Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

Вейротеру и в голову не приходило, что Наполеон играет с союзниками в кошки-мышки. Французский император намеревался бить противника по частям, и теперь его главной заботой было заставить двух императоров решиться на генеральное сражение.

Наполеон сделал все, чтобы представить свое положение безнадежным. Он вышел из Вены навстречу русско-австрийской армии, имея всего 68 тысяч человек. Опасаясь, что тем не менее союзники могут не решиться атаковать его, он послал в Ольмюц, где находился их главный штаб, генерала Савари с письмом для Александра. Официально Савари должен был от имени Наполеона поздравить царя с приездом в армию, на самом же деле он имел поручение разведать позиции русско-австрийских войск, узнать настроения в штабе и высказать притворное опасение в исходе предстоявшего сражения. Савари не составило никакого труда прибавить военного пыла царю и окружавшей его молодежи.

15 ноября союзники выступили из лагеря, продвигаясь в величайшем порядке — все девяносто тысяч человек шагали в ногу!

На следующий день произошел авангардный бой у Вишау, знаменательный тем, что здесь Александр впервые побывал в огне, наблюдая за тем, как 56 русских эскадронов, подкрепленных пехотой, лихо прогнали с позиций 8 французских эскадронов. В начале боя царь в веселом настроении следовал за наступавшими колоннами, но когда стрельба стихла, он приуныл и безмолвно объезжал поле сражения, всматриваясь в лорнет в лежавшие тела и приказывая оказывать помощь тем, в ком замечал искру жизни. Остаток дня он не мог ничего взять в рот и к вечеру почувствовал себя нездоровым.

Несмотря на упадок духа у царя, в союзном штабе дело у Вишау прибавило самонадеянной уверенности в победе. Русско-австрийские войска заняли Праценские высоты между Гольдбахом и Литтавой; их главная квартира была перенесена в Аустерлиц.

В тот же день Наполеон, возвращаясь из Вишау, поднялся на высокую равнину, окруженную двумя реками. «Император, — пишет граф Ф.-П. Сегюр, — медленно, в полном молчании обошел это только что открытое поле, останавливаясь несколько раз на самых высоких точках и в основном глядя в направлении Працена. Он тщательно изучил все особенности местности и во время осмотра повернулся к нам, говоря: "Господа, тщательно осмотрите все это место — оно будет нашим полем боя; на нем вы сыграете свою роль". В самом деле, через несколько дней этой равнине суждено было стать полем битвы при Аустерлице».

Продолжая начатую игру, Наполеон вторично отослал Савари к Александру с предложением начать переговоры о перемирии и прося о личном свидании. В последнем царь решительно отказал, но послал вместо себя в ставку французского императора князя Долгорукова. Русский посол был задержан по приказу Наполеона на линии форпостов; император сам выехал ему навстречу, стремясь не допустить ошибки союзников, пропустивших Савари в свое расположение.

Они довольно долго разговаривали, стоя на большой дороге. Осведомившись о здоровье Александра, Наполеон сказал:

— Долго ли нам воевать? Чего хотят от меня? За что воюет со мной император Александр? Чего требует он? Пусть он распространяет границы России за счет своих соседей, особенно турок, тогда все споры его с Францией кончатся.

Долгоруков сделал вид, что слушает Наполеона с отвращением и ответил, что предложение французского императора совсем не соответствует характеру русского государя, не желающего завоеваний и вооружившегося исключительно ради защиты Европы, не питая при этом никакой вражды к Франции.

— России надо следовать совсем другой политике и помышлять о своих собственных выгодах, — возразил Наполеон.

Долгоруков стоял на своем.

— Итак, будем драться, — закончил беседу Наполеон.

Долгоруков, не отвечая, повернул коня. В течение всего разговора он ни разу не назвал Наполеона «императорским величеством» и вообще говорил с ним, по словам самого же Наполеона, как с боярином, которого собираются сослать в Сибирь. Наполеон потом долго издевался над кичливой самонадеянностью молодого русского «freluquet» (непереводимый французский эпитет, в котором заключены понятия «шалун» и «вертопрах»).

Вернувшись в Аустерлиц, Долгоруков доложил Александру о результатах своего посольства, прибавив, что среди французских солдат царит нерешительность, робость и уныние (на самом деле ничего этого не было и в помине).

— Наш успех несомненен, — заключил Долгоруков свою речь, — стоит только идти вперед, и неприятель отступит, как отступил он от Вишау.

Посольство Долгорукова окончательно вскружило головы молодым штабным полководцам, среди которых преобладало ошибочное мнение, что стоявшая перед ними французская армия не превышает 40 тысяч человек. Поведение Наполеона было таким необычным и столь унизительным, что никто не сомневался в его полной беспомощности. На совещании у Царя был принят план Вейротера, заключавшийся в том, чтобы отрезать пути отступления Наполеону, обойдя его с правого фланга, со стороны Вены, — план поистине замечательный по отношению к противнику, который собирался не отступать, а атаковать.

Вечером 19 ноября Александр со свитой осмотрел местность. Кутузову явно не нравилось расположение союзных войск, и царь старался не смотреть в сторону главнокомандующего, слушая пояснения Вейротера, в каком месте и какими маневрами будет обеспечена завтрашняя победа. На обратном пути встретили отряд кроатов, которые затянули какую-то национальную песню. Это протяжное, печальное пение, хмурое небо и холод навеяли на всех меланхолию; кто-то из свиты вполголоса заметил, что завтра понедельник — несчастливый день. В ту же секунду лошадь Александра, поскользнувшись, упала на круп, и царь, не удержавшись в седле, полетел в грязь.

В свите царя находился и Аракчеев, которому Александр предложил возглавить одну из колонн. Аракчеев, придя в сильнейшее волнение, отклонил эту честь, сославшись на несчастную раздражительность своих нервов.

В полночь с 19 на 20 ноября у Кутузова в Крешновицах собрались начальники колонн. Вейротер, разложив на столе карту, приступил к чтению и объяснению сочиненной им диспозиции, весьма сложной и длинной. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что это учитель, разъясняющий урок школьникам.

Как только голос Вейротера монотонно зазвучал под сводами комнаты, Кутузов тотчас же заснул, в чем и выразилась вся его оппозиция плану австрийца. Буксгевден слушал диспозицию, стоя. Милорадович хмуро молчал. Прочие генералы выглядели довольно равнодушными, один Дохтуров внимательно разглядывал карту.

Когда Вейротер закончил, все уже с трудом сдерживали зевоту. Тем не менее Ланжерон нашел в себе силы возразить:

— Все это прекрасно, но если неприятель нас предупредит и атакует в Працене, что мы будем делать? Этот случай не предусмотрен.

— Вам известна смелость Бонапарта, — высокомерно ответил Вейротер. — Если бы он мог нас атаковать, он это сделал бы сегодня.

Тут Кутузов проснулся и распустил совет. Было около трех часов ночи. Адъютанты главнокомандующего сразу засели за переписывание диспозиции, но она была так длинна, а времени до выступления оставалось так мало, что многие командиры получили ее уже на