Многополярный мир. Идеология и экономика. Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история? - Виктор Волконский

Имеется два способа предотвращения негативных эффектов монополизма. Первый – дробление крупных компаний, запреты на их объединение, картели и т. п., добиваясь таким путем расширения конкуренции (путь американских антитрестовских законов). Второй, – используя общность интересов крупных компаний и государства (если она есть!), договариваться о приемлемых для общества правилах хозяйственной деятельности компаний (и об их правах, о государственных гарантиях и т. п.), в определенных случаях о ценах, нормах рентабельности, распределении доходов (а со стороны государства – о величине рентных налогов, внешнеторговых пошлинах, льготах). Первый способ характерен для конкурентной, либеральной парадигмы, второй – для государственнической концепции, а особенно – не для идеологии или законодательства, а для практики таких стран, как Япония, Китай, Южная Корея.

По целям и мотивациям техноструктуры и по их эффективности, частные и государственные корпорации не имеют существенных различий. Это неоднократно подчеркивал Дж. Гэлбрейт. Это доказывает, что важнейшая часть экономической сферы не подвержена разделяющему влиянию разных идеологий и институциональных систем капитализма и социализма. И это было прочным основанием для неизменной веры Дж. Гэлбрейта в возможность и необходимость конвергенции двух систем.

В 70-80-е годы в странах соцлагеря искали способы распределить функции принятия решений по разным этажам и структурам системы административного управления и сделать взаимосвязи в ней менее жесткими. В рыночных странах в это время продолжалось опробование различных форм структурирования моря атомизированных предприятий, которые позволили бы сократить излишнее число степеней свободы и центров принятия решений. Само противопоставление анархического либерализма и планового централизма обязано своим появлением относительно примитивной двухуровневой схеме, лежащей в основе большей части теоретических концепций, которые появились в XIX веке и оказывали наибольшее воздействие на умы в начале XX века: вождь (или партия) и массы, государство (центр управления) и масса предприятий (однородных и атомизированных).

В СССР такая двухуровневая схема была создана на рубеже 20-х и 30-х годов и просуществовала до 90-х. Несмотря на длительную кампанию, начиная с Постановления Совета Министров СССР 1974 г. по созданию промышленных объединений, к началу перестройки среднее число предприятий в объединении было меньше 2. Иными словами, в среднем к головному предприятию (обычно достаточно эффективно работающему) удалось «прицепить» в среднем еще одно предприятие (как правило, слабое). Роль «крупных корпораций» выполняли по-прежнему главки и министерства. Так что в России к началу реформы 1992 года практически не было межотраслевых производственных объединений, отсутствовал опыт согласования взаимных интересов в условиях свободных цен и самофинансирования. Функции межотраслевой координации выполнялись аппаратом министерств, главков, Госплана. Разрушение этого аппарата и либерализация цен привели к гигантским диспаритетам в ценах и финансовом положении предприятий и целых отраслей, инфляции, росту неплатежей.

Когда в 1992 г. эти структуры были ликвидированы, а цены освобождены, крупные предприятия индустриального сектора, будучи олигополистами или даже монополистами по многим видам продукции, лишившись координирующего центра в лице государства, за редким исключением не сумели обеспечить межотраслевое согласование цен, сохранить связи с партнерами, добиться изменения экономической политики государства. Те из них, которые не были экспортерами и не испытывали конкуренции со стороны импорта, действовали как классические монополисты: повышали цены и снижали производство (см. также [37, разд. 4.4]).

