нравились эллины, не нравился Мемнон, он не доверял ни ему, ни кому из его родственников, даже если они приходились ему, хазарапатише, единоплеменниками, как Артабаз. Неудачи Мемнона облегчили задачу хазарапатиши, который изо всех сил помогал Дарайаваушу утвердиться в мысли, что назначение родосца караном с обширными полномочиями было ошибкой.

Его усилиями шахиншах, наконец, принял решение отозвать родосца из Эгеиды. Племянник Мемнона, Тимонд, отправился под стены осажденной Митилены с приказом к дяде сесть вместе со всем войском (вернее, его остатками) на корабли и отплыть в Атар, который эллины называли Тройным городом, Триполем, а далее идти по суше к Арбелам. Шахиншаху для войны требовалось как можно больше эллинских наемников, и он не желал их распылять по очагам военных действий, собираясь объединить в ударный кулак.

Набарзана беспокоил Артабаз, но удача оказалась на стороне хазарапатиши: шахиншах сам не желал того видеть. Зная за собой излишнюю для владыки половины мира мягкость и склонность к прощению, Дарайавауш сам избегал встречи, во время которой, поддавшись жалости, непременно помиловал бы друга своего отца. Шахиншах старательно изображал гнев, хотя уже начинал тяготиться им.

Впрочем, избегать Артабаза было не так уж и ложно: занятый военными приготовлениями, Дарайавауш почти не вспоминал про него, а тот всякий раз упирался в непреодолимую стену, которую возводил перед ним хазарапатиша. В результате Артабаз остался в стороне от подготовки войска и не имел никаких сведений о планах владыки.

Это играло на руку Набарзану, который подозревал старика в двурушничестве, прекрасно помня, как тот интриговал против Оха, выходя вместе со своими родичами сухим из воды. Хазарапатиша давно уже выявил всех подсылов, работавших на Артабаза. Часть удавил, остальных перевербовал. Конечно, доверял он им с большой оглядкой. За ними всегда нужен глаз да глаз, особенно за Фратаферном.

Сириец появился у Набарзана вечером того же дня, когда о его появлении доложил Багавир. Сведения Фратаферна о делах в Ионии не отличались новизной и не представляли большого интереса. Хазарапатиша и так уже знал о том, то Антигон собирает войско в Сардах, готовясь к выступлению на восток. Тем не менее, лазутчик получил оговоренную плату и спокойно отправился в гостиный двор дома Эгиби. Багавир организовал за ним слежку и периодически докладывал, что сириец ведет себя спокойно, без суеты. К Артабазу он больше не заходил, занимался своими самоцветами.

Все же что-то не давало Набарзану расслабиться, необъяснимое чувство, нажитое годами службы главой шептунов. Подошел день большого совета, на котором шахиншах объявил давно уже утвержденные планы перед многочисленными придворными. Артабаз присутствовал на приеме, ибо Дарайавауш, в кои-то веки решивший пробежать глазами список приглашенных подданных, не обнаружил имени старика и попенял за это хазарапатише. Гнев шахиншаха остыл, он пребывал в хорошем настроении от уверенности в том, что кампания против яванов спланирована хорошо. Набарзану ничего не оставалось, как подчиниться.

Предчувствуя недоброе, он напомнил Багавиру приказ не спускать глаз с сирийца, однако в тот же день каппадокиец с серым от страха лицом доложил хазарапатише, что Фратаферн скрылся от слежки. Набарзан скрипнул зубами и проклял сам себя за то, что не отдал приказ усилить стражу во всех воротах Вавилона. Впрочем, это ни к чему бы не привело: "Врата бога" открыты на все стороны света, слишком много входов и выходов, а люди, простые служилые люди, всегда были слабым местом в интригах и расчетах хазарапатиши.

– Он встречался с Артабазом? – грозно прорычал начальник над шептунами.

– Н-нет, – пролепетал Багавир, обычно невозмутимый, но теперь сам на себя не похожий.

– С кем-то из домашних слуг старика?

