Тень рыцаря - де Кастелл Себастьян

– А герцоги? – спросил я. – У них тоже есть свои лазутчики.

– Конечно. Из Пулмана, Домариса, Орисона, даже из твоего родного Пертина. Все здесь. Клянусь, это самая развитая сфера деятельности королевства.

– Отлично. Давай тогда найдем того, кто это сделал, и тогда сможем…

– Что ты сможешь? – Король отвернулся от окна и посмотрел на меня.

– Мы с Кестом пойдем и убьем этого ублюдка.

Король покачал головой.

– Нет, вы этого не сделаете.

– Ты серьезно? Ты нам не позволишь наказать герцога или лорда, который послал убийцу?

– Герцога. Это наверняка сделал один из них. Большинство лордов тоже меня не любят, но и своих герцогов они ненавидят не меньше.

Я почувствовал, что начинаю злиться.

– То есть герцоги у нас выше закона?

– Конечно, Фалькио, герцоги выше закона, и я тоже. Думаешь, ты бы мог арестовать меня?

– Если бы ты совершил убийство, грабеж или насилие, то да, черт побери, я бы тебя арестовал.

Он раскинул руки.

– И если бы кто-то из герцогов совершил убийство, грабеж или насилие, ты бы мог поехать и свершить над ними правосудие. Но ты не можешь арестовать их за действия, совершенные в полном согласии с их положением.

– Это бессмыслица какая-то.

– Нет, все это имеет смысл. Если ты узнаешь, что герцог или герцогиня замышляли убить меня из личных низких побуждений, то можешь арестовать их. Однако если они, являясь представителями герцогской власти, считали это убийство необходимым для защиты и сохранения своего герцогства, то ты не имеешь права ничего делать.

Я окончательно потерялся. Зачем мы тогда говорили о воссоздании ордена плащеносцев, странствующих магистратов, несущих справедливость городам и весям Тристии, если не можем вершить правосудие в отношении самих герцогов?

Почувствовав мое разочарование, король сказал:

– Правосудие, Фалькио, должно быть рекой, которая всегда течет и постепенно размывает камни, стоящие на ее пути, а не клинком, который ломается, когда ты им ударяешь о камень.

– Тогда, может, стоит вооружить плащеносцев лодками вместо клинков?

Король пропустил мои слова мимо ушей, что странно: обычно он всегда парировал, потому что любил остроумные шутки, особенно свои собственные.

– Ты боишься герцогов, – сказал я, немного помолчав.

– Боюсь? Нет, Фалькио. Я не боюсь, я в ужасе от них. Дворяне, которыми, даже смешно сказать, я должен править, слабы, деспотичны и безжалостны.

– Ты боишься, что мы потерпим поражение? Думаешь, мы не сможем справиться с герцогом, который подослал убийцу? Поэтому и не хочешь бросать им вызов?

Король взглянул на меня и рассмеялся.

– Неужели ты думаешь, что я не смог бы убить кого-то из них, если бы захотел? – Он подошел ко мне и положил руку на плечо. – Фалькио, я бы мог убрать любого из них за неделю – тысяча чертей, да я в любое время мог бы приказать убить каждого в его же тронном зале. Я бы мог уничтожить их, Фалькио, и не только каждого герцога, лорда и маркграфа, но и всех их жен и детей, весь род смести с лица земли. Всё, что мне нужно сделать, – лишь приказать.

И вдруг Пэлис перестал быть королем, с которым я подружился, человеком, с которым мы мечтали о другом будущем для нашей страны. Тощим, испуганным мальчишкой, таким сердитым, что и не описать. За месяцы нашего знакомства я восхитился его умом, попал под чары его чувства юмора и разделил его идеалы. Но никогда прежде я не боялся короля Пэлиса. До того самого момента.

Странно, когда день и ночь меняются местами. Мы скакали с самой полночи, решив, что лучше уехать от места боя как можно дальше. В темноте мы могли позволить себе часто останавливаться, чтобы скрыть следы, но вскоре нас начала одолевать усталость, которая охватывает все тело после битвы. Вскоре после рассвета мы въехали в лесок, росший вдоль южной стороны одной из неприметных дорог. Мы собирались проспать большую часть дня, а затем, как стемнеет, отправиться в столицу герцогства Лут.

