Репетиции - Владимир Шаров

Все же план был настолько красив, что Петр никак не желал от него отказаться и лишь зря потерял почти месяц, ожидая от Иакова хоть каких-нибудь действий. Наконец он понял, что это чушь — и Иаков, и восстание, — и тут, когда не знал, что делать, вдруг вспомнил, что в одном из первых донесений Иаковлевых сексотов фигурировал некто Михаил Коган, профессиональный разведчик и диверсант из военных, кажется, уже тогда готовивший побег. Массовый побег, был, конечно, не восстанием, однако плохой, но все-таки заменой ему быть, пожалуй, мог.

Петр навел справки о Когане и выяснил, что он жив и на общих работах. Он думал вызвать и сексота, который стучал на Когана, чтобы подробнее его расспросить, но оказалось, что осенью он сам его выдал уголовникам — сексот был из тех трех стукачей, что полгода назад убрали блатные. Это была ошибка, и Петр пожалел о своей опрометчивости. Но рядом его ждала удача: от охранника он узнал, что Коган вместе с другими авелитами давно участвует в репетициях их театра и у него там, в сцене Свадьбы в Кане Галилейской, роль жениха. Свадьба была подарком: получалось, что основную часть плана менять не надо, просто возглавит побег не Иаков, а Коган.

Дважды, чтобы убедиться, что, выбрав Когана, он, как с Иаковом, не обманулся, Петр приглашал его к себе для беседы. Начинал он с театра, с того, что не отказался бы и сам играть с такой бабой, как Анна, а потом принимался рассуждать о несправедливости мира, говорил, что, конечно, он, Петр, знает, что обвинения против Когана: шпионаж, диверсии, измена — бред, как это делается, он тоже знает, слава Богу, в органах работает не первый год, но на Когана и других военных все равно удивляется: писать месяц за месяцем прошения о пересмотре дела и каждый раз надеяться, что признают, что вышла ошибка, освободят и еще извинятся, этим можно заниматься до второго пришествия — здесь весь лагерь, кроме блатных, по ошибке сидит. Ладно, штатские, они в жизни одни бумажки и видели, вот и доходят, мрут за три года, а он — неужели лучше так? граница-то с Китаем недалеко, и подготовку он прошел, судя по анкете, неплохую.

Коган понимал, что Скосырев смеется над ним, но зачем он ему понадобился — в толк взять не мог. То, что речь шла о побеге, пугало его мало, группа их уже четыре месяца как распалась, а больше за ним ничего не числилось. Через день он успокоился и решил, что, наверное, Скосырева заинтересовала его армейская карьера и что орден Красного Знамени раньше имел, — вот и полюбопытствовал.

Из разговоров с Коганом Петр понял, что тот, как он и думал, человек действия, раз начав, он остановится вряд ли, что бы ни было, всегда предпочтет идти напролом, а не ждать. Такой человек Петру и был нужен, и что Когана он понимал, его, конечно, тоже устраивало. Но время, еще бывшее у Петра, кончалось, счет уже шел на дни, Петру надо было очень и очень спешить, сделать все быстро, а для этого как-то помочь Когану. Как — он нашел.

На шахте и при проходке, и на вскрышных работах у них с первого года широко применялась взрывчатка, использовали и динамит, и аммонал, и Петр, немного выждав, чтобы не вспугнуть, приставил Когана к группе вольнонаемных, которая ведала всем, что касалось взрывов. Расконвоирован он не был, но пока находился под землей, никто за ним не присматривал. Умели взрывники мало, Коган был куда опытней и быстро взял дело в свои руки, вольняшки были этим только довольны, подходило это и Петру. Он был уверен, что Коган найдет, как распорядиться взрывчаткой.

Уже через три недели от стукача, которого Коган звал с собой в побег, Петр знал, что у них в шахтном забое спрятано больше полусотни гранат и предприятие вот-вот дозреет. Была собрана к тому времени и группа для побега, вошли в нее почти все старые, с которыми Коган сговаривался еще осенью — общим счетом двенадцать душ: восемь блатных и четверо «мужиков». Мшанниковских евреев среди них, к сожалению, не было. Назначен был даже день — 2 июля: тогда как раз должна была кончить грузиться углем и уйти баржа, привезшая им новую партию заключенных; в лагере в таких случаях всегда был беспорядок и суматоха, никто ничего не знал, и Петр одобрил его выбор, обстановка для побега и вправду удобная.

Понравился Петру и план Когана. Он был аккуратен, прост и сделан с немалым запасом. В последнем варианте он выглядел так. Вечером, когда смена зэков кончала работу в шахте и поднималась на поверхность, конвой строил ее, делил на бригады и вел к забору, которым была огорожена территория шахты. Здесь у ворот заключенным устраивали первый шмон, второй, уже более основательный, делался перед входом в зону. Первый шмон конвой не любил, считал лишним и часто халтурил. Завел его четыре года назад сам Скосырев и как раз потому, что на шахте можно было раздобыть взрывчатку. С тех пор он следил, чтобы порядок этот соблюдался строго. Шмон у шахты зэки проходили легко, никаких гранат пока у них не было. Забор, окружающий шахту, представлял собой ряды натянутой на столбы колючей проволоки, но шла она не очень густо. Недалеко от ворот, но на территории шахты, приткнувшись к забору, стоял балок взрывников. К забору он был прислонен задней стеной. Коган, чтобы все привыкли, еще за неделю до побега, крася его, вынул сзади тонкую доску и провалил ее вниз — у балка была двойная обшивка, доска застряла, и получилось нечто вроде полочки или лотка. Ни снаружи, ни изнутри увидеть лоток было невозможно. Гранаты Коган собирался перенести из шахты и сложить туда лишь накануне побега.

