Англичанка - Дэниел Силва

— Очень скоро ты поймешь еще кое-что, — продолжил Навот. — Трудно руководить разведкой, когда у тебя над душой стоит человек вроде Шамрона.

— Это его служба. Ари создал ее с нуля и придал нынешний вид.

— Наш старик всего лишь старик. Мир сильно изменился с тех пор, как Шамрон перестал быть шефом.

— Ты ведь сам себе не веришь, Узи.

— Прости, Габриель, но в данный момент я не испытываю сильной симпатии к Шамрону. К тебе тоже, если уж на то пошло.

Навот насупился и замолчал. Натан заглянул в комнату через звуконепроницаемые прозрачные стены и, увидев, как эти двое злобно смотрят друг на друга, ретировался в бункер.

— Так сколько мне осталось? — повторил Навот.

— Узи…

— Мне дадут закончить срок?

— Разумеется.

— Не говори так, будто это и дураку известно, Габриель. С моего места ни черта еще не понятно.

— Ты был отличным шефом, Узи. Лучшим после Шамрона.

— И какова награда? Меня уходят на пенсию, потому что на бульваре Царя Саула не может быть одновременно двух шефов — бывшего и нынешнего.

— Почему?

— Это беспрецедентно.

— У нас вообще все беспрецедентно.

— Прости, Габриель, но мне ваши подачки не нужны.

— Не выкалывай себе глаз, Узи, лишь бы у тещи был зять кривой.

— Говоришь, как моя мать.

— Как она, кстати?

— По-разному.

— Могу я помочь?

— Повидай ее, как вернешься домой. Ты всегда ей нравился, Габриель. Ты всем нравишься.

Навот съел еще одно печенье. Потом третье.

— По моим подсчетам, — сказал он, стряхивая крошки с плотных пальцев, — мой срок истекает через год и два месяца, а значит, пока я решаю: отправишь ты группу наших лучших людей в самый опасный город на планете или нет.

— Ты сам наделил меня полномочиями.

— Под дулом пистолета…

— …которого никто еще не убирал.

— Понимаю, и потому не ставлю крест на твоем маленьком гамбите. Я лишь прошу сделать глубокий вдох и хорошенько подумать.

Не дождавшись ответа, Навот подался к Габриелю через стол и заглянул ему прямо в глаза. Смотрел он без капли гнева.

— Помнишь, чем обернулась прошлая вылазка в Москву? Или ты подавил в себе эти воспоминания?

— Я все прекрасно помню, Узи.

— Как и я, — отстраненно сказал Навот. — Это был худший день в моей жизни.

— И в моей.

Искренне удивленный, Навот сощурился.

— Тогда, ради всего святого, скажи: зачем возвращаться в Москву?

Габриель не ответил.

Навот снял очки и помассировал натертую переносицу. Эти очки — как и прочие аксессуары и предметы одежды — выбрала для него требовательная супруга Белла. Она и сама недолго проработала в Конторе, в сирийском отделении. Ей нравился статус жены шефа, и Габриель давно подозревал, что ее влияние на мужа распространяется куда дальше гардероба.

— Все кончено, — произнес наконец Навот. — Ты победил его. Уничтожил.

— Кого?

— Ивана.

— Иван тут вообще ни при чем.

— Еще как при чем. Если ты этого не видишь, то не имеешь права руководить операцией.

— Ну так отзови мои полномочия.

— Хотелось бы, но тогда я развяжу войну, в которой мне не победить. — Надев очки, Навот мельком улыбнулся. — Это тебе тоже предстоит усвоить, Габриель. Шефу надо осторожно выбирать, с кем биться.

— Это я уже умею.

— Ну, и раз уж тебе еще год с лишним ходить подо мной, может, расскажешь вкратце, что у тебя за план?

— Я отведу Павла Жирова в сторонку, и мы поболтаем. Он расскажет, зачем похитил и убил невинную девушку. Подтвердит, что «Волгатек» — всего лишь прикрытие для КГБ. А потом, Узи, я поджарю их всех до хрустящей корочки. Докажу всему цивилизованному миру, что нынешние кремлевские обитатели ничуть не лучше своих предшественников.

— Открою тебе небольшой секрет, Габриель: цивилизованный мир давно знает об этом, и ему плевать сто раз. Более того, он так разбит и боится за свое будущее, что вот-вот позволит муллам реализовать мечты о ядерном оружии.

Габриель ничего не сказал, и Навот, сдаваясь, тяжело вздохнул.

— Признание? Тебе нужно признание?

— На камеру, — добавил Габриель. — Точно такое, какое Жиров заставил сделать Мадлен перед тем, как убить ее.

— А если он не расколется?

— Все колются, Узи.

— Как насчет Келлера?

— Он едет со мной.

— Он профессиональный убийца, который однажды чуть не пришил тебя.