В течение всего утра мы все то и дело просыпались. Я слышал, как остальные встают, чтобы сменить дозорного или пойти облегчиться. Кажется, я слышал, как Брасти с Дарианой занялись любовью, хотя я бы предпочел, чтобы это был ночной кошмар. К полудню я окончательно проснулся, но не смог пошевелиться. В первые несколько минут я сохранял спокойствие, но, когда паралич так и не прошел, я запаниковал. Старался как мог открыть глаза, издать звук, но у меня лишь участилось дыхание и началась истерика. Ко мне бы запросто мог подобраться убийца, чтобы перерезать горло, или, еще хуже, люди Трин могли окружить наш лагерь. Когда мы съехали с дороги, Валиана умирала от усталости. Она не привыкла к подобной жизни.

Будь ты проклят, Брасти. Чтоб ты в аду сгорел, если клевал носом во время дозора. Будь проклята Дариана со всеми ее играми и тайнами. Будь проклят я со своей слабостью. Проклятье! Тревога переросла в панику, паника – в безумие, которое грозило поглотить меня целиком. Не знаю, что бы случилось, если бы я не ощутил на своей груди теплое прикосновение руки и не услышал голос Кеста:

– Ты в безопасности. Я здесь.

Дрожь еще возвращалась ко мне какое-то время, но постепенно мягкая тяжесть его руки успокоила меня.

– Ты провел в таком состоянии около двух часов, если тебе интересно. Не думаю, что это еще долго продлится.

Два часа. В прошлый раз, когда он за мной присматривал, это заняло лишь час. Сколько дней прошло с тех пор? Какой срок отмерила мне Швея? «Если уедешь прямо сейчас, еще успеешь насладиться закатом над Южными островами». Я снова ощутил нарастающую панику, но Кест, умнейший тактик, принялся говорить со мной обо всем и ни о чем. Он описывал деревья в лесу, объяснял, почему здесь они выглядят более серыми, чем в герцогстве Пулнам, хотя климат там суше из-за близости к пустыне. Он рассказал мне обо всех насекомых и животных, которых заметил в лесу.

– И, кстати, я почти уверен, что Брасти с Дарианой занимались любовью, когда он должен был нести дозор, – хотя, с другой стороны, может, она просто не давала ему заснуть.

Я услышал сдавленный смешок и узнал свой голос – вернее, так бы звучал мой голос, если бы я состарился, хотя вряд ли этому суждено случиться. Мигнул свет, серо-зеленые листья деревьев замелькали в поле зрения.

– Ты приходишь в себя, – заметил Кест. – Не пытайся пока шевелиться.

Я заплакал, кое-как поднял затекшую руку и коснулся его. Хотел выразить ему свою благодарность, сказать, как много значит для меня его дружба, – но пока я пытался привести в движение мыщцы, а Кест пригнулся ко мне, чтобы расслышать, тяжесть всего мира навалилась на меня.

– Я хочу уничтожить их, Кест. Хочу уничтожить каждого ублюдка, который пытался убить Алину.

– Таких немало, – ласково сказал он.

– Тогда я начну с чертового герцога Лутского, и посмотрим, куда меня это приведет.

Кест осторожно подхватил меня за плечи и, приподняв, усадил спиной к стволу дерева. Стряхнул с меня пыль и опавшую листву.

– А король бы этого хотел? – спросил он.

– Уже не знаю, – ответил я. – И, кажется, мне уже все равно. Кест поднялся.

– Принесу тебе что-нибудь поесть, – сказал он. – Вечер еще не наступил, до темноты далеко. А мы в паре часов езды от дворца Росета. Скоро тебе придется решать, кем нам быть.

Слова Кеста меня встревожили и заставили задуматься о Росете, герцоге Лутском. Неужели он в самом деле дал разрешение своим людям помочь убийцам, которых послала Трин? Возможно, Швея права и мир неумолимо катится к тому, что обезумевшая женщина займет престол, а в страну придет разруха?

Пусть будет, как будет, сказал я себе, прислонившись затылком к грубой коре дерева. Неважно, приказал герцог Росет своим людям поддержать Трин, или он настолько слаб, что они сделали это по собственному желанию, но рыцари Лута попытались убить дочь моего короля. Вскоре мы прибудем в герцогский дворец, и ублюдку придется нам все объяснить. Я даже не сомневался, что он заговорит. Я умирал, и страна моя тоже умирала; девочка, которую я поклялся защищать, рассыпалась на тысячу осколков, и последние остатки моего понимания, что хорошо, а что плохо, расползались, как нити изношенной тряпки, которую слишком сильно потянули в разные стороны. С тех пор как мы оставили герцогский дворец в Араморе, я сотни раз задавал себе вопрос: возможно ли, чтобы Уинноу, плащеносец, встала на путь предумышленного убийства. Но теперь я перестал себя спрашивать.