Принцесса викингов - Симона Вилар

Ги был осмотрен с головы до ног, но его сообщение, что у него срочное дело к королю Карлу, возымело действие, лишь когда он раздал по четверти денария каждому стражнику. Он был пропущен в приемную, однако один из молодцов тут же потребовал прибавки, вызвавшись отвести в дворцовые конюшни усталого коня. Еще больше запросил лакей-евнух в опушенной мехом хламиде за то, что взялся провести Ги по путаным переходам прямо в атриум. Там он подвел его к майордому, человеку тучному, с завитыми в колечки седыми волосами, надушенному и нарумяненному, как дама. Держался тот с такой важностью, словно и сам происходил из рода Каролингов.

— По делу о бенефициях явились, благородный господин?

Говорил он лениво и невнятно, не прекращая жевать ломоть пышного пирога с душистой начинкой. У Ги от голода заурчало в животе. Сидевший у стены за заваленным свитками столом писец-клирик тоже что-то жевал, равнодушно разглядывая промокшего насквозь воина. Ги постарался придать лицу как можно более значительное выражение.

— У меня к его величеству королю Карлу дело в высшей степени тайное. Я должен переговорить с ним с глазу на глаз.

Майордом снисходительно кивнул.

— Вот-вот, я же и толкую, что насчет бенефиция. Вас тут много таких, воинов, требующих платы за услуги. И всем непременно пред очи самого короля. Что ж, благородный господин, я готов вас включить в очередь на аудиенцию, или, может быть, желаете, чтобы я ускорил дело?

Он недвусмысленно протянул перед собой пухлую ладонь.

У юноши от возмущения перехватило дыхание. Но он сумел справиться с собой. Снова рука его скользнула в кошель, но там обнаружился всего лишь серебряный денарий. И ни единой монеты больше.

Толстяк повертел стертый денарий и пожал плечами:

— Я полагаю, что смогу внести вас в список на конец этой недели.

Ги начал закипать.

— Выслушайте меня, достопочтенный, у меня нет нужды клянчить у государя бенефиции. Я прибыл из Парижа от герцога Нейстрийского Роберта, и мне необходимо как можно скорее увидеть короля Карла.

— Имеете какие-либо грамоты? — лукаво прищурился майордом, едва ли веря, что гонец герцога мог прибыть без сопровождения. Когда же Ги покачал головой, кивнул клирику — мол, видывали мы подобных ловкачей.

— Светлейший государь сейчас крайне занят, принимая в Лаоне герцога Лотарингского Ренье. Плохим я был бы слугой, если бы стал беспокоить его ради забрызганного грязью вавассора, голословно утверждающего, что он прибыл по неотложному делу.

— Клянусь спасением души, дело мое не терпит отлагательства, и когда я доложу, по какой причине прибыл, вы получите достойную награду за рвение.

Майордом кивнул и впился крепкими зубами в золотистую корку пирога.

— Несомненно, мой господин, несомненно… И если дело ваше так важно, то могу посоветовать вам лишь одно — продиктовать писцу прошение с его изложением. Кроме этого, есть единственный путь — попытаться привлечь к себе внимание августейшей особы во время вечерней службы в соборе Девы Марии.

О грамоте не могло быть и речи. Но второе привлекло его внимание. Коротко откланявшись и поблагодарив, Ги без промедления удалился. Нарядный лакей повел его вдоль крытой галереи.

Ги остановился у крыльца, глядя на покрытые пузырями лужи посреди двора. В самом деле — на что он рассчитывал? Как можно было надеяться добиться скорой встречи с королем? Уже год он в миру, а все еще не избавился от монастырской наивности. Как же — по закону франков всякий подданный имеет право обратиться с прошением к монарху! Хотя даже к герцогу Роберту, верным вассалом которого был его отец, он смог попасть лишь после того, как за него замолвил слово ныне приближенный к особе герцога Одон Музыкант. Здесь он ничего не добьется, даже если откроет, что он сын Фулька из Анжу. Вассалы Роберта Нейстрийского не в чести во владениях короля. Придется и в самом деле ловить момент, когда Карл проследует к мессе в собор.

Поразмыслив немного и решив, что в течение суток его конь сможет пользоваться стойлом в королевских конюшнях, Ги решил позаботиться и о себе. Он мог бы получить ночлег и миску похлебки в одном из монастырей, но обычно к такому средству прибегают лишь самые жалкие неимущие. Воин в кольчуге, валяющийся на соломе среди вшивых бродяг, — жалкое зрелище. поэтому Ги решился продать свой кинжал вместе с ножнами и, заполучив пару солидов, устроиться в каком-либо из постоялых дворов Лаона со всеми доступными свободному франку удобствами — соломенным тюфяком, доброй похлебкой и пылающим очагом. В такой промозглый день, как сегодняшний, это будет весьма кстати.

Рыночная площадь находилась буквально за оградой дворца. Это было обширное пространство, где было тесно и шумно, несмотря на дождь. Горожане и сельские жители смешались здесь, чтобы с выгодой обменять кое-какие излишки муки, молока, овощей, рыбы на изделия городских мастеров и товары купцов — соль, топоры, горшки, мотки веревок. Выкрики зазывал, холостильщиков свиней и колбасников то и дело раздавались в толпе. Порой ноздри щекотали терпкий запах пряностей и вонь протухшей рыбы. Покупатели бранились и спорили с продавцами. Лоточники под дождем приставали к прохожим:

— Рыба, рыба свежая, а вот рыба!

— Кому орехов! Крупные лесные орехи!

— У нас все есть — и капуста, и белый уксус!

— Господин мелит, вот наконечники копий. Добрые, крепкие наконечники копий!

Торговцы, устав и промерзнув, торопились поскорее сбыть свой товар и были назойливы не меньше, чем бродившие тут же нищие, среди которых попадались не только калеки, но и здоровенные малые зверской наружности. Ги, расталкивая их, пробирался к лавкам побогаче, где он скорее мог сбыть клинок. Железо всегда было в цене, стоило дорого, его берегли и передавали по наследству, а кинжал Ги был из доброй голубой стали, в ножнах, украшенных золотой насечкой. Жаль было продавать его, к тому же он не умел торговаться.

Миновав рынок, Ги оказался перед массивным зданием собора, древним и грузным, как строили еще во времена Меровингов: фасад с низкой аркой украшал тройной узорчатый архивольт, в нишах между декоративными колоннами таились изваяния безобразных львов, больше похожих на ящеров. На кровле приземистой колокольни качалось деревцо. Это был собор Девы Марии, где завтра Ги надеялся припасть к ногам Карла Простоватого. Но сейчас он обнаружил, что едва ли не на паперти храма шла бойкая торговля рабами. Это было тем удивительнее, что церковь вовсе не поощряла торговлю людьми. Пленные сидели среди церковных нищих, отличаясь от них только медными ошейниками и ножными цепями. Среди живого товара прогуливались надсмотрщики в толстых суконных плащах, постукивая по голенищам сапог рукоятями бичей. Рабы сидели, понурив мокрые головы, их голые ноги были стерты цепями до крови, но сквозь лохмотья видны были хоть и отощавшие, но еще крепкие тела. Видимо, все эти невольники были в прежней жизни воинами, а таких не всякий решится купить в услужение. Неподалеку слышались удары бича — похоже, торговцы живым товаром усмиряли в колодках непокорного, а может, просто драли вора — обычная картина на любом рынке. Вокруг толпились зеваки.