Ген хищника - Юлия Фёдоровна Ивлиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всего хорошего. Вы нам очень помогли, – попрощался Самбуров, следуя за вышедшей без лишних слов Кирой.
– Ты ненавидишь учителей, – поделился своими соображениями он.
– Это не учителя. Это служители военно-дисциплинарного учреждения. Они не умеют учить, они растят хорошо подчиняющиеся единицы государства. Винтики и болтики системы потребления, налогообложения, администрирования, – сухо отозвалась Кира. – Знаешь, как возникла наша образовательная система?
– Знаю, – к удивлению Киры, отозвался Григорий. – Мы переняли Австрийскую систему. А те, в свою очередь, создали ее, чтобы максимально быстро растить хороших солдат. Воевали тогда много. Основные требования, которые выдвигались массе людей, – подчиняться приказам, не задавать вопросов, уметь маршировать.
– Молодец! Пять по истории! – улыбнулась Кира, она вновь становилась насмешливой. – Все верно. Это гувернеры и философы воспитывают думающих, задающих обычно неудобные вопросы, способных к творчеству и вообще к наблюдению и выводам людей. Такие люди в сущности сложные, штучные, плохо прогнозируемые. А массовое классное образование дрессирует и штампует единицы, как правило, боевые, в случае необходимости готовые встать в строй. Так что никого они не учат. Ты же слышал: направляют по жизни, лепят клеймо.
– Вынужден признать, ты абсолютно права, – хмыкнул Самбуров. – Моя сестра думает абсолютно так же. И растит племянника, пользуясь сплошь услугами репетиторов. Дорого, энергозатратно, но хоть человека вырастит. Но это не точно. Могут вмешаться пресловутые случайные обстоятельства.
– Я однажды, когда еще только вернулась в Россию после обучения, была в одной школе. Попросили рассказать старшеклассникам о многогранности профессии психолога, ну там еще что-то по мелочи. У них как раз День учителя был. Концерт, поздравления. Сижу я вместе со всеми в актовом зале. На сцене пляшут, поют, восхваляют учителей. Потом ведущие, мальчик с девочкой, пошли в зал вопросы задавать. И какую-то там учительницу подняли, взрослую тетеньку, что называется, с педагогическим опытом. «Марьиванна, – писклявым голосом завопила Кира, передразнивая школьников, – когда вы решили, что станете учителем?» И тетя отвечает, с гордостью, с явным удовольствием: «Ой, еще во втором классе. Я завела тетрадку, записала все имена кукол и ставила им отметки».
Кира замолчала, ожидая реакции Григория. Тот хмурился, соображал. С Кирой он все время чувствовал себя словно на экзамене, словно проходит проверку на кругозор и уровень образованности.
– Отметки, ей нравится ставить отметки, не учить, не передавать знания, – догадался подполковник.
– Точно, еще во втором классе она решила пойти в школу, чтобы иметь возможность и право оценивать, ставить клеймо. Еще не осознавала, но уже желала самоутверждаться, доминировать над хрупкой детской психикой, – закончила мысль Кира.
– Тебя послушать, так в школу идут одни извращенцы, – хмыкнул Самбуров. – И растят потом извращенцев.
– Практически это так и есть. Школа крайне жесткий институт ломки психологии. Оттуда, как из тюрьмы, тяжело выйти со здоровой психикой, – пожала плечами Кира.
Они шли по шуршащей первой палой листвой дорожке. Жара, и сухие листья шуршат под ногами. Новый учебный год в летнем городе. Вокруг пестреют цветы, деревья зеленые, пускают свежие светлые отростки, будто весной, и лишь отдельные листья подсыхают и опадают, напоминая особо внимательным горожанам, что осень все-таки будет.
– Тебя обижали в школе одноклассники? – осторожно поинтересовался Самбуров. – Тебе было там плохо?
– Нет. – Кира засмеялась. – Меня не обижали в школе. Я была очень умной и совершенно непредсказуемой. Со мной просто опасались связываться. Никогда не знали, что я выкину. «Невозможность спрогнозировать» поведение человека – это самое страшное оружие. Ведь не знаешь, с чем бороться. А когда силы расставлены понятным образом и очевидно, кто сильнее, кто слабее, в этом случае никто не будет воевать, вступать в конфликт. Зачем? И так понятно, чем кончится борьба. А вот когда силы приблизительно равны, тогда интересно побороться и есть шансы одержать победу, выбить какие-то дополнительные преференции, выгоды, плюшки. И третий вариант, редкий. Непредсказуемый, неизвестный противник. Если даже не можешь предположить, какова расстановка этих самых сил, не догадываешься, что противник может выкинуть. Тут удобнее вообще держаться подальше и делать вид, что тебе ничего и не надо.
– Ты страшная женщина! – засмеялся Григорий. Он взял ее за руку, направляя мимо лужи.
– А я думала, хотя бы хорошенькая, – надула губы девушка и засмеялась. – А в школе мне было никак. Жалко потерянного впустую времени.
Мужика в рабочем замызганном халате поверх такого же видавшего виды спортивного костюма, с явными следами алкоголизма на лице, они застали возле мусорных баков. Он сосредоточенно раскладывал картон и тонкую фанеру по разным стопкам.
Самбуров показал мужику корочку. Тот с трудом сфокусировал на ней, а потом на них взгляд.
– Примерно двадцать лет назад в этой школе училась дочка майора таможни, пацан, ловко обращающийся с велосипедами, и маленькая девочка, которую в будку к собаке засовывали. – Кира решила пойти простым путем и описать самые яркие приметы тех, кто их интересовал. Вряд ли его алкоголизированная память помнит имена ребят.
От «будки собаки» даже Самбуров оторопел, но промолчал. Кира же попала в самую точку.
– Ну, училась. Противная девка. Все время Зуру мучала, – сказал сторож.
– Которая из них мучала? Зура – это собака? – Кира слегка повысила голос, будто с более громкими интонациями появлялось больше шансов, что он поймет, что она ему говорит.
– Зура – это собака. Вон там жила. Эта мелкая в ее конуру лазила и жратву переворачивала. Не шибко кому понравится, когда в твой дом залезают. У Зуры-то не больно большая конура была, – бубнил дворник. В руках он мял небольшой лист картона.
– Дочка таможенника? Она над Зурой издевалась? – Кира внимательно всматривалась в затуманенные глаза мужчины и, не найдя в них ничего значимого, со скукой хмыкнула.
– Нет, к Зуре приставала коротышка. А против дочки таможенника кто же будет хвост задирать. Учителя-то и те не смели. Хотя тоже гаденыш тот еще была. Мне чего начальство сказало, то я и сделал.
– Хорошо. А где сейчас Зура?
– Померла. Где ж еще-то? И кутенок ее вырос да помер. Я всегда из помета одну сучку оставлял и Зурой называл. Они и похожи все были, на полрожи пятно и ухо драное. Сразу с рваным ухом рождались. А потом в школе нельзя стало собаку держать, я ее будку за забор перенес. А потом Зуру украли.
– Украли собаку? Дворняжку? – удивилась Кира. – Может, убежала?
– Ошейник, перерезанный ножом, остался. Собака сама, что ли, ножом резала? – без особого возмущения сообщил сторож.
– И давно Зуру украли?
– Да с полгода прошло. Зимой.
– Действительно, вряд ли
