Ламентации - Джордж Хаген

В отважной попытке сблизить детей Фрида сказала:

— Уилл, Минна всегда мечтала путешествовать, как и ты.

Минна сердито глянула на мать.

— Терпеть не могу путешествовать, — огрызнулся Уилл.

— Где же Говард? — вздохнула в отчаянии Джулия.

В ту же минуту открылась дверь и появился Говард — в широких брюках, рубашке и твидовом пиджаке, знакомом Уиллу лишь по старым фотографиям. Чисто выбритый, с гладко зачесанными назад рыжими с проседью волосами, Говард тепло улыбнулся Фриде:

— Добро пожаловать.

Все семейство Ламентов наблюдало за ним.

— Ты такой чистенький, папа, — заметил Джулиус.

— Да уж, — подхватил Маркус. — С чего бы?

Не обращая внимания на насмешки, Говард протянул руку Минне.

Удивление Джулии вскоре сменилось радостью, что ее план сработал. Гости вернули Говарда к жизни — ради них, хочешь не хочешь, надо взять себя в руки.

— Ты сегодня красавец, — шепнула Джулия на ухо Говарду, когда он сел с ней рядом.

— Не хотелось опять тебя позорить, — ответил Говард.

Джулия помрачнела, вспомнив рождественскую вечеринку в агентстве Роупера. Старательно изобразив на лице улыбку, она раздала тарелки. Но от Уилла не укрылось мамино недовольство.

— Мальчики, еще окорока! — уговаривала Фрида. — Мы из вас сделаем итальянцев! Говард, перец и базилик с моцареллы не соскребают! Все едят вместе!

— Не люблю ни перец, ни базилик, — покачал головой Говард.

— Ну попробуйте же! — упрашивала Фрида. — Моцарелла под соусом — это как устрицы: просто глотаете — и получается вкусно!

Отведав кусочек, Говард кивнул.

— Фантастика! — подтвердил он.

Все захлопали в ладоши, кроме Джулии: за восемнадцать лет семейной жизни Говард ни разу так не нахваливал ее стряпню.

— А теперь я хочу поблагодарить Ламентов, — Фрида подняла бокал, — за гостеприимство. Надеюсь, мы вас не сведем с ума!

Джулиус, покосившись на отца, буркнул:

— Поздно спохватились.

Уилл заметил, что за весь обед Минна не проронила ни слова. Когда она стала собирать тарелки, Уилл отобрал их у нее:

— Я сам.

— Не надо. Я вымою, с удовольствием. — По голосу Минны было понятно, что ни о каком удовольствии не может быть и речи.

— Но это моя обязанность, — настаивал Уилл.

Минна вернулась за стол, а Уилл поймал себя на том, что смотрит на свою семью ее глазами: родители держатся холодно и отчужденно, а близнецы хватают спагетти из миски руками, точь-в-точь бродяжки из диккенсовского работного дома.

После десерта — мороженое с печеньем, — когда не осталось сомнений, что обед всем понравился, Фрида прослезилась.

— Обещаю, мы у вас надолго не задержимся, — сказала она. — Постараюсь быстрей встать на ноги!

— Не торопись, — успокоила ее Джулия.

— А завтра приготовьте нам обед! — потребовал Джулиус.

Фрида обняла Джулию, а Минна от стыда за мать вжалась в стену. «Наверняка ждет не дождется, чтобы улизнуть», — подумал Уилл.

Завтракала Минна всегда одна — сидя на крыльце, съедала ломоть белого хлеба с арахисовым маслом. Днем она в своей комнате корпела над уроками и выходила лишь затем, чтобы помочь с обедом. В те редкие минуты, когда Минна появлялась в гостиной или на кухне, в руках она непременно держала книгу. Как-то раз на бортике ванны она забыла промокший сборник рассказов о Нике Адамсе. Уилл прочитал тоненькую книжку от корки до корки, надеясь побольше узнать о Минне, после чего постучал к ней в дверь, чтобы вернуть книгу.

— A-а, спасибо. — Минна нахмурилась, выхватила у него книгу, словно это было забытое нижнее белье.

— Здорово он описывает чашку кофе, — похвалил Уилл. — Читаешь — и самому хочется кофе, даже если терпеть его не можешь.

— Хемингуэй бывал в Париже, — многозначительно заметила Минна. И, не дождавшись ответа Уилла, добавила: — Как и Фитцджеральд, и Гертруда Стайн, и Джойс, и Элиот. Все великие художники — скитальцы.

— Значит, они все несчастные, — заключил Уилл, и его ответ явно расстроил Минну. — Кстати, — прибавил он, — заткни дыру над раковиной, возле Норфолка на карте. Она ведет в комнату брата.

У Минны под шапочкой загорелись уши.

— Да иди ты! — огрызнулась она и хлопнула дверью.