– Нет, нет, он даже близко не подходил к его дому. И слуги не искали встреч. Хотя... – Багавир почесал затылок, – Вашти, служанка Барсины, беседовала с каким-то конюхом, служащим в доме Эгиби.

– Болван! – рявкнул Набарзан, – найти этого конюха, душу из него вытрясти! Что передал сирийцу, как и куда тот убрался из города?

– Слушаюсь!

Однако в доме Эгиби Багавиру заявили, что людей своих хватать не позволят, даже если речь идет о конюхе. А если начальник Багавира будет настаивать, им, уважаемым купцам, придется пожаловаться Мазею. Кандидат в зятья шахиншаха и правитель Вавилонии был самым уважаемым клиентом торгового дома с многовековой историей.

Хазарапатиша утерся. Он в этом доме связей не имел, и это не в первый раз выводило его из себя. Семья Набарзана уже сто лет состояла в тесных отношениях с когда-то могущественным, но ныне постепенно увядающим торговым домом Мурашу. Сказать по правде, Мурашу так и не смогли достичь вершин, занятых их конкурентами. Им не удалось вступить в партнерские отношения с заморскими торговыми домами. А Эгиби даже в Афинах знают.

Способов воздействия на купцов Эгиби не существовало. По крайней мере, хазарапатише не удалось придумать ни одного. Получив от шахов право откупа податей, сосредоточив в своих руках денежные потоки всей державы, богатства шахрабов и чиновников помельче, купцы-ростовщики никого и ничего не боялись. Даже если найти способ обойти Мазея, среди глав семи привилегированных родов, которым не требуется стоять в очереди к хазарапатише, чтобы попасть к государю, найдется кто-то еще, кого великий шах выслушает с не меньшим вниманием. А если хазарапатиша превысит свои полномочия и обидит почтенных купцов, совершив насилие, хотя бы даже над их рабами... Не сносить ему, пожалуй, головы. Властители монет бдительно оберегали свои секреты, а кроткий Кодоман на один день вполне способен вернуть времена жестокого Оха...

Можно, конечно, потрясти эту девку, Вашти, но ее госпожа Барсина дружна со Статирой, дочерью государя. Пожалуй, без огласки и скандала не получится, а шума Набарзан не любил.

Итак, Фратаферн сбежал. Набарзан не сомневался, что он сейчас скачет к Одноглазому. Люди, отправленные по самым главным дорогам в погоню, вернулись ни с чем.

Что знает сириец? В лучшем случае то, что знают все: выступление войска намечено на шестнадцатый день месяца Тир, именуемый еще днем Михра[43]. В худшем... Что Набарзан знал наверняка, так это то, что Фратаферн в своем деле из первых. Переиграл, собака. Давно надо было его удавить, да все пытался выжать из мерзавца какую-никакую выгоду. Эх...

С этого дня Набарзан ждал от яванов какой-нибудь подлости. Вот и дождался.

Гонец из Киликии догнал войско возле селения Гавгамелы и хазарапатиша, как обычно, первым узнал о дерзком нападении Птолемея на Тарс. Арсам, не ожидавший налета, был разбит и отступил с остатками войска на восток, к городу Малл. Проклятье, он должен был защищать Киликийские ворота, но теперь они открыты для Одноглазого.

Шахиншах созвал малый совет из одних военачальников. Едва им объявили о случившемся, как Реомифр, брызгая слюной, забыв об этикете, который, впрочем, не особенно соблюдался в узком кругу, вскричал:

– Не может быть! Как Одноглазый смог просочиться через Киликийские ворота? Или этот бездельник Арсам проспал его?

В тайне Реомифр ликовал: чем глубже в дерьмо нырнет Арсам, тем больше у него, Реомифра, шансов занять его место. Начальник конницы еще в Вавилоне заручился поддержкой Мазея, который совсем недавно сам правил Киликией.

– Арсам бдителен, – возразил Оксафр, – охрана прохода – его прямая обязанность. Как он мог проспать? Ведь сам же и предлагал в донесениях накрепко запереть Врата, дабы не пустить Одноглазого в Киликию. Действительно, уму непостижимо, как яваны туда проникли.