Репетиции - Владимир Шаров

Налили в другой раз. Петр поднялся, и опять у него получился как бы тост:

«Следующее, — сказал он, — репетиции. Они дальше не подо мной, а под молодым Иаковом будут, при КВЧ. То, что они не нужны, понятно любому, и так уже половину ролей играют авелиты, а это предатели, их не одни мы, христиане, — сами евреи ненавидят, и еще больше нашего ненавидят. И правильно, что ненавидят. Мшанниковских, которые здесь поколение за поколением вместе с нами Христа ждали, почти не осталось, а эти предали своих, бежали — теперь чужие места занимают, того и гляди, Христос к авелитам придет. Все же надеюсь, что такого не будет, Господь знает: совсем без справедливости нельзя. Почему тогда мы репетиции пока оставляем, не кончим их разом? А чтобы евреев не тревожить, пусть думают, что жизнь идет по-старому, как обычно. Вспугнем их, и снова они жизнь у Бога отмолят. Значит, репетиции продолжаем, но поблажек хватит, дальше чтобы евреи были на общих работах. И больных, и старых, и доходяг — с придурков снять», — закончил он.

Петр отдавал себе отчет, что Иаков молод и по молодости смотрит на Сертана и на репетиции точно так же, как сам Петр в первые годы своего апостольства. И для него Сертан когда-то был всем, он и помыслить не мог, что Учитель придет к ним иначе, чем «по нему». Так было всегда, и проходило немало лет, прежде чем апостолы, день за днем повторяющие слова, которыми они встретят мессию, понимали, что Христу надо от них другого, репетиции — зряшний труд, никому они не нужны: Христос не придет к ним, сколько бы они их ни повторяли. Тогда они начинали искать собственный путь, но каждый раз делали это поздно, и даже если выходили на него, кончить, пройти его до конца уже не успевали. А на смену им шли их дети, шли с той же верой в Сертана.

И все-таки Петр был уверен, что не через много лет, а очень скоро ему удастся перетянуть Иакова на свою сторону. Он знал Иакова с детства и, дружа с его отцом, старым Иаковом, привык, что этот мальчик и ему как сын; Иаков и вправду очень любил дядю Петю, ходил за ним, будто на поводке, и в бараки, и на развод, и в контору. Жена старого Иакова умерла за год до коллективизации, ребенком заниматься было некому, и сын Иакова еще с тех пор по полгода, иногда и больше жил в доме у Скосырева и ел, и спал с его детьми.

Мальчиком младший Иаков был до крайности честен и наивен, и теперь Петр был даже рад, что он с ним, а не с его отцом станет ближайшим и любимым учеником Христа. Петра давно бесила идиотская страсть Иакова-старшего к самострелам, его мелочная, с криками и бранью на весь лагерь, торговля с якутами, после которой он напивался в стельку; и смерть Иакова была глупой. Иаков был другом его детства, они вместе выросли, и все равно Петр не хотел, чтобы Христос избрал Иакова. А сына Иакова он любил и завидовал, что у дурака родятся такие дети. Своих сыновей Петр презирал: шуты и скоморохи, они еще со школы тоже пьянствовали, нередко в компании со старым Иаковом. В том, что они пили, виноват был сам Петр: они стали взрослеть, когда он уже не сомневался, что жизнь кончится на нем и на его поколении, жалел, что завел их, считал людьми никчемными и никому не нужными — они и выросли ничтожествами.

Долго Петр не понимал, что, сделавшись апостолом, Иаков сразу и во всем изменился, это было с каждым из них, как и тогда, в первый раз: Христос позвал — они бросили дома, жен, родных, бросили лодки, сети, сбор податей, и пошли за Ним. Еще Сертан видел и поражался тому, что слово Христа делало с крестьянами, набранными им в постановку. Думаю, что для Петра и невозможно было поверить, что его влияние на Иакова кончилось и теперь влиять на него может один Христос. Шаги Иакова против себя он принял как обыкновенную юношескую фронду, желание утвердить равенство, и отнесся к этому совершенно спокойно. Петр и потом год и больше не препятствовал Иакову, уверенный, что вот-вот он образумится.

Первые шесть месяцев апостольства Иаков много думал над тем, что говорил Петр на поминках отца. Он, конечно, понимал, что Петр не прав, даже из его цифр — три-четыре года, пока лагеря развернутся, затем война, — выходило, что поколение Петра не последнее, последними будут они, поколение Иакова. Коробило Иакова и покровительственное отношение Петра к Господу: Господь у него был, словно малый ребенок, или немощный, ни на что сам не способный старик. Иаков верил в другого Бога. В нем не было сомнений, что Христос придет на землю и спасет людей так, как учил Сертан, здесь Петр не ошибался, и все же одна вещь Иакова смущала и сбивала с толку: как и другие, он ненавидел авелитов, не мог примириться с тем, что путь хотя бы единственного из них правилен, а получалось так.

