Врата ночи - Татьяна Степанова

— Я кое-что слыхал об этом беспримерном походе.

— От Астраханова? — Белкин прищурился. — О, конечно, понимаю. Прадед Астраханова возглавлял эту экспедицию. А дед Абдуллы был переводчиком. Маршрут их пролегал по одному из отрезков берегов притока Тигра — реки Диалы. Через десяток лет, уже после войны, это место стало районом крупнейших археологических исследований. Там, в районе Хараджа, американская научная экспедиция отыскала развалины храма бога Луны. Там был найден общинный храмовый архив, монеты, керамика, а также множество таких вот печатей. Раскопки там ведутся до сих пор. Я сам работал на них два года назад, пока в Ираке не возобновились военные действия. А в начале века, когда в 1915 году в Междуречье пробиралась наша казачья сотня, археологией, конечно, никакой еще и не пахло. Но пиратские раскопки уже производились повсеместно. Местные жители искали, как и везде в мире, золото, древние украшения, монеты. А находили глиняные таблички, такие вот печати. Продавали их за бесценок европейцам — там же в те времена были расквартированы британские войска. Дед Алагирова мог купить эту вещь у какого-нибудь араба, промышлявшего грабежом древних захоронений.

Потом как память о походе печать хранилась в семье. Когда несколько месяцев назад, в феврале, Алагиров показал ее мне, я сказал ему примерно то же, что и вам, насчет ее возраста и символа, на ней изображенного. Кстати, со знаком ШЕДУ у древних жителей Междуречья связаны весьма любопытные верования.

— Какие же? — Никита смотрел на статую у входа. Крылатый, пятиногий, с телом быка и лицом человека. Злобная, наглая, надменная тварь.

— Для чего ему крылья? — спросил он вдруг Белкина. Тот тоже оглянулся на статую.

— Странный вопрос. Обычно спрашивают: почему: у этого существа пять ног? ШЕДУ — страж, хранитель царских дворцов, резиденций, военных крепостей. Считалось, что враг не сможет взять цитадель и как-то повредить царю, если того охраняет ШЕДУ. А крылья... черные каменные крылья — подарок этому существу от бога Нижнего Мира древних шумеров Нингиэзиде. ШЕДУ был иногда его посланником.

— Нижнего мира? Ада, что ли?

— Ну, если переводить все эти сказки на современный язык, пожалуй, что да. Хотя в ад в Древнем Междуречье верили смутно. Правда, иногда умели устроить этот самый ад на земле.

Колосов смотрел на Белкина. Ему казалось, тон его как-то меняется.

— Я вас перебил, Валентин Александрович, вы говорили, что со знаком ШЕДУ были связаны какие-то верования?

— Ну да. Алагиров и его приятели из общества начали пылко интересоваться, я и пояснил: знак ШЕДУ обычно выбирали себе в качестве личного символа правители городов, чиновники, военачальники. Это был символ власти, подчинения, знак силы. В Ассирии его в качестве талисмана брали себе только представители царской династии. Но это был знак не только административной власти. Нет, ШЕДУ олицетворял собой власть в абсолюте — полное подчинение своей воле, мужскую силу, могущество, порабощающее человека без остатка. И знак этот находился пол особым покровительством бога Нижнего Мира. У шумеров, вавилонян, ассирийцев бытовало поверье, что особую силу талисман ШЕДУ приобретал в периоды каких-то природных катаклизмов — землетрясений, наводнений, разлива Тигра и Евфрата, лунных и солнечных затмений. И тогда он становился настолько могущественным, что мог поработить и самого...

— Кого? — спросил Колосов. Белкин усмехнулся.

— Да никого, так. Древние сказки. А вы, гляжу, слушаете меня очень, очень внимательно. Польщен.

— Вы сказали — при том разговоре, кроме Алагирова, присутствовал еще кто-то из его коллег по военно-историческому обществу?

— Да, много было народа. Я был приглашен к ним в штаб-квартиру. Очень много народа... У вас еще будут ко мне какие-то вопросы?

— Не затруднит ли вас, Валентин Александрович, провести для меня маленькую экскурсию по вашему музею?

Они переходили от стенда к стенду. Белкин с видимой охотой рассказывал, Колосов слушал. Смотрел. И на экспонаты, и на их хранителя. В одном из залов его внимание привлекло фотопанно: воды огромной реки, окрашенные заходящим солнцем в оранжевый цвет. Финиковые пальмы, илистые берега, долбленые челны, вытащенные на песок. Древняя река — Тигр, Евфрат? Древняя земля. Легенды которой живы до сих пор.

«Референту», видимо, наскучило сидеть и молчать. Допрос, по его мнению, завершился, а при музейной экскурсии он присутствовать не считал нужным. Вежливо и безлико попрощавшись, он покинул зал. Они остались одни.

