Безымянный подросток с окраины города - Даниил Бравцев

выдох, – я почувствовала ТАКОЕ отвращение к себе! Я вспомнила тебя, подумала, какой же ты хороший, подумала, чем занимаюсь я, и не выдержала! Я сказала ему «НЕТ!», развернулась и убежала в комнату. А потом он… ну, он пришёл сюда и поговорил со мной.

Я знаю, как отцы разговаривают и детьми.

– Мне было страшно, Андрей, очень страшно, – Лиза зарылась головой под руку Андрея, словно она могла защитить её от всего зла мира, от всех отцов, заставляющих своих дочерей «снимать с них горе». – А сейчас мне стыдно. Так стыдно перед тобой. Я просто хочу сгореть со стыда и исчезнуть, чтобы ты меня больше не видел.

– Не говори ерунды, – на удивление его голос был спокойным, хотя внутри всё так и кипело от смеси ярости, злости и гнева. Андрей погладил светлую головушку и нежно проговорил: – Сейчас ты можешь расслабиться, я рядом. Я не дам тебя в обиду.

– Только дай мне слово, – Лиза подняла голову, подняла опухшее от плача лицо, и единственный оставшийся целым глаз блеснул готовыми сорваться слезами. – Ты не будешь в это влезать. Ты не найдёшь моего отца, и вы с ним не поговорите. Я не хочу вас ссорить или сталкивать. Просто… пожалуйста, позволь мне самой разобраться, хорошо? Ваше знакомство ни к чему хорошему не приведёт

Особенно для него.

– Хорошо, – без запинки ответил Андрей. – Я даю тебе слово, что не буду вмешиваться. Позволю тебе разобраться самой.

Лиза долго смотрела на него (явно выискивая признаки лжи), после чего опустила голову и вновь зарылась в крепкие объятия. Они просидели так ещё пятнадцать минут – молча, не говоря ни слова, слушая дыхание друг друга. Подсыпанное в чай успокоительное вкупе с усталостью, вызванной долгим плачем, сделали своё дело, и вскоре Лиза тихонько засопела. Андрей аккуратно, чтобы не разбудить, переложил её со своих колен на кровать, укрыл пледом, убедился, что она ещё спит, и направился в гостиную.

Сразу увидел кресло, которое имела в виду Лиза, и стиснул зубы, вновь представив ей стоящей на коленях и стягивающей штаны с мужских ног. Прошёл мимо кресла, встал по центру гостиной.

Где-то здесь должно быть его рабочее место. Третьей комнаты в квартире нет, значит, он спит здесь, значит, все документы хранит тоже здесь.

Несколько минут Андрей безрезультатно провёл за осмотром различных ящиков, пробегая взглядом по квитанциям от налоговой, неоплаченным счетам, письмам, в которых угрожали судебным иском. Всё это его не интересовало. Что действительно удовлетворило Андрея, так это найденная за телевизором фотография – в запутавшихся проводах, покрытая пылью. В рамочке. В золотой рамочке. Он аккуратно взял её за края, высвободил из-под проводов, вытащил наружу и взглянул на тот момент, что когда-то запечатлел объектив фотоаппарата.

В обрамлении цветущей майской травы, в утопающей зелени уходящей весны, под крупным дубом, обнявшись, стояла семья: папа, мама и дочка. Андрей сразу узнал маленькую девочку, улыбающуюся во весь рот: те же яркие голубые глаза, те же светлые волосы (правда, на фотографии чуть длиннее), те же поднятые вверх ручки, которые только что вцеплялись в его тело в попытках не утонуть в страхе. Андрей с нежностью провёл подушечкой большого пальца по лицу этой маленькой девочки, и сердце его в этот момент разлилось горячей магмой по всем сосудам.

Он пробежался взглядом по матери Лизы – красивой женщине, глаза которой так же сияли синевой (они очень похожи), – но задерживаться на ней не стал, а сразу вцепился в мужчину, любящего ставить свою дочь на колени.

Смуглая кожа. Ничего общего с нежной, светленькой кожей Лизы. Крепкое телосложение, из-под закатанных рукавов видны округлости бицепсов, на руках проглядывают вены. Да, руки рабочие, значит, трудится физически, значит, получает немного, значит, один источник дохода, значит, лишившись его, он остался без денег. И Лиза тоже. Лиза, свернувшаяся клубочком, укрытая пледом, спала сейчас на кровати, пока Андрей всматривался в лицо её отца, который сейчас пропадал неизвестно где. Может, искал работу, а может, развлекался с брюнеткой-капитаншей с яркими красными губами.

У отца был узкий разрез глаз, но он не был азиатом, нет – чистый европеец, даже смахивающий на немца. Казалось, на фотографии он щурится из-за бликов солнца, но отчего-то Андрей был уверен, что эти глаза никогда не раскрываются полностью. На ум пришло сравнение с ящерицей, зрачок которой узок как щель меж дверью и полом. Да, отец действительно чем-то напоминал кого-то земноводного, противного и… хитрого. Его прищуренные глаза словно бы говорили: «Я уже представляю, как эта маленькая сука будет стонать, когда мой член упрётся ей в горло». Чем дольше Андрей вглядывался в эти глаза (глаза ящера), тем горячее становилась смесь ярости, злости и гнева, что стекала с верхних рёбер к нижним.

Лицо Лизиного отца вытянутое, подбородок – острый, черты лица – резкие, будто бог, создавая его, в гневе бросал линии на бумагу. И морщины… морщины на лбу – чёрные полосы, будто оставленные лезвием ножа – казались очень похожими на лобные морщины одного полковника, Олега Бедрова. Даже причёска была такая же – у Лизиного отца тоже выпало немало волос, оставшиеся были лишь по бокам и сзади, на затылке. Ящер. Ящер, с которого нужно «снять горе». Казалось, из прищуренных глаз на Андрея смотрел другой человек – человек, который хочет сделать подарок «самой счастливой женщине в мире», который безумно любит своего сына и терпеть не может, когда ему не выдают премию.

Отцы. Грёбанные отцы.

Андрей положил фотографию обратно, прикрыл проводами, вернул телевизор на место и направился к Лизе в комнату. Убедился, что она спит, взял её телефон, разблокировал (он несколько раз видел, как она вводит пароль, и с лёгкостью запомнил эти четыре цифры), зашёл в список контактов и сразу нашёл «ПАПА». Взял со стола ручку, переписал номер телефона себе на кожу, рядом с запястьем, ещё два раза проверил, правильно ли переписал цифры, вернул телефон на место и, оставив Лизе записку («Позвони, как будешь готова встретиться. Я имею в виду, когда отца не будет дома»), оделся и направился к выходу из квартиры. Вышел из неё, вышел из подъезда, вдохнул прохладный ветерок, шепчущий о зиме, достал кнопочный телефон и позвонил Лизе.

После нескольких гудков она взяла трубку.

– Пр…

– Закрой дверь. Мне нужно домой бежать, иначе мне кердык. Я там записку тебе на столе оставил… прочти её, а потом закрой дверь.

Не дождавшись ответа, он сбросил вызов, закатал рукав и набрал новый номер, выведенный чернилами на коже. Занёс палец над кнопкой вызова и замер, смотря на очередь цифр, ждущих непонятно чего. Андрей вдыхал свежий воздух и выдыхал злобу, стискивая зубы, смотря