Город Брежнев - Шамиль Идиатуллин

– Артур, ты, короче, сзади стой и смотри. Во-первых, тебя очковать будут, потому что здоровый и молчишь. Потом, пока ты сзади, им трудней к тебе подскочить на первого.

– Зачем подскочить?

Рустик сделал губами, как лошадь, и беспомощно посмотрел на Саню с Серым. Саня терпеливо объяснил, как маленькому:

– Здорового первым вырубают. Если сразу не вырубить, напряги будут. Пусть у них будут. А ты, короче, сам смотри, кто у них боец, и готовься вырубить.

– Ну понятно, – сказал я неуверенно.

Объяснение показалось мне тактически глуповатым, но пацаны были явно поопытнее, так что фиг ли спорить. Я оглядел пацанов и раздраженно сказал:

– Ну чего уставились? Ништяк все. Айда уже.

– Эс… Артур, а ты вообще махался вот так? – спросил Серый неожиданно заботливым тоном. Он, кажется, не издевался.

Я задохнулся от возмущения, а Рустик напомнил голосом радиодиктора:

– Он взрослого чухана свалил.

Саня кивнул, а Серый попросил меня:

– Только не выступай там, ладно?

– Блин, – сказал я.

Саня неожиданно добавил:

– Голову прикрывай, на колени не вставай, ничего не обещай, в рот не бери, даже если калечить или там убивать будут.

Он серьезный такой стал. И Рустик с Серым тоже. Как будто не шутили.

– Блин, – сказал я, не веря ушам. – Пугать они будут. Да пошли вы в жопу.

А пошел сам.

Я при всем желании не выступил бы. Мы явились на пустырь вшестером – Лысый с еще одним пацаном, тоже из «б»-класса, Дроном, оказывается, – я его по имени до сих пор не знал, только на рожу помнил, – подбежали, когда мы уже переходили последний проспект. Оба в телягах и шапках как у Ленарика. Серый завистливо завздыхал и принялся спрашивать, в каких «Спорттоварах» пацаны умудрились найти эти шапки, но Рустик ткнул его локтем. Серый посмотрел вперед и заткнулся. Остальные-то давно заткнулись и смотрели.

На пустыре стояла целая толпа. Ее не было видно с проспекта из-за кучи глины, вынутой из недалекого карьера, но мы эту кучу уже обошли. Пацаны класса из восьмого-девятого, пара мелких, остальные обыкновенные, то есть моих габаритов никого. Но их было в два раза больше, двенадцать или тринадцать, я постоянно сбивался со счета, потому что все были одинаковые, в телогрейках и одинаковых красных шапках с помпонами – как у того креста с кесарем. Кресты стояли неровной кучкой, кто лицом к нам, кто полубоком, один короткими переходами слонялся за спинами – не самый большой, между прочим. На нас они в упор не смотрели, так, поглядывали и снова отвлекались друг на друга, вполголоса и с уверенными усмешечками. Палок у них вроде не было, но кент, стоявший в центре, поигрывал длинной камазовской цепью. Наверное, думал, что смотрится круто, но смотрелся тупо, потому что такими цепями махаться невозможно, они плоские и с тонкими краями – если на кулак намотать, своим костяшкам больше повредишь, чем стукнутой морде, а хлестать, как плеткой, – ну, это детсад совсем. Я в лагере это прошел, с Серым, который Марданов.

И все равно их было слишком много.

– Что делаем? – спросил я вполголоса.

Рустик мрачно сказал:

– Хули делать – как договаривались: стоишь, смотришь, молчишь. Вступаешь, когда Серого гасить начнут, не раньше, всосал?

Серого-то с фига гасить, удивился я и хотел еще раз сказать, что без холодного оружия надо, но говорить и спрашивать было уже некуда – мы подошли к шараге и остановились. Пацаны в метре от кента с цепочкой, я в полутора, за их спинами, как и обещал.

В животе образовался зыбкий кисель, рукам и ногам стало холодно. Не дай бог, заметят, подумал я, но всем было не до меня, к тому же пошел дождик. Слабый, но все равно противный, к тому же оправдывающий замерзшие руки и немножко кисель. Самое то для вашей формы, теляжники, злорадно подумал я, стараясь не ежиться и смотреть спокойно и ровно сразу на всех. Промокнете, простудитесь, телогрейки станут тяжелыми, облепят плечи и туловище, не дадут нормально двигаться рукам. Тут и посмотрим, что удобнее.

– А баб-то что не привели? – громко удивился Серый, странно покачиваясь. Он стоял передо мной, так что лица я не видел и очень об этом жалел. – Всем колхозом выперлись, главное, а кошелок зажали. Сами обслуживать будете, на, как привыкли?

– Ты кто, нах, за дерзкий такой? – спросил пацан, выдвинувшийся из-за спины кента с цепочкой, который от неожиданности перестал ее накидывать себе на ладонь.

Ни он, ни кент на самого здорового не тянули. Но слова Серого волшебным образом заставили всех второкомплексников заткнуться, повернуться фронтально и показать, как они представляют себе боевую стойку. И я мог их рассмотреть, оценить и отделить тех, кто при делах, от тех, кто для толпы.

