Тени надежд - Евгений Токтаев

Нельзя этого допустить. Набарзан раздраженно отметил про себя, что евнуха-распорядителя необходимо будет наказать: опальный Артабаз должен был утратить свое место в высшем совете, о чем есть его, хазарапатиши, письменное распоряжение, но евнух, очевидно, об этом забыл.

В тайном состязании невидимых сил хазарапатиша проиграл Артабазу, да так, что это поражение способно навредить войску повелителя больше, чем десятитысячная рать в чистом поле. Набарзан знал за собой вину. И знал, что единственный, кто может выдать его повелителю, стоит перед ним, смиренно держа глаза долу. На расстоянии вытянутой руки...

Бывший шахраб Геллеспонтской Фригии, некогда бунтовавший против Оха, горячо приветствовал восшествие на престол шахиншаха Дарайавауша, ибо водил дружбу с его отцом. Помня об этом, государь всегда отличал Артабаза. Именно протекция Артабаза ввела его родича, Мемнона, в круг высших военачальников и помогла ему получить титул карана Малой Азии.

Еще пару лет назад шахиншах считал Мемнона выдающимся полководцем, но, слушая донесения о том, как родосец терпит поражение за поражением от македонян, Дарайавауш все чаще раздражался. Не имея возможности выплеснуть свой гнев на самого Мемнона, повелитель перенес его на Артабаза. Пожилой вельможа впал в немилость. Тщетно он, вместе со своей дочерью Барсиной, супругой Мемнона, добивался приема – шахиншах не желал их видеть.

Зато часто видел Набарзан: дня не проходило, чтобы старик не появлялся на пороге государственной канцелярии с прошением о приеме.

Набарзан не обольщался на счет смиренного облика старика. Шахрабы, гордые и неприступные в своих владениях, прибывая ко двору, в приемную канцелярии хазарапатиши, старались стать как можно меньше ростом. Они боялись его, как огня, ибо тот знал, что каждый из них съел на завтрак и о чем подумал минуту назад.

Артабаз старательно прятал глаза, избегая встречаться взглядом с, буквально сверлившим его, хазарапатишей. Набарзан хищно раздул ноздри, припомнив двухмесячной давности разговор в Вавилоне с Багавиром, одним из своих соглядатаев.

Этот шустрый каппадокиец был тенью хазарапатиши, незаметной в окружающем Набарзана со всех сторон блеске царского двора, и отчетливо проступающей лишь на удалении от него.

В тот жаркий день начала месяца Адрвахишта[42], Багавир сообщил своему начальнику, что в Вавилоне замечен Фратаферн.

– Сегодня утром он появился возле резиденции Эгиби, одетый купцом. С ним несколько рабов, повозка, лошади. Как обычно, изображает торговца самоцветами, необремененного большим караваном.

– Куда он направился дальше? – спросил Набарзан.

– Он посетил дом Артабаза, но пробыл там всего ничего. Задержался лишь для пары слов. А может что-то передал.

– Значит, побывал уже... – протянул хазарапатиша, – давно он в городе?

– Еще не знаю, господин.

– Узнай.

Багавир поклонился и вышел, а Набарзан задумчиво разгладил бороду.

Через три дня шахиншах созывает большой совет, на котором, несомненно, будут объявлены сроки выступления армии в поход. Принятие решения изрядно затянулось. Зима прошла в бесчисленных совещаниях, как с глазу на глаз, так и при больших собраниях приближенных. Обсуждалось, кто из шахрабов приведет войска, а кого надлежит избавить от этого бремени. Кто-то рвется подраться, грозя закидать яванов шапками, кто-то совсем воевать не жаждет. Предполагалось, впервые за десятилетия, собрать войско числом до ста тысяч человек. Во все уголки державы мчались гонцы, развозя приказы шахрабам. Решались вопросы снабжения огромной армии. Среди придворных начался подковерный дележ шахр, захваченных яванами, благо те остались бесхозными. Их "младшие цари" сгинули при Гранике все, кроме Атизия, шахраба Фригии, и Реомифра, командовавшего в битве правым крылом войска. Оба спаслись чудом и теперь, вымолив прощение у государя, вновь рвались в бой.

Атизий надеялся, что ему вернут владения. Набарзан лишь посмеивался про себя: шахру давно обещали другому. Особенно хазарапатишу забавляло то, что даже Киликию, которая вполне себе пребывала в составе державы и яваны до нее не добрались, придворные "поделили", прямо вместе с ее нынешним правителем Арсамом. Претендовал на Киликию Реомифр.

