Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Есть, — искоса глядя на входящих в кабинет дворников, кивнул Гучков. Те, почувствовав неприязненный взгляд барина, замерли у самого входа, стыдясь тулупов и столь неуместных на коврах и паркетах валенок с калошами. — И что ж с того? У меня имеется сейф фирмы «Лемке», однако должен вам заявить, что это не австрийская, а швейцарская фирма. Так что контрразведке абсолютно бессмысленно проявлять к нему интерес, — насмешливо продолжил глава Военно-промышленного комитета.

— Потрудитесь открыть сейф, — пропуская колкость мимо ушей, заявил Лунев.

Гучков еще раз метнул недовольный взгляд на понятых и, со вздохом подойдя к стене, отодвинул висящий портрет императора. За спиной монарха таилась массивная стальная дверца с двумя хитроумными прорезями для ключей и небольшим штурвалом кодового замка.

— Кроме вас есть ли у кого-нибудь ключи от сейфа?

— Нет, — резко ответил Гучков.

— Знает ли кто-нибудь код, блокирующий замки?

— Нет, — снова прозвучало в ответ.

— Прошу всех присутствующих обратить внимание на эти слова.

Дворники согласно закивали головами, а Вышеславцев заметно напрягся, всем своим видом демонстрируя максимальное внимание.

— Что находится в сейфе, уважаемый Александр Иванович?

— Бумаги делового и конфиденциального свойства, деньги в пачках, револьвер системы Смита и Вессона третьего образца — память об англо-бурской войне.

— Понятно, — кивнул Платон Аристархович. — А теперь будьте любезны, откройте сейф.

Гучков с недовольным видом покрутил штурвал, затем один за другим вставил оба ключа и одновременно повернул их в разные стороны.

— Пожалуйста.

— Окажите любезность, передайте оружие поручику и скажите, все ли из того, что лежит в сейфе, положено именно вами и принадлежит вам?

Гучков удивленно вскинул брови и смерил взглядом лежащие в недрах железного шкафа папки и стопки исписанной бумаги.

— Да, здесь все мое.

— Тогда позвольте. — Лунев подошел к сейфу, взял наугад одну из сотенных купюр и, достав из кармана френча портсигар, поднес к банкноте. Камень, украшавший крышку портсигара, вспыхнул густо-фиолетовым цветом, и поперек купюры высветилась надпись «Фальшивка».

— Будем проверять и остальные?

— Это какая-то провокация! — бледнея, пробормотал Гучков.

— Вы все еще желаете говорить при этих господах? — Лунев кивнул на понятых. — Или же продолжим в более приватной обстановке?

— Я протестую!

— Абсолютно излишне, — покачал головой контрразведчик. — Александр Иванович, извольте понять. Вы — человек храбрый, это всем известно, но главное — весьма неглупый. Я делаю вам уже упоминавшееся мною предложение в последний раз. Затем мы будем говорить только под официальный протокол.

— Что ж, будьте любезны, — теряя былой гонор, произнес Гучков, указывая на кресло, стоящее возле письменного стола.

— Поручик, — контрразведчик повернулся к замершему в ожидании приказа жандарму, — выдайте этим людям, — он кивнул в сторону негласных сотрудников полиции, — по целковому. А вас, господа, предупреждаю. Если вы хоть словом обмолвились о том, что здесь видели, пойдете убирать снег куда-нибудь в Карпаты перед нашими позициями.

А теперь к делу, Александр Иванович, — усаживаясь в кресло, начал полковник Лунев, как только закрылась дверь за прислужниками закона. — У нас есть доказанная недвусмысленная информация о том, что деньги, только что обнаруженные в этом сейфе, были получены вами через подставное лицо — вице-директора страхового общества «Русь», резидента австрийской разведки Конрада Шультце.

Вы можете называть это провокацией, однако это неверно. Вы имеете дело с одной из лучших операций российской контрразведки с момента ее возникновения. В последнее время упомянутый мною господин работал под нашим контролем, поэтому можете не сомневаться, каждый шаг запротоколирован.

— Но я ничего не знал.

— Это неправда, — оборвал его Платон Аристархович. — Вы не знали, что Шультце вражеский шпион — в это я готов поверить. Но то, что деньги были получены вами для издания газет «Русская весть» и «Речь» в качестве добровольного вклада, полностью доказано. Появлявшиеся там в последнее время материалы демонстрируют редкую осведомленность некоторых анонимных журналистов в вопросах, относящихся к вашему ведомству и, что самое прискорбное, в содержании особо секретных документов. Поэтому я прошу вас воздержаться от необдуманных жестов и возмущений. Прошу вас также особо заметить, что я действую по высочайшему повелению государя, а потому отнеситесь к моим словам должным образом.

