Безымянный подросток с окраины города - Даниил Бравцев

Несколько секунд молчания, за которыми последовал телефонный звонок. Андрей достал «кнопку» и с облегчением увидел на экране состоящее из четырёх букв имя – ЛИЗА. Он тут же принял вызов и поднёс телефон к уху.

– Что с тобой? Почему не открыв…

– Уходи, пожалуйста. – Голос дрожал. Сразу представились трясущиеся розовые губы. – Андрей, я прошу тебя, уйди и не задавай лишних вопросов. Я никого не хочу видеть.

Она всхлипнула? Или ему показалось? Или она действительно находилась на грани плача? Что ж, если так, не следовало оставлять её одну, даже если она будет заверять в противном тысячью слов.

– Лиза, ты же знаешь, что я не уйду. Я… я слышу, что ты сейчас вот-вот заплачешь и вряд ли от счастья. Дай мне войти. Или я действительно заберусь на балкон по трубе – это как по канату, только чуть сложнее.

По ту сторону двери и в динамиках телефона какое-то время было полное затишье. Она решает, подумал Андрей. Она хочет, чтобы я вошёл, но что-то отговаривает её. Что-то не позволяет ей открыть дверь и показаться мне. Неужели за эту неделю она так поменялась?

Из недр грудной клетки – оттуда, где скрываются осколки фрагментов всех наших пережитых ужасов – к горлу вместе с мощными ударами сердца начало подкатывать чувство, какое всегда возникало в кадетке во время затишья перед всеми ожидаемой бурей: перед ужином у тебя возник конфликт с одним из индивидуумов, может, вы даже сцепились, а на самом ужине – некоем временном отрезке «мира» – тебя переполняют страхи и ожидание того, что произойдёт на крыльце столовой, ведь знаешь, что конфликт не может не продолжиться. И вот сейчас, слушая тишину грязного подъезда, Андрей испытывал ту же тревогу, что чувствовал и в столовой Кадетского Корпуса за несколько минут до публичной драки. Словно совсем скоро приоткроется завеса тайны и с ним произойдёт нечто такое, что сильно изменит его жизнь. Лиза… Почему ж ты не открываешь дверь?

– Впусти меня, – сказал он. – Я хочу знать, что с тобой происходит.

Лиза ничего не ответила. Андрей уже решил повторить свою просьбу, когда услышал, как в двери поворачивают замки. Её открыли. И чувство тревоги подтвердилось, когда взгляд наткнулся на лицо Лизы.

Оно было ужасным. Отвратительным. Настолько, что Андрей даже невольно отшатнулся от него, сделав шаг назад. Светлые волосы так же снисходили до плечи, но теперь они обрамляли не милое личико, светящееся двумя голубыми огоньками, а раздувшуюся маску ужаса, мерзости, от которой хотелось убежать куда подальше, лишь бы не видеть эту гадость! Это извращение над человеческим лицом!

– Я вышла. Доволен?

Её правого глаза не было. Он спрятался под заплывшим веком, что, казалось, перекрыло собой всю глазницу. Создавалось впечатление, будто какой-то ребёнок сделал надрез над бровью и залил туда воду словно в резиновую перчатку дабы повеселиться – настолько сильно раздуло правую половину лица. Синяк уже налился фиолетовым, кое-где ещё проглядывал нежно-розовый – Андрей сразу установил, что удар был получен вчера – ни раньше, ни позже. В 8 классе один сержант во время вечерней поверки примерно так же дал ему в торец, так что следующую неделю он пользовался лишь одним глазом, но то, что было у Лизы… такой сильный удар не получал даже Андрей. Место травмы опухло так сильно, что можно было легко представить скопившуюся под кожей чёрную кровь, находящуюся там под колоссальным давлением – только тронь, и будет взрыв.

А губы… Розовые губки, всегда казавшиеся Андрею изящным творением художника, который с присущей ему дотошностью выводил каждую линию, теперь не казались такими красивыми – они были разбиты. На нижней всё ещё виднелась кровь, уцелевшая кожа резко контрастировала с потемневшими участками. От верхней губы был оторван маленький, крохотный кусочек, который тем не менее представлял опасность, потому что был прямым входом для всяких инфекций. Два года назад Коля получил идентичную травму – тогда приходилось обрабатывать губу несколько раз на дню.

За свои семнадцать лет Андрей успел увидеть много синяков и даже открытых ран, потому что то и дело ввязывался в драки да и дома отец постоянно распускал руки, так что мать и сын постоянно ходили разукрашенными. Он никогда не испытывал к ним отвращения, потому как понимал, что они – часть человеческой жизни, что синяки на теле так же естественны, как, например, прыщи, которые возникнут и пропадут.

Но с Лизой… С Лизой всё было по-другому.

– Не смотри на меня так. Пожалуйста.

Синяки на её лице казались чем-то чужеродным, иноземным, лишним – настолько, что их хотелось вырвать и выкинуть прочь! То, что недавно сияло (СИЯЙ) красотой, теперь излучало неприязнь, было до ужаса противным, омерзительным, и хоть Андрей никогда бы себе в этом не признался, в тот момент, когда он посмотрел на Лизу, к горлу подкатил комок. Его чуть не вырвало. Перед ним плавала раздутая маска несчастного клоуна, над которым кто-то очень смешно пошутил.

Синяки на женском лице – это ужасно.

– Да, – Лиза кивнула. – Я ужасна. Спасибо, что подтвердил это своим молчанием.

Она еле слышно всхлипнула и закрыла дверь. Почти закрыла, но Андрей подставил ногу, открыл дверь обратно, развернул Лизу к себе и взял её лицо в свои ладони, посмотрев в уцелевший, единственный открытый глаз.

– Кто с тобой это сделал?

Розовые, испоганенные кровью губы затряслись. Казалось, каждая мышца на лице Лизы дрожит. Она боялась. Жутко чего-то боялась, её буквально трясло от страха, и чем дольше Андрей пребывал в непонимании этого страха, тем злее он становился. Быть может, он бы успокоился, быть может, он бы обратился к Лизе с большей нежностью, если бы не одна деталь – слезинка, выкатившаяся из линии черноты. Именно эта капелька, еле выползшая из-под раздутого века – оттуда, где должен быть глаз, – окончательно разозлила Андрея. Ни одни слёзы в мире на него так не влияли.

Он с силой сжал лицо Лизы в руках и прокричал:

– КТО ЭТО С ТОБОЙ СДЕЛАЛ?!

– ПАПА! ПАПА! ЭТО ВСЁ СДЕЛАЛ ПАПА!

Она разрыдалась и упала в объятия Андрея, не зная, поймает он её или нет – прыжок в бездну. Но он поймал её, обнял, и тогда Лиза, позабыв о всякой скромности – о всех чёртовых предрассудках! – уткнулась лицом Андрею в грудь и заревела как не ревела никогда в жизни. Андрей и не знал, что люди могут так рыдать. Лиза кричала, орала в мышцы Андрея, пока всхлипы пытались пробиться к его сердцу сквозь рёбра, сквозь этот злой мир, злые лица, злых людей! Андрея пробрала дрожь от этого плача. Его затрясло (человек не может так плакать!), поэтому он