Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одной из жертв был Николай Вавилов[462], русский ботаник, которому не удалось приехать в Эдинбург в августе 1939 года, чтобы председательствовать на Седьмой международной конференции по генетике. Его отсутствие объяснялось не надвигавшейся на Европу войной, а расхождением научных взглядов, которое можно было бы решить и без вмешательства советских органов госбезопасности. Вавилов был экспертом мирового уровня по генетике пшеницы, автором более трехсот научных статей и книг и пользовался международным авторитетом как «один из величайших людей», которых дал миру Советский Союз. Траектория его карьеры поражала воображение – от молодого профессора агрономии и генетики в Саратовском университете до руководителя Института генетики Академии наук и, наконец, президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук. Его мечтой было дать Советскому Союзу лучшую в мире пшеницу, следуя классической менделевской стратегии селекции и скрещивания улучшенных сортов. В его знаменитой книге «Пять континентов» раскрывались источники богатейшей коллекции семян – 30 000 разновидностей пшеницы и свыше 200 000 других растений – возглавляемого им Института генетики в Ленинграде. Чтобы все это стало возможным, он создал сеть из 400 исследовательских институтов, в которых работало более 200 000 сотрудников.
Вавилов был смуглым коренастым человеком[463] с широкой «фальстафовской» натурой и низким звучным голосом, как у Поля Робсона. Помимо прочего, он отличался «заразительным энтузиазмом, потрясающей энергией и энциклопедическими знаниями», а также обаянием и способностью изъясняться на всех основных европейских и нескольких азиатских языках. Он любил путешествовать, как выступая с докладами на конференциях, так и охотясь за новыми разновидностями пшеницы по девственным просторам Персии[464]. В 1914–1917 годы он работал вместе с Уильямом Бэтсоном[465] в Англии; возвращение на родину могло пройти хуже, поскольку мина, потопившая корабль и уничтожившая все его образцы, не нанесла ему повреждений. Когда ему не удалось переманить в Ленинград канадского генетика Маргарет Ньютон (несмотря на предложение предоставить караван верблюдов для ее экспедиций по сбору растений), Вавилов завязал долговременное сотрудничество[466] с Германом Мёллером, который на тот момент обосновался в Университете Райса в Техасе. Мёллер организовал рокфеллеровскую стипендию для Израиля Агола и Соломона Левита, двух самых ярких молодых исследователей из команды Вавилова, чтобы они работали с ним над мутациями, вызванными рентгеновским излучением.
В 1920-е годы Вавилов был любимцем судьбы[467], ведь он снискал расположение на самом верху; его обещание накормить советский народ убедило Ленина оставить без внимания непролетарское происхождение и воспитание Вавилова. В 1926 году он получил высший знак одобрения – Ленинскую премию. Все указанное выше обеспечило необычайный взлет Вавилова; и это же способствовало его падению. Все шло хорошо до 1928 года, когда 30-летний выпускник сельскохозяйственного института[468] по имени Трофим Денисович Лысенко объявился в Одессе со странным заявлением, что он получил сказочные внесезонные урожаи пшеницы – не за счет нудной менделевской гибридизации, а просто за счет того, что он в решающий момент подверг семена воздействию холода и влаги. Еще более сенсационным было твердое убеждение Лысенко в том, что изменение передавалось всем последующим поколениям суперпшеницы. Это было куда лучше, чем все, что мог изобрести Николай Вавилов, 45-летнее светило советской сельскохозяйственной генетики.
Первая ошибка Вавилова состояла в том, что он принял на веру результаты Лысенко; он даже хвалил «замечательные открытия» Лысенко[469] на конференциях в СССР и за его пределами. Его второй ошибкой было недооценить способности Лысенко ко злу. Лысенко сам научился всему, что хотел знать об исследовании. Он был явно амбициозен; менее заметны поначалу были его бредовые мысли, гиперчувствительность к критике и жажда отмщения тем, кто ставил под сомнение его идеи. Он верил, что птенцы певчих птиц вырастут кукушками, если их кормить волосатыми гусеницами[470], и что живые клетки можно создать из яичного желтка; он также фальсифицировал результаты, чтобы подтвердить свои заявления. Основное направление науки быстро набросилось на паранойю Лысенко. Статистик, поставивший под сомнение его результаты, получил ответ, что «математике не место»[471] в ботаническом исследовании. Вавилов попал в ловушку[472], спросив, действительно ли Лысенко верил в то, что он изменил наследственность, играясь с температурой и влажностью. «Конечно», – парировал Лысенко, поскольку «фальшивки католической церкви и капитализма» – теории Менделя и Моргана – были вздором.
Ничто из этого не сделало Лысенко изгоем; напротив, он быстро занял господствующее положение. На смену покровителя Вавилова Ленина пришел Иосиф Сталин, который публично восхищался товарищем Лысенко[473] – из крестьян, всего добился сам, никакой приверженности к «фашистской» лженауке, коммунистический гений, план которого накормить страну был простым и дешевым. Пока звезда Лысенко всходила, звезда сторонника буржуазной менделевской науки Вавилова начала клониться к закату.
В 1933 году Герман Мёллер приехал в Ленинград, чтобы работать с Вавиловым[474]. Мёллер сменил расистский нетолерантный Техас на Институт кайзера Вильгельма по исследованию мозга в Берлине и двинулся дальше, когда институт был атакован полчищем нацистов из-за того, что там работали иностранцы. Два выдвинутых Мёллером рокфеллеровских стипендиата, Агол и Левит, также вернулись в лабораторию Вавилова. К несчастью, Мёллер обвинил Лысенко в шарлатанстве[475] на конференции в Москве. Лысенко, теперь заседавший в Верховном совете, снял Вавилова[476] и занял пост президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук и руководителя Института генетики. Затем он занялся чисткой советской науки от «фашистской» лжи, распространяемой Менделем и Морганом. Во время 16-летнего террора[477] Лысенко все дрозофилы в Институте генетики были убиты кипятком, учебники генетики сожжены, лаборатории закрыты, а исследовательские коллективы распущены. Когда Левит и Агол[478] были арестованы в конце 1936 года[479], Вавилов попросил Мёллера покинуть страну. Они распрощались[480] шепотом за пределами квартиры Вавилова, чтобы их не подслушали. Мёллер отправился сначала в Испанию, а затем в Эдинбург, оставив Вавилова встречать свою судьбу.
Самая большая ошибка Николая Вавилова состояла в том, что он был принципиальным человеком. Весной 1939 года он сказал группе[481] немногих оставшихся генетиков: «Будем гореть, но от своих убеждений не откажемся», – и подписал публичное заявление, в