Создавшееся положение дел крайне неприятно для всех, кому истинно дорога Россия. Его величество искренне расстроен тем прискорбным фактом, что последние месяцы вы, конечно же, не желая того, сотрудничали с вражеской разведкой. Понятное дело, что яростные нападки на царя и его супругу, которые вы допускали как в «Русском вестнике», так и в «Речи», были на руку немцам и австриякам, ибо расшатывали тыл воюющей страны в столь трудные для Отечества дни. Но государь знает, что вы искренний патриот России и поэтому не желает, чтобы бывший председатель Государственной думы и глава Военно-промышленного комитета значился в предстоящем деле как пособник австрийской разведки, к тому же еще и замешанный в реализаций фальшивых купюр на территории империи.

Государь велел мне сделать вам предложение, от которого, по чести говоря, вам не стоит отказываться.

— Я слушаю вас внимательно, — тихо произнес ошеломленный Гучков.

— Вот и прекрасно. Итак, вы, конечно же, знаете, что в эти часы Россия испытывает острейшую необходимость в золоте. Причем не просто в золоте, а в драгоценных металлах и драгоценных камнях, находящихся за пределами России. Как вы, несомненно, догадываетесь, они необходимы для оплаты военных заказов в Англии и Северо-Американских Соединенных Штатах.

— Да, я это знаю, — чуть оживляясь, подтвердил Гучков.

— Золото и алмазы в большом количестве имеются в Южно-Африканском союзе, который сейчас возглавляет ваш старый приятель по англо-бурской войне, генерал Луис Бота.

— Он там премьер-министр уже без малого четыре года.

— Да, — согласно кивнул Платон Аристархович. — Теперь же, когда Южно-Африканский союз вступил в войну с Германией на стороне Великобритании, нам жизненно необходимо иметь своего представителя в этой стране. Лучшей кандидатуры, нежели вы, для столь важной миссии во всей России не сыскать. Если вы дадите утвердительный ответ, то завтра же вам будут предоставлены все долженствующие верительные грамоты, и вы отбудете в Стокгольм. Оттуда пароходом доберетесь до Йоханнесбурга. Если же нет, — Лунев развел руками, — сами понимаете.

Александр Иванович внимательно поглядел на контрразведчика. Выхода не было. Вернее, был именно тот, на который указывал монарший перст.

— Я… Я… Я согласен.

В этот час в квартире Григория Распутина на Гороховой улице ничего более не напоминало об утреннем погроме. Сияли тронутые морозной росписью окна, блестел паркет, мебель радовала глаз знатока простым, но благородным вкусом. Правда, сам благословенный Старец в своей отродясь не стиранной поддевке и сапогах казался здесь нелепо инородным. Ни дать ни взять — мужик, принесший со двора поленья для камина и заблудившийся в барских комнатах.

Но собравшееся в этот вечер общество — дамы в платьях столь дорогих, что на сумму, за них уплаченную, целый месяц вполне можно было кормить гренадерскую роту, спешили прильнуть к сапогам Старца, ища его благословения. Он возлагал им пятерню на голову, поднимал и жадно целовал в губы, тем самым делясь собственным божьим духом.

Блеск каменьев в драгоценных золотых оправах, колыхание страусовых перьев, генеральские звезды на погонах и море разливанное всевозможных подарков были яркими знаками этого дня ангела. Никто из присутствующих, конечно же, не обратил внимания, когда в квартире в очередной раз зазвонил телефон. Он звонил уже столь часто, что Старец попросту не отвечал на заливистые трели, оставляя возможность отвечать на звонки расторопному секретарю.

Однако на этот раз, подняв трубку, секретарь чуть заметно вздрогнул и, закашлявшись, позвал одного из офицеров дворцовой полиции, стерегущих покой столь значительной особы. Тот, услышав произнесенное на другом конце провода распоряжение, четко выпалил: «Есть!» — и быстро кинул трубку на рычаг.

— …а кто уверует, — доносились из комнаты громогласные разглагольствования Старца, — обретет жизнь вечную. Ибо жизнь для всякого смертного — первейший божий дар. И когда воистину силой Отца нашего переполнишься, то никто кроме его самого оную жизнь у человека отобрать не сможет. Вот хоть сами гляньте. — Распутин потянулся к одному из гостей, щеголяющему в алой черкеске с массивным кинжалом на поясе. — Дай-ка ножик. — Тот, к кому были обращены эти слова, безропотно вытащил грозное оружие и протянул Старцу. — А вот кто желает этой штуковиной меня пырнуть? — Гром возмущения был ответом на его слова. — А ну цыть! — оборвал он негодующие всхлипы. — Стало быть, никто не желает? Ну, да ладно, сам ткну.