Дорога в лагерь сначала шла вплотную к забору. После только что проведенного шмона конвой был обычно утомлен, спокоен и благодушествовал. Просунуть руку через ограду и взять гранаты с лотка в это время было нетрудно, тем более, что часовых со стороны забора не было: для них с того боку просто не оставалось места, да и зачем им там быть — ведь не побегут же зэки через колючую проволоку в шахту. Но Коган и здесь постарался подстраховаться: гранаты надо было брать не одному человеку, а двенадцати, кто-нибудь мог скиксовать, и он решил, что охрану и других зэков на всякий случай неплохо бы чем-то занять, отвлечь. В бригаде у них был хороший цирковой клоун, севший за какую-то неудачную репризу, он тоже был человек Когана, конвой, да и зэки, относились к нему снисходительно, знали по лагерной самодеятельности. Этот клоун должен был разными хохмами и фокусами взять охрану на себя. Первый этап был разработан очень чисто, сомнений тут не было, но Скосырев решил, что Когану не помешает, если и он со своей стороны пошлет с его бригадой самых лопухов.

Дальше зэки были уже вооружены, но вместе с остальными спокойно шли в сторону лагеря. На полпути между лагерем и шахтой, и туда и туда по два километра, протекал ручей, и через него были перекинуты узкие, в три бревна мостки. Их давно собирались расширить, даже завезли бревна, но так и не сделали. Зэки здесь кучились, мешали друг другу, всегда выходила задержка и суета. Ручей находился всего в трехстах метрах от гати, на которой, как обычно, после ухода баржи, дежурило лишь два охранника. Гать отсюда видна не была, ее закрывал выступ леса, лес загораживал также лагерь и шахту. Перед мостками зэки должны были закидать охрану гранатами, но сделать это экономно и не увлекаясь. Коган выделил на акцию пять человек и соответственно только пять гранат. Потом, кто был ближе к конвойным, брал их оружие и вслед за остальными бежал к гати. Там первые три зэка тоже гранатами должны были снять пост, а дальше, за гатью, держать их уже было некому, дорога была свободна.

План Когана Петра полностью устраивал. Его было нетрудно согласовать с тем, что собирался сделать он сам. Удачей было, и что Петр практически точно знал время акции, бригада подходила к мосткам примерно через час после конца смены — Петр это дважды проверил, хотя и мог легко рассчитать, — а именно, в семь часов вечера. Теперь то, что Петру надо было добавить к плану Когана, его доля. Первое, в установленные семь часов согнать к мосткам как можно больше зэков. Петр понимал, что и так побегут не одни двенадцать отобранных Коганом, но сколько — не знал, а ему было необходимо, чтобы много, в частности, все мшанниковские евреи. С евреями-«мужиками» было просто, они работали на шахте и были либо в той бригаде, что Коган, или во второй, которая шла прямо за ней. И с зэчками-еврейками дела складывались хорошо; как и другие бабы, они середину лета были заняты на сельхозработах и сейчас пололи овощи на поле, которое примыкало к мосткам и к ручью. На сельхозработах их почти не охраняли, овощами распоряжались вольнонаемные, режим был довольно либеральный, но побегов не было, и никто ничего не менял. Конвой только приводил зэчек из лагеря и забирал обратно. Вольнонаемные даже пускали к женщинам детей, конечно, к тем, кто этого хотел, и если детям было хотя бы четыре-пять лет и они не ленились, помогали матерям на прополке. Дети постарше работали обычно уже своей бригадой и отдельно, на соседнем поле, но и здесь можно было договориться. Потом, когда смена кончалась, они редко шли сразу в детдом, обычно им разрешали проводить матерей, но не дальше ручья, где зэчек, как на границе, принимал у вольнонаемных конвой. Никакого запрета не было, но практика эта соблюдалась жестко. Работать женская бригада заканчивала, как правило, тогда же, что и бригада на шахте, но к лагерю ей было ближе, и в зону зэчек приводили минут на сорок раньше, чем «мужиков». Петру же надо было, чтобы 2 июля конвой их задержал и они подошли к мосткам сразу вслед за бригадой Когана, но ни в коем случае не раньше ее. Решить с конвоем данный вопрос, было, конечно, не трудно. Сложнее дело обстояло с римлянами и другими вольнонаемными. Чтобы покончить с ними разом, как и с евреями, Петр должен был собрать их в одном месте, собрать так, чтобы все выглядело естественно и никого не насторожило. Но они были не зэки, и он долго ничего не мог придумать.