Безымянный подросток с окраины города - Даниил Бравцев

– Нашла что-нибудь?

– Я думаю. Это очень ответственный шаг – познакомить человека с литературой какой-то конкретной книгой. Я просто… ну, не хочу, чтобы она показалась тебе слишком сложной или как-то испугала.

– Думаешь, меня может испугать книга?

– Вызвать отвращение, – Лиза продолжала разглядывать свои книги в поисках нужной. – Вот это самое страшное – если первая в твоей жизни книга вызовет отвращение к литературе в целом. Поэтому я сейчас думаю, какую книгу тебе дать.

Андрей провёл пальцем по оранжевой обложке «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера, после чего встал. Лиза забавлялась, и он не мешал ей, потому что видел, с каким рвением она старалась подобрать ему книгу. Литература никогда не казалась Андрею чем-то занимательным, да и сейчас он особо не желал окунуться в неё. Даст Лиза книгу – может, он и прочитает первые десять страниц, но потом, скорее всего, положит куда-нибудь далеко и забудет. Его интересовала сама Лиза, а не её книги. Он мог часами слушать, как она о них рассказывает, но читать – нет. Это выше его сил.

– Тебе нужен мужской писатель. Может, «папа Хэм»? Или всё-таки дать Ремарка?

– Как хочешь, – Андрей отодвинул шторы и взглянул на подоконник. – Ты лучше разбираешься в этом.

Взгляд пробегал по произведениям, умещённым в твёрдом переплёте (вновь Оруэлл, попались Чак Паланик, Дмитрий Глуховский), пока не остановился на уголке тетради, выглядывающем меж книг. Андрей схватил уголок, потянул за него и вытащил девяностошестилистовую тетрадь с тёмно-синей обложкой. Открыл её. Увидел заполненные чернилами страницы. Аккуратненький круглый почерк. Строки и строки, и строки, и строки. Многочисленные абзацы.

Андрей открыл страницу, пронумерованную числом 13, и начал читать.

Она вдыхала ночной воздух и выдыхала страх, словно в её лёгких сидело нечто, пожирающее кислород и выбрасывающее наружу тревогу, сомнения, не отпускающий ужас и… страх – всё то, чем она жила последние три года. Ветер, приносящий голоса прохожих, аромат кофе и сердцебиение города, умирал в её лёгких при каждом вдохе – его съедало тайное нечто, вырыгивая под рёбра жгучую боль. Что могло её сейчас остановить? Что могло спасти сломленную пополам девочку от добровольной девочки, которая казалась такой желанной во снах и робких, совсем не смелых мечтах? Что?! Казалось, весь мир жаждал этого, ждал, когда с края крыши одного из домов Петербурга рухнет тело – с грохотом, прямо перед прохожими. Ветер подталкивал её в спину, как шепча на ухо: «Давай, сделай это, не робей». И она внимала этому шёпоту, зашагав к обрыву, чувствуя холодные пальцы смерти на своей шее.

Андрей перелистнул страницы и остановился на той, что была помечена числом 27.

В его карих глазах отражалась луна. Настя даже и не подозревала, что чужие глаза могут показаться ей НАСТОЛЬКО красивыми и притягательными, особенно незнакомые. Но вот, стоя на краю своей никчёмной жизни, слыша, как внизу проезжают машины, водители которых даже не подозревали о готовящемся самоубийстве девочки Насти, она смотрела в чужие глаза и, казалось, видела в них то, что всё это время недоставало ей самой – какую-то важную частичку паззла, без которой она была незавершённой картиной. Настя чувствовала, что хочет что-то сказать, но губы её словно онемели и…

Из рук Андрея вырвали тетрадь. Он повернулся, увидел отскочившую от него Лизу, которая тут же придала тетрадь к груди. Её глаза расширились чуть ли не на пол-лица, когда она крикнула:

– КТО РАЗРЕШАЛ ТЕБЕ ЧИТАТЬ ЭТО? Я… я…

Она выглядела очень напуганной, совсем как ребёнок, которого поймали за поеданием конфет в магазине. Бегающие из стороны в сторону глаза выражали растерянность, Лизу будто съёжилась – он прочитал её мысли! Андрей увидел, как кожа на лице начала становиться розовой, и, наверное, именно эта гонимая вверх кровь заставила его почувствовать себя виноватым.

– Я просто хотел посмотреть, тетрадь выглядывала из-под книг, вот я и потянул…

– А тебе не говорили, что брать чужие вещи без спроса нехорошо? Особенно такие… личные. – Она опустила голову, словно действительно в чём-то провинилась и вот теперь ждёт наказания, вердикта, после которого палач сделает должное.

Андрей замялся. В Кадетском Корпусе он и подумать не мог, что может быть в такой растерянности вне дома, потому что всегда контролировал ситуацию, держал других людей в страхе, его действия были пропитаны уверенностью, ведь в зверинике только так – либо не ослабляешь хватку, либо забиваешься в угол и пропахиваешь лицом землю каждый раз, когда более сильные захотят кого-то унизить. Поэтому даже когда ты понимал, что вот-вот растеряешься, приходилось мгновенно брать себя в руки. Среди зверья пастью не щёлкают.

Но сейчас… Лиза творила с ним что-то странное. Она не била его подобно Синицыну, не обезоруживала своим телом словно Клеопатра, не впивалась в него налитыми кровью отцовскими глазами но отчего-то… отчего-то всё внутри него смешивалось в единое чувство во время её молчания – чувство, щекочущее рёбра и ласкающее сердце. Когда Лиза говорила, Андрей внимал каждому её слову, когда она молчала – внимал каждому непроизнесённому слову.

– Лиза, я… – Он пытался подобрать слова, но все они ускользали от него, будто стоящие рядом книги утаскивали их в свои страницы. – Мне стыдно, я не думал, что для тебя это так важно, что ты пишешь какой-то рассказ…

– Книгу, – голубые глаза обратились к нему, блеснув синевой ярких радужек. – Я пишу книгу, которую потом опубликую. И я не хотела бы, чтобы кто-то прочитал её раньше времени.

Она замолчала, явно смущённая своими же словами. Снова опустила голову. Свет, просачивающийся в комнату сквозь окно, ложился на краснеющие щёчки. Волосы цвета чистого золота скрывали глаза, но оставляли открытой нижнюю половину лица, оттого молчание Лизы становилось ещё тягостнее – глаза тоже не говорили.

Андрей подошёл к ней – к испуганной девочке, что прижимала наполовину исписанную тетрадку к груди – и заключил ей в объятия, с удовольствием заметив, что Лиза с готовностью упала в его руки. Она словно желала раствориться в нём.

– Я больше не буду. Прочту книгу, как только ты её опубликуешь, и тогда…

– Я долго писала «в стол», – перебила Лиза. Она говорила ему в грудь, чувствуя его руки на спине, – со стороны могло сложиться впечатление, что Лиза обращается именно к сердцу Андрея. – Все эмоции, которые я испытывала, все чувства я изливала в тетради, потому что ни с кем не могла поговорить. Никто… меня и слушать не хотел! – Её голос чуть дрогнул. – Я писала и писала, писала и писала, но лишь с одной целью – выплеснуть всё то, что у меня там, внутри! Но теперь… –