Рустик красава, и Серый тоже.

И все равно их было очень много.

– Э, молодежь, тут дают чего, а? – крикнули слева.

Все обернулись. На тропинке, протоптанной по краю пустыря, стоял пухлый парень в синем спортивном костюме и стройотрядовской штормовке, прикрывая голову мокрой газетой. Он улыбался и разглядывал шоблу без опаски.

– Ага, дифисит, во рту тает, – выкрикнул мелкий пацанчик, вертевшийся слева от кента с цепочкой.

Парень засмеялся, сказал:

– Сами не растайте, шпана, дождина во какой, матерям потом лечить.

– Ща, доиграем только, – ответил пацанчик. – Ты, дядь, гуляй себе.

Парень кивнул и ушагал не оглядываясь.

– Бля, вы шпана! – восхищенно сказал Серый.

Он снова ходил и говорил, ловко и умело, шобла начала звереть и чуть раздаваться, освобождая место для плеч и локтей, а Серый этому помогал, мелко дергаясь то влево, то вправо, и вдруг взвизгнул:

– Тихо, бля!

Все вздрогнули и замолчали на миг, так что услышали, каждый услышал, как Рустик негромко спросил кента с цепочкой:

– До наших ты докопался?

Втораки переглянулись, интересовавшийся дерзким хотел что-то сказать, но кент с цепочкой успел раньше:

– А ты тут самый борзой, что предъявляешь?

Он снова накинул цепочку на ладонь, стряхнул другой конец и накинул уже его.

Рустик ответил так же негромко и спокойно:

– Я не предъявляю, я спрашиваю. Ты?

Кент брякнул цепочкой в кулаке и лениво объяснил:

– А нехер ходить по нашей земле. Он еще легко…

Дыц!

Рустик дернулся, кент, плеснув руками, рухнул на говорливого, тот тоже шатанулся, так что чуть не получилась игра в доминошные костяшки. Втораки какой-то миг топтались, пытаясь разглядеть выпавшего из поля зрения кента. Мелкий справа от кента выдохнул:

– Ну, суки…

– Стоять, зарублю нахер! – опять взвизгнул кто-то – уже не Серый.

Лысый.

Он замер с приподнятой рукой, у закрытого шапкой уха застыл туристский топорик.

Втораки нестройно дернулись, и Лысый с воплем сделал выпад, удержав топор в последний миг – в ладони от носа пацанчика.

Я прикусил язык до крови – и стоял, лопаясь от боли, ужаса, облегчения и плотных ударов в висках и горле: сердце явно решило вылезти через голову.

– Ты охуел? – спросил пацанчик удивленно, но его уже оттащили на полшага.

Место занял щуплый стриженый парень без теляги и шапки, просто в широких штанах и синей шерстяной олимпийке, покрытой острыми пятнами от дождя. Он улыбался и примирительно бормотал:

– Паца, паца, спокуха, все хорошо, никто никого не рубит, ровно расходимся, ты, Бельмондо, блин, в сторону давай, не подхожу, не подхожу, молодцы, красавы, за своих, все правильно, по-пацански, все дела, а тут пацаны просто на нервах, хули делать, молодые, втораки короли, авторá, все такое, хе-хе, а тут такой замут, в шапках чужих, ну сорвались, перестарались, но можно по-людски, праль, нет?

Он курлыкал, баюкая своих и наших, подступал к Рустику, Серому и тут же отступал, крутя ладонями и улыбаясь по-свойски, будто напоминал каждому только им двоим понятный анекдот, продавился мимо Дрона и теперь, оказывается, разговаривал со мной, примирительно и виновато.

Из-за ударов в ушах я плохо слышал и не все понимал, пытаясь уследить за тем, что происходит вокруг, и отстраняясь от стриженого, странно знакомого – я даже подумал, что это он меня у райкома комсомола пальцем манил, но нет, этот постарше. Вел себя, правда, как мелкий, чуть ли не обниматься лез и, журча про пацанов и непонятки, которые мы сейчас с автором разрулим, да, автор, да? – то ли гладил, то ли трогал кончиками пальцев мои плечи и воротник.

Рустик быстро сказал мне что-то, но его я не понял вообще, потому что по-татарски. Стриженый на секунду повернулся к Рустику и ответил, и я тоже не понял что.

– Секи! – громко сказал Рустик, но его уже оттерла пара пацанов в чужих шапках, и Андрюху тоже, а стриженый ворковал: «Ты посеки, начальник, посеки, но мы-то с тобой не мусора, а пацаны, в натуре», чуть тверже касаясь моих плеч ребром ладони.

И тут я его узнал. Это не тот парнишка, что меня пальцем манил. Это Гетман, который с Анжелкой, с Шапкой то есть, по стройке лазил. Я на него тогда не слишком смотрел, на Шапку в основном, к тому же прожектор светил неудобно, так что лиц особо не разобрать. Но Шапку я сразу узнал. А Гетмана – с опозданием.