Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский

Вольф с огромным трудом дозвонился до Эллин Грей лишь во втором часу дня. От спеси его не осталось и следа. Побеспокоить заместителя министра, не получив благословения Эллин, он, естественно, не решился. Герберт не был уверен, что эта адвокат-любовница не успела сообщить генералу о том, что переговоры с опальным полицейским завершились ничем.

— Мне бы следовало извиниться перед вами, мисс Грей. — Эллин сразу же уловила, что теперь с ней говорит совершенно иной человек — раздавленный жесткостью ее условий и униженный собственным бессилием.

— Даже гадко вспоминать о разговоре с вами, лейтенант. Я снизошла до того, что решила помочь вам выбраться из дерьма, в которое вас засадили, а вы еще и пытались хамить.

— Что вы, мисс Грей! В мыслях не было. — Этот парень и извиняться толком не умел. Очевидно, до сих пор ему позволяли вести себя слишком независимо, чтобы снисходить до хамелеонства и унизительных увещеваний. Но все это ему еще предстояло пройти.

— Тогда чего вы хотите на сей раз?

— Сообщить, что согласен.

— С чем?

— Прибыть на Рейдер. Взяться за дело Согреда. Со всем тем благоразумным, что вы способны предложить.

— Кто бы мог предположить, что в конце концов вы согласитесь оставить столь милый вашему сердцу Каден, как верховный Далай-лама — свою тибетскую резиденцию?! Вы меня растрогали, лейтенант Вольф. Правда, с благоразумием будет трудновато.

— Понимаю, вам представилась возможность высказать все, что думаете обо мне. Тем не менее я согласен заняться делом о самоубийстве.

Грей гомерически расхохоталась. В этом хохоте еще слышались раскаты полуугасшего безумия, которое лишь недавно клокотало в ее теле, как лава — в глубинах ожившего вулкана.

— А почему вы решили, что от вас требуется согласие взяться за дело Согреда?

— Что же, в таком случае, требовалось от меня?

— Взяться за ум. Что, согласитесь, значительно труднее и, я бы сказала, несколько утонченнее, нежели копаться в нижнем белье сиганувшего с балкона одинокого гомосексуалиста.

— Так он был гомосексуалистом?! — вырвалось у Вольфа. Но не потому, что пытался схитрить и перевести разговор в более профессиональное русло. Просто сработал инстинкт следователя, четко реагирующего на любую мало-мальски ценную информацию, способную навести на нить истины.

— Я должна отвечать для протокола, следователь Вольф?

— Простите, мисс…

— Но он действительно был из все тех же тех гомиков… вечно неудовлетворенных и на все готовых.

— Что весьма существенно.

— Не нахожу, лейтенант, и запомните: все, что здесь нужно было расследовать, уже расследовано. Об этом позаботился местный детектив, кстати, весьма смышленый парень. Поэтому, как следователь, вы здесь никого не интересуете: ни генерала Лейса, ни местную полицию, ни тем более меня. Зато меня интересует другое: готовы ли вы к тому, чтобы вас выдернули из каменного савана, именуемого Каденом, и способны ли вы быть признательным людям, которые позаботятся об этом?

Даже сейчас, в состоянии крайней униженности, фрилендскому арийцу понадобилось несколько секунд, чтобы наступить самому себе на горло и произнести:

— Смею предположить, что в состоянии.

— Слишком уж неуверенно убеждаете меня в этом.

— Я должен опуститься на колени перед телефонным аппаратом?

— Почему только перед аппаратом? — продолжала откровенно издеваться над ним Эллин. — Впрочем, эта возможность вам еще представится. Немедленно звоните в приемную генерала Лейса и сообщите его секретарше Патриции, что держите собственную голову у себя под мышкой. Думаю, у нее хватит фантазии понять, что вы имеете в виду.

— Значит, я могу и не говорить с генералом?

— Так вот что приводило вас в трепет?! Успокойтесь, только что я сама беседовала с Лейсом. После того как он узнал, что и в этот раз вы проявили крайнюю неблагодарность, его стало мутить при одном упоминании вашего имени. Я, конечно, успела предположить, что лейтенант Вольф еще может одуматься. Но вы прекрасно знаете, что генерал способен выдержать любую человеческую слабость своего подчиненного, кроме одной — когда тот пытается как-то оправдать себя или объяснить, что он хоть в чем-то прав.

— Разговор с Патрицией вполне устраивает меня.

— В таком случае, потрудитесь завтра же попасть на Рейдер.

— Я признателен вам, мисс Грей.

— Еще бы! После всего, чем вас потчевали в последние дни в Кадене!

— Неужели вы действительно осведомлены обо всем, что здесь происходило?

— Как же вы мне осточертели, лейтенант, со своей великогерманской наивностью! Лучше уж подались бы вы в неонацисты. По крайней мере, эти парни постарались бы сделать из вас мужчину.

* * *

Подполковник Заргедан, который в этот раз не высказывал никакого намерения оставлять кабинет и продолжал восседать в своем служебном кресле, снисходительно осмотрел стоявшего перед ним лейтенанта.

— Как же вы могли не принять условия этой леди еще во время первого звонка? Ждали, когда спасение вам предложит сам генерал Лейс?

— Мне уже трудно объяснить себе, чего, собственно, я жду, — только сейчас положил уже умолкнувшую трубку Вольф.

— Именно поэтому — немедленно убирайтесь из управления полиции и вообще из города. Чтобы духу вашего здесь не было, — презрительно поморщился подполковник.

Герберт нервно постучал израненными кулаками по столу, будто решал: наброситься на начальника полиции или же великодушно простить ему. Вот почему ответ совершенно не гармонировал с его решительными жестами.

— Мне следовало понять все это намного раньше, господин подполковник.

48

В небольшой аэропорт, расположенный в соседнем городке Морандо, доставить его вызвался все тот же сержант Семент. Ради этого случая, с разрешения начальника полиции, он пересел с мотоцикла в патрульную полицейскую машину.

— Использование транспорта в неслужебных целях — так это называется в инструкции, предназначенной для инспекторов, проверяющих провинциальные полицейские службы, — похлопал сержант своими жилистыми ручищами массивный руль. — Но ради вас, лейтенант, мистер Загредан пошел даже на это. Хотя со злоупотреблениями при таком начальнике не разгуляешься.

— Не разгуляешься, это точно, — согласился Вольф, забрасывая в «форд» сумку и усаживаясь на заднее сиденье. — Со злоупотреблениями. Зато мафия и прочая уголовщина в его вотчине ущемленной себя не чувствует.

— Изрекли бы вы нечто подобное в первые дни своего появления здесь…

— И что тогда?

— Тогда тот автоматчик, что обстреливал наш мотоцикл, не промахнулся бы, — беззаботно просветил его сержант. Улыбка с его лица не сходила даже в те минуты, когда он свирепел. Этот добряк с одинаково добродушной улыбкой способен был и казнить и превозносить. — Уверен, что и в засаду он пошел бы не с автоматом, а со снайперской винтовкой. Не довольны моими рассуждениями, лейтенант?

— Пытаюсь уловить смысл.

— Особой смышленостью вы, собственно, никогда и не отличались.

— Но-но, сержант!

— Брось, Вольф, — посмотрел на него Семент в зеркало заднего вида. — Я ведь сказал: