Ген хищника - Юлия Фёдоровна Ивлиева

Юлия Ивлиева

Ген хищника

В книге присутствуют как реальные места,

события и герои, так и допущения,

географические и прецедентные.

© Ивлиева Ю.Ф., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Пролог

От запаха мокрой собачьей шерсти тошнило. Комок рвотной массы подкатил к горлу. Она проглотила его усилием воли и выдохнула через нос – рот был заклеен скотчем. Она отчаянно пыталась не задохнуться от подкатывающей к горлу рвотной массы и вони псины.

Зура, беспородная дворняжка размером с немецкую овчарку, лохматая и нечесаная. Старое и спокойное животное, никогда в своей жизни еще никого не покусало, радостно повизгивало на любую ласку, а сейчас помалкивало. Собака не понимала, почему в промозглый дождливый день должна отдать свою конуру другому существу. Не в силах выгнать незваного гостя, Зура втиснулась в сырое грязное пространство, затолкав захватчика территории в глубь своего жилища, сделав вид, что в конуре она одна.

Гостье в конуре Зуры приходилось тяжко. Воздух совсем перестал поступать, все пространство заполонили шерсть и сырость. Клочки волос и подшерстка прилипли к лицу. Связанная по рукам и ногам, она не могла ни пошевелиться, ни перевернуться. Лишь старалась медленно вдыхать через нос, чтобы в него попало как можно меньше собачьего пуха, и с силой выдыхать, чтобы вытолкнуть ошметки шерсти из носа. Тело онемело. Затекло. Зура раздраженно возилась, потом, засопев, уснула. Время, казалось, тянулось бесконечно. Собачий ошейник на ее шее больно давил, царапины и синяки на теле саднили. По крыше конуры колотил и колотил дождь. Вода стала подтекать под будку. Спину и ноги кололо от холода и долгого лежания в одном положении. Потом все ощущения пропали. Казалось, ее тело умерло и осталось умереть только сознанию. Она прикрыла глаза, уже ничего не ожидая.

«Ты животное! Ты не человек! Ты ничтожество, недостойное жизни! – Слова визгливо звенели в голове. – Разве ты можешь делать то, что делают люди? Нет! Ты не можешь! Обрубок! Свиноматка! Самовар!»

Каждое оскорбление, казалось, как хлыстом лупило по ней. Крики хороводом кружились вокруг, мелькали хохочущие лица.

«Животное должно жить в клетке! Тебе подойдет конура!»

Ее пихали и толкали, щипали и били. Она постаралась отключиться и ничего не слышать. Старалась не чувствовать и не думать. Она только пристально смотрела на издевающуюся над ней девчонку, краснолицую, распаленную от азарта и пыток. Отмечала каждую ее ухмылку, гримасу.

Время, казалось, остановилось совсем. Зура не двигалась. Ни один собачий мускул не шевелился. Вдруг собака дернулась. Псина вскочила и выбежала под проливной дождь, виляя хвостом. Она почуяла запах еды – горячего месива из хлеба, молока, консервов. В окошке конуры появились черные резиновые сапоги.

– Что за черт! – выругался их обладатель. Он не спеша поставил собачью миску на землю, обогнул принявшуюся лакать месиво Зуру.

В просвете конуры не появилось лицо, в дырку просто пролезла рука, узловатая и грубая, нашарив рукав куртки, вытащила пленницу наружу.

– И какой плесени тебе там понадобилось? Что за игры по собачьим будкам лазить? – глухо и безразлично пробормотал мужчина. Он не удивился тому, что она в будке, не сердился, не злился. Просто ему нужно было что-то сказать. Он сдернул кусок скотча с ее лица. Из освобожденного рта выплеснулась рвота. Наконец-то можно было не бояться захлебнуться в собственных рвотных массах.

Мужчина выпустил ее из рук. Она снова упала на землю, лицом в грязь, размытую дождем. Краем ключа он полоснул по скотчу на ее руках, потом на ногах, клацнул замок ошейника.

Она продолжала лежать в грязи на животе. Рвать ее перестало, но подняться не хватало сил.

Мужчина потянул освобожденную пленницу за капюшон, слегка тряхнул и поставил на ноги, облокотив на собачью будку. Она еле стояла, до побелевших пальцев вцепившись в мокрые доски. Рыдая, прохрипела:

– Я не играла. Не я…

Он будто не расслышал ее. Словно не видел ее разодранной одежды, истыканного палкой лица, ссадин в прорехах грязных джинсов. Будто не понимал, что она сама не могла связать себе ноги и руки, наклеить кляп.

– Не играй так больше. Не лезь к собаке. Не дело это. Домой иди, – бурчал он, надевая ошейник на Зуру, проверяя, надежна ли цепь.

– Не я… Как же я смогла бы…

– Не шали… И помалкивай… – более строго велел он, впервые глянув ей в глаза, и пошел прочь.

Она будет помалкивать. Молчать. Только бы и в следующий раз Зура дернулась, почувствовав еду. Только бы появились в проеме будки черные резиновые сапоги.

Как же долго тянулось время. Может быть, оно уже прошло?

Глава 1

Черт бы побрал того урода, который придумал будильник. Даже если на смартфоне полностью разрядится аккумулятор, сигнал будильника прорежется сквозь мертвую тьму и, проникнув прямиком в мозг, будет выклевывать каждый нейрон, вытягивать все до единого аксоны. Он отнимет каждое мгновение такого ценного сна. Даже не сна, а беспамятства, в которое впадала Кира под утро.

Пока девушка шарила рукой по полке рядом с кроватью в поисках телефона, она осознала, что ее разбудил не будильник, а телефонный звонок. Этот чертов аппарат не разрядился, хотя вчера она не поставила его на зарядку. Наоборот, он демонстрировал полную работоспособность и семь пятнадцать утра.

Не представляя, кто мог разбудить ее в это время, и не найдя в наборе цифр телефона знакомой комбинации, девушка все-таки ткнула в зеленый кружок и выдавила из себя: «Да».

Говорила ей тетка «не пей водку – станешь шлюхой». А вот о том, что водкой можно считать любой алкоголь, в зависимости от употребленного количества, предупредить забыла.

Сухим красным вином до беспамятства налакаться, оказалось, как нефиг делать. Особенно если с него начинать, а заканчивать «Егермейстером»[1] и коктейлем «Космополитен». Кира с трудом вспомнила вчерашний вечер, начинавшийся как пижамная вечеринка в студии танцев. А вот за то, что их потом, к счастью, не в пижамах, по ночным клубам отлавливали, благодарить надо нехватку того самого сухого красного, в недостаточном количестве принесенного в студию изначально. Не настолько одиннадцать девчонок оказались пьяны, чтобы, переодевшись, не отправиться за добавкой.

Впрочем, Кира становится или мудрее, или старее. Проснулась она в своей кровати в одиночестве, в трусах и, вообще чудо, – умытой.

Незнакомый серьезный голос что-то четко и с