Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

Со дня стычки у Вишау Александру нездоровилось. Теперь бурные переживания дня обернулись полным расстройством физических и душевных сил: Государь почувствовал, что не может ехать дальше. Александр сошел с лошади, сел под дерево и залился слезами, закрыв лицо платком. Его спутники в смущении столпились чуть поодаль. Это зрелище придало смелости Толю. Поборов робость, он подскакал к царю, спешился и принялся утешать его. Через несколько минут Александр отер слезы, встал, молча обнял Толя и, сев на лошадь, продолжил путь. В Годьежице он случайно встретился с раненым Кутузовым и, переговорив с ним, последовал дальше. Холодной ночью он прибыл в село Уржиц, где уже остановился на ночлег другой царственный беглец, император Франц.

Александр провел ночь в крестьянской избе, на соломе, жалуясь на озноб и расстройство желудка. Виллие хотел подкрепить его силы глинтвейном, но у местных крестьян не нашлось красного вина. Послали к австрийскому обер-гофмаршалу Ламберти, однако тот ответил, что император Франц уже спит, а без его разрешения он не смеет касаться императорского запаса. Выручили казаки, у которых в флягах, конечно, нашлось немного вина. Горячительный напиток с несколькими каплями опиума погрузил царя в желанное забытье.

Той же ночью Наполеон написал Жозефине: «Я разгромил австро-русскую армию, которой командовали два императора. Я немного устал. Я жил на воздухе восемь дней и восемь морозных ночей. Завтра я смогу отдохнуть в замке князя Кауница и постараюсь поспать там два-три часа. Русская армия не только разбита, но уничтожена. Я обнимаю тебя».

***

Через два дня война закончилась. Прусский посол Гаугвиц, ехавший к Наполеону, чтобы официально известить его о вступлении Пруссии в войну на стороне коалиции, вместо этого, получив аудиенцию, униженно поздравил французского императора с победой. «Фортуна переменила адрес на ваших поздравлениях!» — насмешливо прервал его победитель. Император Франц встретился с Наполеоном и заключил перемирие, после которого русские могли беспрепятственно уйти в свои пределы. Александр предоставил австрийцам полную свободу действий, требуя только, чтобы Россию не впутывали в постыдные переговоры.

Мир с Наполеоном, подписанный в Пресбурге 26 декабря, обернулся для Австрии потерей огромных территорий, на которых проживала шестая часть населения (4 миллиона из 24) и 40-миллионной контрибуции золотом.

Третья антифранцузская коалиция европейских держав прекратила свое существование.

27 ноября царь выехал в Петербург. Перед отъездом он написал письмо Фридриху-Вильгельму, уведомляя, что передает в его распоряжение корпуса Беннигсена и Толстого. Письмо в Берлин повез Долгоруков, который даже теперь остался при своем мнении: он обвинял в случившемся австрийцев, якобы сообщивших Наполеону замечательный план Вейротера.

В начале декабря Александр был уже в России. Кавалерская Дума св. Георгия, преисполненная благоговения к военным подвигам государя, которыми он подавал пример войску, втретила его всеподданейшей просьбой возложить на себя знаки ордена св. Георгия и тем «возвысить цену воздаяния, установленного в честь и ободрение российского воинского духа». Александр скромно ответил, что считает приличным принять только «знак четвертого класса оного».

Слезы Александра, пролитые после битвы, не были зачтены ему в слабость. В армии считали, что Аустерлиц показал «великость духа нашего Государя», по выражению князя П.И. Багратиона. Вспоминали и такой эпизод, свидетельствующий о благородной человечности венценосного предводителя русского воинства: «Тогда был обычай, что взятый с боя город отдавался на грабеж. Если бы только брали пожитки… но тут и жизнь, и более еще — честь отдавалась на произвол рассвирепелого солдата! В русском войске это называлось: "поднять на Царя". Император Александр приобрел неопровергаемое право на бессмертие в веках и на благословение народов уничтожением этого правила. Однако ж, однажды в жизни, в первый и последний раз, сам Император Александр прибегнул к этому средству. На другой день после Аустерлицкого сражения Государь увидел несколько гвардейских батальонов и толпы армейских солдат почти без огней, лежавших на мокрой земле, голодных, усталых, измученных… Верстах в двух была деревенька, но в ней нельзя было занять квартир и достать помощи обыкновенными средствами. <…> Император Александр, тронутый положением своих воинов, позволил им взять все съестное из деревни. — "Ребята, поднимай на царя!" — раздался голос флигель-адъютанта — и солдаты устремились в деревню, и выбрали все, что можно было взять, и что было даже не нужно, для потехи. Государь записал название этой деревни, и после вознаградил вдесятеро за все взятое. После этого случая «поднимай на царя» — исчезло в русском войске» (Ф.В. Булгарин).

Тем не менее в Петербурге и Москве известие об Аустерлице произвело ошеломляющее впечатление. Русские, привыкшие к победам, по словам современников, «содрогнулись». «Москва не в плену, однако ж, Москва уныла, как мрачная осенняя ночь», — писал 30 ноября 1805 года Жихарев.

Князь Адам Чарторыйский в частном письме Государю осмелился выразить мнение очень и очень многих: «…Приучая солдат видеть Вас постоянно и без всякой необходимости, Вы ослабили очарование, производимое Вашим появлением. Ваше присутствие во время Аустерлица не принесло никакой пользы, даже в той именно части, где именно Вы находились, войска были тотчас же совершенно разбиты, и Вы сами, Ваше Величество, должны были поспешно бежать с поля битвы. Этому Вы ни в коем случае не должны были подвергать себя. <…> Надо отдать справедливость генералам, что еще заранее до катастрофы, они, чувствуя, насколько Ваше присутствие, Государь, затрудняет и осложняет их действия, непрестанно упрашивали Ваше Величество, во-первых, удалиться из армии и, во-вторых, не подвергать себя ненужным опасностям».

Императрица-мать Мария Федоровна заклинала сына «следить за тем, чтоб Вас не могли обвинить в предательстве интересов и славы России».

Требовалось найти виновников поражения и они, разумеется, были найдены. Официальное мнение «приписало несчастие это несоразмерности числительной силы неприятеля с силою нашей армии и слабым действием союзников…», — вспоминал Д.В. Давыдов. С русской стороны отвечать за все пришлось начальникам колонн и генералам кутузовского штаба. Двух из них, генерала Пржибышевского и генерала Лошакова, по возвращении из плена судили и разжаловали в рядовые; другие сами попросили увольнения от службы. Кутузов, хотя и награжденный орденом святого Владимира I степени и назначенный киевским военным губернатором, лишился расположения Царя и до самого 1812 года сделался безучастным зрителем больших европейских войн.

Царь вернулся в Петербург другим человеком. Л.Н. Энгельгард в своих записках замечает: «Аустерлицкая баталия сделала великое влияние над характером Александра, и ее можно назвать эпохою в его правлении. До того он был кроток, доверчив, ласков, а тогда сделался подозрителен, строг до безмерности, неприступен и не терпел уже, чтобы кто говорил ему правду; к одному графу Аракчееву имел