— Строго у вас тут, — усмехнулся Никита.

— Даже строже, чем у вас? — в тон усмехнулся Белкин.

Они стояли возле стенда, на котором красовались какие-то раскрытые книги. Иностранные: английские, немецкие.

— Дарственные экземпляры нашему музею с автографами известных археологов. Это вот англичане, проводившие раскопки древнего шумерского города Ура, — пояснил тоном гида Белкин. — А хотите полюбоваться на то, что они там нашли?

Он повел Никиту в третий зал. Здесь на стенах тоже виднелись фотопанно. Камера археолога запечатлела темные камни, мощные кирпичные своды. Каменные крутые ступени, уводившие в глубокие колодцы. Нет, не в колодцы — в шахты, выложенные обоженными кирпичами, самыми древними из тех, что научилась лепить человеческая рука. Никита напряженно разглядывал фотографии. Почувствовал, как холодок пробежал по спине: что там, на дне этой шахты? Он видел: груды человеческих костей, черепа с пустыми глазницами, смотрящие в камеру. В шахте покоилось огромное количество человеческих останков. Они покрывали дно, как чудовищный ковер.

— Я же сказал: они умели порой создать ад на земле, — услышал он тихий голос Белкина. — Это раскопки гробниц царей первой династии города Ура. Их найдено несколько. Цари, умирая, забирали с собой в Нижний Мир обширную свиту. Погребальный обряд, как видите, сопровождали массовые человеческие жертвоприношения. Например, в этой шахте археологами обнаружено семьдесят четыре скелета сопогребенных, а в этой шахте — сорок трупов.

Украшенные цветами, серебряными лентами, как жертвенные быки, они один за другим по этим вот ступеням спускались вниз. Их засыпали землей, утрамбовывали накрепко. А затем приводили новых — юных, в цветах, в лентах, в золотых уборах, с арфами в руках — и хоронили заживо: засыпали землей, утрамбовывали. И так слой за слоем — слой тел, слой земли. Пока шахта не заполнялась доверху.

— Хоронили заживо?!

— Царь распоряжался жизнью и смертью подданных и после своей смерти тоже. Что это, как не абсолютная власть? — Белкин говорил очень тихо. И от этого мертвенного, бесстрастного, вкрадчивого голоса у Никиты становилось неспокойно на сердце. — Видимо, в подобном погребальном обряде кто-то находил для себя высшее удовлетворение, высший смысл... Слой за слоем. А они шли, как послушное стадо, вниз по ступенькам. Никто не роптал. Их засыпали землей. Кормили землю их телами, удобряли. А она в ответ кормила, давая новый щедрый урожай. Там, Никита Михайлович, есть еще одно погребение — женское. Жрицы Пуаби. Оно не менее знаменито, чем гробница Тутанхомона. Жрица тоже ушла в Нижний Мир не одна, а взяв с собой десять придворных дам, пять телохранителей, двух служанок и арфистку. Но последней волей своей она проявила милосердие. Ее спутников не погребли заживо. Перед тем как спуститься в шахту, им дали маковый настой пли гашиш. Они ушли тихо, без мук и боли. Пуаби позаботилась, она же была женщиной, существом мягкосердечным. Мужчины же из царской династии Ура были жестоки и эгоистичны. Сопогребенные с ними умирали в страшных мучениях. Их крики, наверное, долго были слышны там, наверху, когда шахты засыпали землей. Они хотели выбраться наверх, грызли землю, но никому, никому не удавалось пробиться сквозь эту толщу.

— Вы так об этом говорите, Валентин Александрович, словно видели все это наяву.

Белкин повернулся к фотографиям спиной.

— Я был там, на развалинах Ура. Этим могилам более четырех тысяч лет, — сказал он медленно. — Кости — тлен, глина — камень. Но время... кажется порой, что время остановилось. Вот вы пришли ко мне и принесли с собой каменную печать, которая видела столько поколений. Столько людей держало ее в руках... Что есть время, когда мы можем дотрагиваться до вещей, неподвластных ни минутам, ни годам, ни векам?

— Эту печать держал в руках убийца Алагирова, — сказал Колосов. — Убийца. Возможно, именно эту, а возможно, и... А хотите узнать, что он делал? Хотите, Валентин Александрович?

Белкин молчал. Колосов достал вешдок, потом извлек из кармана зажигалку.

— Что вы-то делаете?! — придушенно ахнул Белкин.

Пламя зажигалки, поднесенное к основанию, жадно лизало знак ШЕДУ. Они смотрели на огонь.

— Когда камень достаточно нагревался, он прикладывал его, как печать, — Колосов погасил зажигалку, взял печать в левую руку и... — Только совсем не к мягкой глине, а... Вот так.