Бесса, шахраба Бактрии, на войну звать вовсе не собирались. Его владения в самом дальнем углу державы, а войска набиралось довольно много и без бактрийцев. Однако тот, несмотря на огромные расстояния, зорко следил за происходящим на западе, состоя в переписке с Оксафром, и сразу засобирался в поход. Дарайавауш удивился, но Бесс объяснил ему свое рвение тем, что двое Ахеменидов пали при Гранике, а он, Бесс – Ахеменид. Негоже ему оставаться в стороне, когда сам шахиншах будет рисковать жизнью. К тому же шахраб напомнил государю об исключительных боевых качествах бактрийцев. С этим никто не спорил, другой такой панцирной конницы в войске шахиншаха не было. Ко всему прочему, письмо Бесс составил в столь пафосно-трогательных оборотах, что Дарайавауш прослезился.

Истинная причина побудившая Бесса сорваться с насиженного места, конечно, была иной. Знали ее знатные согды, Спантамано и Вакшунварт. А еще знал Набарзан, ибо то, что известно троим – не тайна вообще. Ахеменид Бесс с некоторых пор стал задумываться, что Бактрия расположена слишком далеко от сердца державы. С одной стороны это позволяло ему пользоваться независимостью, недоступной для большинства других шахрабов, но с другой... Узнав о захвате Малой Азии яванами, Бесс, ни минуты не сомневаясь, что она будет возвращена под руку шахиншаха, положил глаз на Лидию. Эта богатейшая шахра приносила ежегодно доход в размере пятисот талантов. А Бактрия только триста шестьдесят, да и то в самые урожайные годы. Если же еще удастся заполучить Ионию... Собственно, почему нет? Мятежный брат шаха Артахшассы, Куруш, некогда владел сразу всей Малой Азией, а Бесс тоже родственник государю. Кто, как не он, достоин? Правда, есть еще Оксафр, но ведь впереди война, на войне всякое может случиться... Вот и торопился бактрийский отряд к дележу пирога.

Шахиншах, напротив, не спешил. Готовясь к войне, он, будучи нерешительным по складу характера, старался предусмотреть кучу мелочей с великим тщанием. Дарайавауш не поехал в зимнюю резиденцию в Экбатанах. Чем теплее становились дни, тем меньше времени он проводил в охотах и увеселительных прогулках, посвящая большую его часть военным совещаниям и упражнениям в стрельбе из лука.

Будучи сложением скорее хрупок, нежели могуч, шахиншах, тем не менее, по праву имел славу доблестного воина. Более двадцати лет назад, тогда еще не Дарайавауш, а Кодоман, он победил в единоборстве знаменитого поединщика племени кадусиев, придумавших воевать с его царственным родственником, шахиншахом Охом-Артахшассой. С тех пор он больше не участвовал в сражениях, но не оставлял регулярных воинских занятий, следуя правилу, установленному для знатных юношей и зрелых мужей самым первым государем парсов из тех, кто носил имя "Добронравный":

"Как всадник, я хороший всадник. Как лучник, я хороший лучник, и пеший и верхом".

Придворным была известна любовь Кодомана ко всему эллинскому. Он даже стал носить на поясе прямой меч-ксифос, отказавшись от акинака. Придворные шептались по углам, а маги и вовсе открыто объявили, что это дурное предзнаменование, сулящее гибель державе парсов. Дарайавауш, если и знал об этих разговорах – не обращал на них внимания. Он окружил себя эллинами, бежавшими от Филиппа и Александра, и все чаще прислушивался к их словам.

Шахиншах прекрасно говорил на ионийском диалекте, много читал, изучая сочинения эллинских историков, особенно Ксенофонта, который более других был осведомлен о военном устройстве державы парсов, изучив его изнутри во время знаменитого "похода десяти тысяч". Шах стал горячим поклонником западного военного искусства и считал своих наемников более боеспособной силой, чем даже "бессмертных", не говоря уж о простых щитоносцах-спарабара. Будь такая возможность, он бы всю армию сформировал из эллинов, которым достало бы беспринципности, чтобы с легким сердцем воевать против своих же соплеменников. Однако хитрые эллины еще со времен Междоусобицы, когда в борьбе за трон Парсы схватились братья Куруш и Арсак, задрали свою цену до небес. И совершенно справедливо – те десять тысяч наемников, которых Ксенофонт вывел из сердца Азии после неудачной для них битвы при Кунаксе, всем в Парсе доказали, что запрашиваемых денег они стоят. Наемники очень дорого обходились далеко не бездонной казне.

Выход нашел еще Ох, а Дарайавауш активно развивал его идею: шахи занялись созданием войска из парсов, вооруженных эллинским оружием и обученных сражаться в строю фаланги. Во главе этих отрядов, получивших название "кардаков", стояли эллины, которые втихаря над ними посмеивались: вид у оштаненных варваров в льняных панцирях, вооруженных гоплитскими копьями и щитами, был донельзя странным.