Репетиции - Владимир Шаров

Как ни странно, ложный слух о самоубийстве Иакова мшанниковские евреи встретили с ликованием. Здесь не было неблагодарности. Евреи никогда не верили, что он и в самом деле хочет их спасти. Если Петр всегда, что бы ни было, оставался для них апостолом, а его должность начальника лагеря — лишь прикрытием, то Иакова, сделавшегося апостолом недавно и не в свой срок, они считали просто лагерным кумом, а не ближайшим учеником Христа. Когда он, вербуя их в сексоты, объяснял, что это все понарошку, игра, видимость, театр, без которого им не выжить, — они знали, что здесь подвох, и все-таки поддались. Он хорошо говорил, в нем еще сохранялась детская честность, восторженность, она и сбивала зэков с толку.

Потом Иаков начал требовать доносов, они поняли, что он обманул их, но было поздно. Когда трое евреев были убиты ворами, остальные приняли это как должное и не винили ни убийц, ни Петра — никого, кроме Иакова. То, что они стали стукачами, сломало их: ни играть, ни по-настоящему репетировать они больше не могли.

В этом поколении и раньше было сильно стремление к смерти, многие из мшанниковских евреев, как и апостолы, кончали назначенный Сертаном срок и должны были передать роли своим детям, а их не было; в постановке на смену евреям давно приходили одни авелиты. Пока главные роли были еще за ними, но совсем скоро авелитам предстояло получить и роли первосвященников, а это ясно и определенно значило, что то, ради чего жили евреи с самых первых времен, с Нового Иерусалима, тоже понарошку, тоже было видимостью и игрой. И еще: потеряв трех человек, они поняли, что судьба как бы дает им на выбор две смерти, два пути к ней — путь Петра и путь Иакова; дорога, на которую звал их Петр, была им уже знакома, и идти они решили по ней.

В середине октября тридцать восьмого года Иаков вернулся на службу, отсутствовал он ровно десять дней, и вновь взял на себя свои обычные лагерные обязанности. Той перемены, которую ждал в нем Петр, не было. Наоборот, судя по всему, разрыв со Скосыревым был для него решен и окончателен. Он вообще стал другой, в нем кончилась детскость и появилась сила, которой за ним раньше не знали. Но Петр словно не видел этого. Он по-прежнему уговаривал Иакова быть с ним заодно, объяснял тому, что они братья во Христе и должны любить друг друга. Долго он не отвечал ни на какие враждебные действия Иакова, не мешал, как будто это его не касалось, попыткам Иакова сместить его с должности начальника лагеря — пока было возможно, Петр шел на все ради примирения с ним. Он еще продолжал верить, что Иаков не потерян, что он не отступится от них, как Иуда.

В лагерь Иаков возвратился, уже хорошо зная, что ему надлежит дальше делать. Ровно через два месяца, 16 декабря тридцать восьмого года, апостолу Петру исполнялось пятьдесят пять лет, это был крайний срок апостольства, и, соответственно, он должен был уйти в отставку и с роли, и с поста начальника лагеря. До истории с сексотами Иаков признавал безусловное, освященное еще словами Христа старшинство Петра среди апостолов, он мог считать, что Петр ошибается — его решение покончить с евреями неправильно, однако не сомневался в честности и искренности Петра, в его вере, в том, что хочет он одного — того же, чего ждет каждый из них — Христа, Спасителя, Его прихода на землю, — но последние события показали Иакову, что это не так.

Для Иакова было очевидно, что человек, избранный Христом на апостольское служение, должен быть честен во всем, что бы ему ни выпало; честность, обязанность любого честно нести свой крест вообще лежала в основе его понимания мира, и то, что Петр злостно нарушил долг начальника лагеря, означало одно: верить Скосыреву больше ни в чем нельзя. Для Петра нет ничего святого — все лишь средство, и он не задумываясь готов предать каждого, лишь бы остаться, дальше продлить свои полномочия. Вера же его, что он, Петр, сможет вынудить Христа прийти именно к нему, ложна.

Иаков вспомнил, что и тогда, когда Христос первый раз приходил на землю, Петр в ночь перед распятием трижды, чтобы уцелеть, отрекался от Христа, и понял, что это не зря сохранилось в Евангелиях, то было предупреждение ему, Иакову, чтобы он был осторожен с Петром.

Такой взгляд на Петра исключал его из обычного порядка вещей, ставил вне закона, и действительно, Иаков был убежден, что, что бы ни предпринял он против Петра, — все будет морально и оправданно. Но поначалу, хоть и сомневаясь, что выйдет толк, он вел борьбу с Петром честно, ему было просто приятно, что он и здесь от Петра отличен. Конечно, это была ошибка.

Целью Иакова был немедленный, еще до ухода Петра и конца его срока, захват реальной власти во Мшанниковском лагере, остававшееся Скосыреву время он был готов терпеть его лишь как фигуру чисто церемониальную. На должность начальника лагеря Иаков не претендовал, по традиции ее занимали апостолы Петры, Иаков считал этот порядок естественным и, когда все успокоится, собирался передать ее старшему сыну Скосырева.

