Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс

Планк и Карл Корренс. В 1920-е годы ИКВ химии волокнистых материалов стал монополистом в этой области, в нем использовалась рентгеновская дифракция для изучения структуры шелка и хлопка. Казалось, что успехи института не остановить, пока нацисты не начали очищать науку от евреев. ИКВ потерял своих лучших исследователей, а Астбери процветал в отсутствие конкурентов. На него обратил внимание Фонд Рокфеллера в Нью-Йорке, ранее финансировавший исследования в ИКВ. Астбери не удалось[426] заинтересовать своей работой английскую шерстяную промышленность; теперь средства стал вкладывать Рокфеллер.

В 1930-е годы факультет физики текстильных материалов в Лидсе стал ведущим мировым центром по изучению естественных волокон – и впоследствии описывался будущим нобелевским лауреатом Максом Перуцем, одним их еврейских ученых, изгнанных из Германии, как «Ватикан рентгеновской кристаллографии».

Билл Астбери обладал удивительным набором черт, которые отличают блестящих ученых, – и плохих тоже. Он был мастером того, что сегодня можно было бы назвать «нечеткой логикой», со способностью разглядеть суть, которую пытаются ему передать несовершенные данные. Одним из ранних примеров была его «блестящая идея»[427] (выражение Бернала) о том, что заданная молекула может существовать в совершенно разных формах, каждая из которых обладает различными физическими свойствами и биологическими функциями.

Все красочные путешествия Астбери были наполнены вдохновением и азартом и вознаграждались трепетом открытий. Тем не менее это была рискованная стратегия, поскольку он вел себя как бабочка, порхающая с одной темы на другую; неукротимое любопытство, возбуждавшее его творческие стремления в стольких разных направлениях, также и отвлекало его в решающие моменты и не давало увидеть, что он вот-вот сорвет большой куш. Как сказал Бернал, «часть его личности состояла в том, чтобы приходить в возбуждение и восторг от своих результатов, стремиться всем о них рассказать и публиковать их во всех видах журналов в самых разных странах»[428]. Другие были настроены более критически: «любитель снимать сливки», который надеялся наткнуться[429] на «что-то просто потрясающее», «артистичный любитель, а не профессионал в области науки»[430].

Личность Астбери представляла собой кипящую сводящую с ума смесь противоречий. Он был любящим отцом семейства, привнесшим в свою исследовательскую группу веселье, пинг-понг и музыку; но он также заявлял: «Я Альфа и Омега, начало и конец всего сущего»[431] и полагал, что женщины-ученые часто бывают «поразительно добросовестными и тщательными»[432], но им недостает «творческой искры», присущей мужчинам. Его «непотопляемый энтузиазм»[433] заражал и вдохновлял всех окружавших его, но также толкал его туда, «куда более тревожные ученые побоялись бы ступить». Бернал говорил, что он «всегда был полон идей, но часто их было довольно сложно понять» и что «большая часть людей полагала, что он несет какую-то чушь». Как и другой продукт из долины Трента[434], Астбери можно было или любить, или ненавидеть. Для Бернала он был «тем, кто заставляет вас радоваться тому, что вы живы»[435]. Его противники отвергали Астбери как «обладающего сильным собственническим инстинктом, негибкого и чрезмерно самоуверенного»[436].

Одним из самых стойких качеств Астбери был глубокий, почти религиозный восторг, который он готов был испытывать практически от всего, что ему встречалось. Когда он писал: «Я был изумлен этим чудом»[437], он мог описывать все что угодно – от строения кокона богомола до Девятой симфонии Бетховена. В данном случае его восхитил кардиган, связанный его дочерью из новой «молекулярной пряжи» из растворимого арахисового белка, который ему удалось вынудить сформировать волокна. «Ардил», пригодный для вязания арахисовый белок[438], может олицетворять все исследования Астбери – блестящая концепция, которая не полностью реализовала свой потенциал. Из него можно было сделать плащ, который просто потрясающе смотрелся на вежливом парне в сухой день, но не отвечал потребностям реальной жизни; задняя часть ардиловых брюк быстро протерлась, а ардиловый свитер сына был по фигуре только в том случае, если бы сел при стирке.

Вопрос подготовки

В середине 1930-х годов Астбери приближался к длинному плато в своей карьере, довольный своей научной деятельностью, репутацией и радостями жизни – и все еще закрывающий глаза на свои слабые стороны. В 1935 году маленькая посылка с почтовыми штампами города Гисена, Германия, дала ему возможность продемонстрировать все свои характерные черты, как положительные, так и отрицательные.

Посылка была от профессора В. Г. Шмидта[439] и содержала в себе своеобразный волокнистый материал, который Астбери до тех пор никогда не видел – тимонуклеиновую кислоту. Астбери поместил волокно в рентгеновскую дифракционную камеру и увидел нечеткий рисунок с размытыми указаниями на то, что какая-то структура повторялась каждые 3,34 Å вдоль молекулы. Это не вызвало у него интереса, и он быстро вернулся к знакомой области волокнистых белков, которые собиралась исследовать Флоренс Белл[440], недавно прибывшая аспирантка. У Белл был внушительный послужной список: Гёртон-колледж Кембриджского университета, после которого она училась кристаллографии у Дж. Д. Бернала в Кембридже и Лоренса Брэгга в Манчестере. Как и Кэтлин Ярдли из Королевского института, Белл была яркой, говорила то, что думала, и отказывалась бояться Астбери. Он называл ее vox diabolica[441] (адвокат дьявола) и ценил ее стабилизирующее влияние, а также техническое мастерство, впечатлившее Брэгга.

Белл почти завершила первую часть своей диссертации по «многослойным белкам», когда в конце 1937 года прибыл еще один образец тимонуклеиновой кислоты. На этот раз Астбери сам его запросил, поскольку новые достижения в «хромосомном деле» недавно привлекли его внимание. С помощью ультрафиолетового микроскопа молодой шведский ученый[442] по имени Торбьёрн Касперссон показал, что уровень нуклеиновой кислоты резко повышается в отдельных хромосомах при делении живых клеток. Касперссон и Рудольф Зигнер в Берне также установили новые факты относительно формы тимонуклеиновой кислоты[443] и ее физических и оптических свойств: это был невероятно длинный тонкий цилиндр, длина которого примерно в 300 раз превышала диаметр и который содержал повторяющиеся структуры, уложенные штабелями под прямым углом к длинной оси. Тщательный анализ показал, что уложенные штабелями структуры могли быть только основаниями: аденином, гуанином, цитозином и тимином.

Это был чрезвычайно увлекательный материал, но далекий от интересов Астбери. Его заставило среагировать письмо Дж. Д. Бернала[444], в котором тот описывал, что провел рентгеновскую дифракцию тимонуклеиновой кислоты и обнаружил продольный элемент, повторяющийся каждые 3,34 Å. Астбери в своем ответе указал, что это нарушает их джентльменское соглашение, согласно которому Бернал должен сосредоточиться на кристаллах, и добавил, что он «в