— Кто прошлое помянет… И потом, лишние мускулы мне не помешают.

— Что еще тебе не помешает?

— Паспорта, визы, билеты, явки… все, как обычно, Узи. Пусть наше московское отделение возьмет Павла Жирова под круглосуточное наблюдение. Прямо сейчас.

— Это все?

— Нет. Еще мне понадобишься ты.

Навот не нашелся что сказать.

— Я не сам в это дело ввязался, — напомнил Габриель.

— Знаю, только от этого ничуть не легче.

На явку Габриель вернулся около полуночи. Когда он вошел в комнату, которую делил с Кьярой, то застал супругу сидящей на кровати. Рядом на столике дымилась кружка травяного чая. На коленях у Кьяры лежала стопка глянцевых журналов. Волосы супруга кое-как собрала в узел на затылке, оставив множество выбившихся прядей. На носу у нее поблескивали новые стильные очки для чтения. У Кьяры имелся пунктик по поводу очков, и Габриель, к стыду своему, радовался тому, что у супруги слабое зрение, — пройдет время, и она перестанет производить впечатление его дочери.

— Как прошло? — не поднимая головы, спросила Кьяра.

— Отдых, процедуры — и может быть, левая рука восстановится.

— Все так плохо?

— Он зол, и я его не виню.

Сняв куртку, Габриель бросил ее на спинку стула. Кьяра укоризненно закатила глаза, потом послюнявила кончик пальца и перевернула страницу журнала.

— Переживет как-нибудь, — сказала она.

— Узи так просто обиды не забывает, Кьяра. А все вы с Шамроном, без меня меня женили.

— Ошибаешься, дорогой.

— Да?

— Пока ты во Франции искал Мадлен, Шамрон пришел ко мне и сказал, что хочет надавить на тебя последний раз, попробовать уломать. Просил моего благословения.

— Как мило с его стороны.

— Не злись, Габриель. Ему это очень нужно. — Кьяра помолчала немного. — И мне тоже.

— Тебе? — удивленно переспросил Габриель. — Ты хоть представляешь, что начнется после того, как я дам присягу?

— Мы делим комнату в доме, где живет еще восемь человек. Среди них — тот, кто однажды пытался тебя убить. Думаю, как-нибудь справимся.

Габриель подошел к кровати и перебрал лежащие на ней журналы: все женские и один — для беременных. Габриель потряс им перед носом у Кьяры.

— Ничего не хочешь сказать?

Супруга молча выхватила у него из руки журнал. Габриель присмотрелся к ней, взявшись за подбородок и склонив голову набок.

— Не смотри на меня так, — велела жена.

— Как это — так?

— Как на картину.

— Непроизвольно получилось.

Кьяра улыбнулась и спросила:

— О чем думаешь?

— Неплохо бы нам оказаться наедине, в другом месте — не на явке, в окружении еще восьми человек…

— …среди которых тот, кто однажды пытался убить тебя, — напомнила Кьяра. — Нет, о чем ты на самом деле подумал?

— Почему ты не отговариваешь меня ехать в Москву?

— Сама удивляюсь.

— Так почему?

— Наверное, потому, что несчастную девушку заперли в багажнике машины и взорвали.

— Еще причины есть?

— Нет, — ответила Кьяра. — Если спросишь, собираюсь ли я вместе со всеми, ответ будет тот же. Боюсь, что не справлюсь. Могу оступиться.

Не говоря больше ни слова, Габриель лег на кровать и положил голову ей на живот.

— Раздеваться не будешь? — спросила жена.

— Я слишком устал.

— Можно я еще почитаю?

— Все, что захочешь.

Габриель закрыл глаза. Тихий шелест журнальных страниц убаюкивал.

— Не спишь? — неожиданно спросила Кьяра.

— Нет, — пробормотал Габриель.

— Она знала, что все закончится в Москве?

— Кто?

— Та старуха с Корсики. Она знала?

— Да, думаю, знала.

— Она предупредила, чтобы ты не ездил туда?

— Нет, — солгал Габриель, ощутив укол совести — будто в груди провернули нож. — Она сказала, что мне ничего не грозит.

— Больше ничего она не видела?

— Дитя. Она видела дитя.

— Чье? — спросила Кьяра, но Габриель не ответил. Он бежал к женщине через бесконечное заснеженное поле. Женщина умирала в огне, а на снегу алела кровь.

47

Грейсвуд, Суррей

Следующим утром, в двадцать минут восьмого, когда над голыми деревьями Нобби-Коупс занимался серый декабрьский рассвет, на грейсвудскую явку нагрянул Узи Навот. Сначала он наткнулся на Кристофера Келлера — тот гнался за шариком для пинг-понга, пропустив подачу Яакова. Счет к тому времени был восемь-пять; Яаков вел, Келлер наступал ему на пятки.