Став лагерным кумом, Иаков делал все, что было в его силах, чтобы поддержать мшанниковских евреев и не дать репетициям прерваться: у него была немалая власть, и Петр по внешности уважал ее. Он не вмешивался, когда Иаков кого-нибудь из евреев на несколько дней освобождал от общих работ — они теперь постоянно были на общих работах — или клал доходяг в больницу. Петр лишь увеличивал остальным урок, как бы заставлял их отрабатывать за тех, освобожденных, а кто не выполнял нормы, переводил на штрафной паек или загонял в БУР. Иаков выдумывал самые хитрые способы, чтобы спасти евреев, но Петр в лагерных делах был намного опытнее его и чего хотел, легко добивался. Евреи умирали один за другим, и если бы не вольнонаемные римляне, иногда проносившие в зону еду, из мшанниковских евреев (с воли они, понятно, посылок не получали) к весне тридцать девятого года не осталось бы никого.

В Иакове почти так же странно, как для евреев в Христе — человек и Бог, были неразделимо слиты апостол Христа и начальник оперативно-чекистского управления. Ему легко удавалось быть равно честным, что бы ни приходилось делать. При всей доброте и наивности в этом он был тверд. Одним из придуманных им хитрых способов спасения евреев была их поголовная запись в лагерные сексоты — он смог провести это в сентябре тридцать восьмого года и теперь по принятой практике получил легальную возможность неограниченно им помогать — фактически они вообще перешли в его ведение. Вербуя евреев, он, как и был обязан, немедленно сообщал фамилии новых сексотов Скосыреву, он не сомневался, что прав, действуя открыто и строго в рамках инструкции, прямо и честно заявляя Петру: эти люди мои. Возможно, здесь была своя логика. Уговаривая евреев стать стукачами, он объяснял им, что это единственное, что может их спасти, клялся, что вербовка — чистой воды проформа, никому их донесения не нужны, говорил, что они обязаны уцелеть — иначе Христос не придет к людям и дело Сертана, то, ради чего они жили, погибнет. Однако когда кто-нибудь из мшанниковских евреев соглашался и подписывал соответствующую бумагу, Иаков немедленно начинал требовать от него работы, кричал, что мертвых душ ему не надо, с прежней страстью и верой убеждал, что нельзя нечестно получать что бы то ни было, ничего не давая взамен. У него, Иакова, нет морального права хоть как-то выделять их из других зэков, освобождать от общих работ, если они ничего не делают; они солгали, согласившись сотрудничать, — вот документ и вот подпись.

Все, что Иакову удавалось добыть у своих информаторов, он, четко и внятно изложив, ежедневно клал на стол Скосырева; ему было важно показать Петру, что его служба — не фикция, он действительно создал эффективную агентурную сеть, которая лагерю необходима. Люди работают, стараются, и он вправе требовать для них положенного. В частности, именно от Иакова Петр узнал, что бывший командир диверсионно-разведывательного отряда Коган вместе с несколькими блатными готовит побег, что бежать они собираются весной и, кажется, по направлению к китайской границе. Иаков был уверен, что тылы его теперь хорошо обеспечены и больше он может не опасаться Петра. Он не сомневался, что теперь Петр от евреев отступится.

Но Скосырев сумел отлично воспользоваться той информацией, которую получал от Иакова, и нанес ему редкий по неожиданности и силе удар. По собственным каналам он передал блатным фамилии стукачей — в нынешнее время это зовется «запланированной утечкой информации» — и, когда в одну ночь зарезали троих из людей Иакова, он был вынужден распустить свой корпус. Через сутки Петр, на этот раз не встретив со стороны Иакова никаких препятствий, снова перевел мшанниковских евреев на общие работы, и все опять вернулось в исходное состояние. Петр шутил, что Иаков разбит и бежал с поля боя.

Иаков и в самом деле полторы недели не появлялся в лагере. Среди евреев ходили упорные слухи, что он застрелился, но это было не так. У Иакова была тетка, сестра отца, по постановке — одна из бесноватых, излеченных Христом, она вела их хозяйство еще при старом Иакове и была единственной, кто видел его в эти дни. От нее Петр знал, что с Иаковом и как он. По ее словам выходило, что он совершенно раздавлен и хорошо понимает, что никаких средств защитить евреев у него не осталось. Она говорила Петру, что боится, как бы Иаков и вправду не покончил с собой. Но Петр был уверен, что с Иаковом все будет в порядке, ему только надо не мешать, дать время прийти в себя. Рано или поздно он поймет, что за ним, за Петром, стоит Господь, — другой дороги к Христу нет, хороша или плоха — она единственная. Он по-прежнему любил Иакова как сына и хотел, чтобы они были вместе. Возможно, что тогда у некоторых из апостолов и даже у самого Петра еще сохранялись сомнения в собственной правоте — переход Иакова в их лагерь должен был покончить с ними.