Однажды вечером, вернувшись из «Датч Ойл», Уилл застал Минну в уголке кухни. При свете лампы она дочитывала «Автобиографию Элис Б. Токлас».[35] Уилл насыпал себе миску хлопьев и сел за стол.

— Подружилась с кем-нибудь в школе? — спросил он.

Подняв взгляд от книги, Минна покачала головой. Она ходила на занятия вместе с Уиллом и в основном помалкивала. Уилл догадывался, что Минна застенчива, как и он, и ее замкнутость будила в нем любопытство.

— Вот что, — предложил он, — у меня друзей раз, два и обчелся, но, если хочешь, познакомлю тебя поближе с ребятами.

В карих глазах Минны — не таких чудесных, как льдисто-голубые глаза Доун, но тоже красивых — мелькнуло недоверие.

Она опустила книгу на колени.

— С Кэлвином меня знакомить не надо.

— Кэлвин мне не друг, — ответил Уилл.

— А Доун Снедекер говорит, вы не разлей вода.

— Доун говорила обо мне? — встрепенулся Уилл, вдруг окрыленный надеждой.

Минна многозначительно пожала плечами:

— Не хотела бы я, чтобы обо мне так говорили.

Лето

Перед школьными каникулами Квинстаун окутали душные туманы. В старом доме скрипели балки, стыки размокли, двери не закрывались как следует, а окна заклинивало.

Минна отпустила волосы и к июню уже распрощалась со своей неизменной шапочкой, открыв шелковистую каштановую шевелюру. Она очень похорошела, и Джулия допустила промах, намекнув на это Уиллу.

— Правда, красивая? — заметила она. — И глаза, и овал лица, как у мамы, а фигурка — прелесть! Но по-моему, ей так одиноко! Если бы я могла что-то…

— Мама, не надо, пожалуйста, — скривился Уилл. — Неужели ты ничему не научилась?

— В каком смысле?

— Помнишь Кролика? Глаза ты ему вылечила, но друзьями мы не стали. Так что оставь Минну в покое.

Уилл работал в «Датч Ойл» сверхурочно. В июле он купил новый велосипед и стал подумывать о подержанной машине.

— И не мечтай! — сердилась Джулия. — Никаких машин! Полдюжины твоих школьных товарищей в год гибнут на дорогах.

— Да, но они садятся за руль пьяными. Просто они придурки. Я на такую глупость не способен.

— Нет, Уилл, я за тебя боюсь. Давай дождемся твоего выпускного, а там делай что хочешь!

Джулиус за лето вырос на семь сантиметров, обогнав Маркуса. В тринадцать лет на лицах близнецов высыпали прыщи, а черты совсем определились, лишившись детской мягкости. Джулиус стал точной копией Говарда — длинный нос, широкие плечи, — к этому приплюсовывалось материнское упрямство. Маркус был тоньше, стройнее, с густыми черными кудрями. Черты лица у него были нежнее, держался он спокойно и замкнуто. После того как в школе начали проходить «Макбета», от которого Маркус пришел в восторг, Джулия купила ему в букинистическом магазине томик Шекспира. Большую часть лета, не считая тех редких часов, когда Джулиус предлагал наведаться на пруд возле заброшенной каменоломни, — в этом укромном месте можно было всласть поплавать без протеза, не опасаясь любопытных взглядов, — Маркус провел в компании Джульетты, Миранды, Офелии и Виолы, смоля сигарету за сигаретой.

Для Говарда лето оказалось тяжелой порой, поскольку его уединение было нарушено. Хоть он и поклялся никогда больше не браться за ремонт, но перебазировался на чердак и попытался привести в порядок изоляцию, лишь бы остаться в одиночестве. Когда понадобилось заменить кровлю, пришлось взять в помощники Джулиуса, и Говард тут же об этом пожалел. Почти весь месяц прохожие слышали, как переругиваются на крыше отец и сын.

— Что мне с ними делать? — спросила Уилла однажды вечером Джулия.

— Скажи спасибо, что они вообще разговаривают, — ответил Уилл. — Это первое дело за много лет, которое папа доведет до конца. Лучше не трогай их.

Джулия вняла совету — ведь во всем, что касалось мира в семье, она доверяла Уиллу. В свои восемнадцать он почти стал мужчиной.

Близнецы тоже быстро взрослели. Джулиус рос открытым, общительным, но, когда он приводил домой девчонок, все как одна влюблялись в Маркуса. Бывало, девочки приходили к Джулиусу, только чтобы познакомиться с Маркусом, который (если был в настроении) читал вслух шекспировские монологи, а потом исчезал в своей комнате. Джулиус же показывал гостье свою коллекцию порножурналов, и бедная девчонка, разумеется, спасалась бегством, а Джулиус прыгал в душ и утешался обычным способом.

В четверг вечером, вернувшись с работы, Уилл застал Джулию беспокойно расхаживающей из угла в угол. Пропал Говард — уже несколько часов о нем не было ни слуху ни духу.