Серьезным отличием российской экономики от экономики большинства других стран, в том числе и развитых, является гораздо меньшая доля у нас малого бизнеса – и по доле занятых, и по доле продукции. Нередко высказывается мнение, что это – одна из важных причин ее низкой эффективности. В частности, с повышением доли малых предприятий связывают переход к инновационному развитию. 25–26 января 2010 года Анатолий Чубайс и Владислав Сурков побывали в Массачусетском технологическом институте. После этого В. Сурков сказал, что России для инновационного рывка нужны именно небольшие компании типа тех, что образовались в Силиконовой долине, вокруг Стэнфордского университета и МТИ. Можно однозначно утверждать, что в современной России главным препятствием для ее возвращения на траекторию инновационного развития служит не нехватка (практически – отсутствие) независимых малых предприятий, разрабатывающих новые научные и технические идеи и решения, а именно нехватка крупных компаний, заинтересованных в новых идеях и способных осуществлять их опытно-конструкторскую доработку и «раскрутку» для превращения в основу для массового производства. Передовые научные и технологические достижения могут быть получены небольшими группами талантливых энтузиастов «в гараже», «на коленке» и в условиях экономической изоляции. Но превратиться в значимый факт мирового экономического развития они могут только при условии, если их использованием, «встраиванием» в действующие структуры производства и реализации готовых изделий займется транснациональная корпорация. В России таких корпораций почти нет. Поэтому стратегия модернизации должна состоять в обеспечении максимальной привлекательности условий работы в России для западных компаний. Но станет ли Россия в результате такой стратегии одной из стран – лидеров научно-технического прогресса или только лабораторией, осуществляющей научное обслуживание транснациональных корпораций?

Конечно, как сам государственный бюрократический аппарат, так и корпорации государственного сектора, часто на деле руководствуются совсем другими целями и мотивациями. Нынешним россиянам не нужно это доказывать. Мы достаточно хорошо информированы о коррумпированности государственных чиновников и о готовности многих из них поступиться интересами государства во имя личных выгод.

С другой стороны, оправдание социальной безответственности экономических корпораций – это только идеологическое «заострение» теоретической мысли экстремистами-либералами, понимающими свободу как минимизацию роли государства. На практике как частные, так и государственные корпорации чаще всего настроены достаточно патриотично и стараются соответствовать своей роли опоры национальной экономики. Примеры высокоэффективного и плодотворного для развития страны взаимодействия имеются и в условиях государственной собственности на все крупные корпорации – СССР, и в условиях, когда большую часть даже оборонных и космических проектов выполняют частные компании, – США.

Когда экономические и политические сила и влияние некоторых частных корпораций сопоставимы с властью и возможностями государства, содержание взаимодействия государства и корпораций приобретает очень важное значение. Вульгаризируя проблему: надо понимать, кто кого использует в этом тандеме, «кто на ком больше ездит». В любом случае крайне важно, чтобы эти столь значимые для страны экономико-политические силы не противоборствовали, необходимо их политическое и экономическое партнерство, т. е. всесторонний взаимный учет краткосрочных и долгосрочных интересов друг друга. Очевидно, необходимостью обеспечения такого взаимодействия объясняются многие политические и экономические решения и процессы, которые без этого выглядят как непрофессионализм или банальная коррупция.

Из этих констатаций можно сделать следующие общетеоретические выводы (более подробно см. в разделе 3.6). С ростом концентрации и сложности производства теоретические аргументы, обосновывающие преимущества свободной конкуренции теряют свою силу. Организация сложного производства требует усиления контроля над рынком, то есть повышения степени его монополизации. В условиях малого числа игроков цены оказываются зависимыми от стратегий производителей и потребителей. А следовательно, теряет силу интерпретация рыночного равновесия как состояния оптимального распределения ресурсов. Здесь определяющее значение приобретает не победа в конкуренции, а внеэкономические факторы (часто близость к государственным структурам, задающим «правила игры»). Наоборот, те сектора экономики, где действует большое количество относительно малых субъектов и где рыночная конкуренция должна вести к росту эффективности, – эти сектора теперь, как правило, сами нуждаются в защите и поддержке государства или крупных компаний.

Рынок является эффективным инструментом активизации экономической деятельности. Однако он чаще всего не применим в отношениях между секторами, отраслями, регионами, сильно различающимися по размерам «населяющих» их фирм и организаций. Это в основном механизм внутриотраслевого управления. Определение межсекторальных и межотраслевых пропорций, приемлемых ценовых и кредитно-финансовых параметров – компетенция государства. Государство совместно с крупнейшими финансовыми и промышленными компаниями должно отвечать за поддержание необходимых финансовых и ценовых пропорций между секторами и сегментами экономики, за создание нормальных условий деятельности малых и средних фирм и предприятий. Роль конкурентного рынка – отбор наиболее эффективных из фирм, действующих в пределах одного сектора (сегмента рынка), и стимулирование их к повышению эффективности.