Уже 18 октября, пытаясь свалить Петра, Иаков написал и отправил в район первый донос. Не могу точно сказать, он ли придумал этот способ борьбы — потом Иаков ставил на него до конца, — или использовал подсказку римлян (снова вернувшись к обязанностям лагерного кума, он совещался с ними почти каждый день), скорее второе. Правда, донос, который ушел от Иакова в Белый Яр, был далеко не такой, какой они советовали ему сделать. Римляне говорили Иакову, что в любом случае донос должен быть отправлен в Москву и тайно, они брали это на себя: здесь, в Сибири, и районное, и областное управление НКВД сделает все, чтобы прикрыть Петра, уже много лет Петр их человек, и, посылая донос в район, Иаков не Петру вредит, а подставляет себя. Иаков должен понять, что удар по Петру — это удар и по его непосредственным начальникам, следовательно, искать их поддержки глупо. И главное, донос надо составить так, чтобы не отреагировать на него было невозможно, глупо бояться преувеличений и думать о правдоподобии, чем больше будет накручено, тем быстрее, решительнее отзовется Москва. Римляне даже набросали подходящий для данного случая черновик. В нем Петр обвинялся в создании во Мшанниках глубоко законспирированного диверсионно-террористического центра, в планировании заброски в крупнейшие города страны агентов с целью покушения на виднейших деятелей партии, в подготовке мощного кулацкого восстания в Сибири и отторжения ее от Советской России. Но Иаков ничем этим не воспользовался.

Римляне хорошо понимали устройство государственного порядка, советы их, безусловно, были разумны и правильны. Если бы Иаков прислушался к ним, ему еще до нового тридцать девятого года удалось бы справиться с Петром. К сожалению, он был молод, самоуверен и упрям. Из предлагавшегося римлянами он выбрал крохи, и, конечно, ничего путного не получилось. Хотя все козыри были на руках у Иакова, до весны тридцать девятого года добиться он ничего не сумел. И евреям, и другим зэкам это стоило сотен жизней. Уважая инструкции и субординацию (важнейшая часть его понимания честного выполнения служебных обязанностей), Иаков ставил в вину Петру следующее: первое, он не бережет лагерных сексотов и тем подрывает эффективность работы оперативно-чекистского управления (прямо в смерти троих евреев он Петра не обвинял, потому что не знал точно, были ли их имена разглашены Петром намеренно или он выболтал их пьяным, — со дня похорон старого Иакова тот пил почти ежедневно); второе, Петр плохо обращается с заключенными, в связи с чем в лагере неоправданно велика смертность и третий месяц подряд срывается государственный план добычи угля.

В общем, обвинения выглядели смехотворно, и хотя Иаков за полгода написал более сотни подобных посланий, ни одному из них ход дан не был. К марту тридцать девятого года Иаков наконец понял, что, продолжая упорствовать, он ничего не достигнет, и с этого времени доносы, идущие от него в область, делаются другими. Никакой неправды в них по-прежнему нет, но благодаря новым, добытым римлянами материалам они выглядят уже вполне серьезно.

Все лагерное начальство и всю охрану Иаков обвиняет в том, что они бывшие кулаки, скрывшие от Советской власти свое происхождение; еще раньше, в годы гражданской войны, они были активными участниками большого бандитского формирования белых, на счету которого десятки жизней красных партизан. Венчало же картину сообщение Иакова, что во Мшанниках под прикрытием лагерной самодеятельности и репетиций пьесы «Христос-контрреволюционер» начальником лагеря Скосыревым почти десять лет ведется откровенная религиозная пропаганда и делались неоднократные попытки добиться скорейшего вторичного прихода на землю Иисуса Христа, чтобы тем самым в ряду прочего покончить и с Советской властью.

Весной тридцать девятого года положение во Мшанниковском лагере начинает меняться. Когда в ноябре предыдущего года в Москве было отставлено старое руководство органов и на место Ежова — о нем Петру не раз рассказывал глава Томского областного управления НКВД Сергей Егоров, знавший наркома со времен гражданской войны, — сел никому не известный грузин, Петр отнесся к этому спокойно. Мшанники были далеко от Москвы, и происходившее там раньше напрямую их не затрагивало: Ежов ли, Берия — политика была определена, а кто ее делал, не так уж и важно. Но зимой, в январе вдруг пошли упорные слухи, что Берия многих из зэков, посаженных при Ежове, выпускает и что на самом верху даже принято решение о резком сокращении числа арестов. Правда, во Мшанниках освобождений пока еще не было: до начала навигации на Кети лагерь был отрезан от мира, и Петр, если между апостолами и среди охраны заходила речь о новом курсе партии в данном вопросе, — основным доводом за него был другой тон радиопередач, — уверенно говорил, что все это чушь и бабьи сплетни. Слухи шли в лагерь преимущественно от римлян, и, чтобы раз и навсегда пресечь их, Петр в феврале, пригрозив арестом, конфисковал оба радиоприемника, которые имелись в поселке.