Ген хищника - Юлия Фёдоровна Ивлиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кира дернула бровью и склонила голову набок, прикидывая, насколько справедливы домыслы бывшего завуча. Та, в свою очередь, не испытывала угрызений совести, не сожалела, что, может быть, они тогда поступили неправильно. Она просто рассказывала то, что интересовало следователя.
– А Андрей? Каким образом в случившемся участвовал Андрей? Он же, как я понимаю, тогда уже не учился в школе? – Самбуров вел опрос. Кира дергала ногой, сидя на парте.
– Я думаю, это из-за него девчонки взбеленились. Я это только потом поняла. Анита жила по соседству с Андреем. Дружить не дружили, но, наверное, он жалел ее. Те, кто ее не знал, а впервые видел, все жалели. Ну а как иначе? Маленькая, дурнушка, каждый обидеть может. А может, не жалел, а какую-то общность с ней чувствовал. Он же тоже с внешним изъяном. Про глаз же знаете?
Самбуров подтвердил:
– Знаем, бельмо.
– Ну вот. Что-то у него было жалостливо-понимающее к этой малявке. Как к хромому щеночку. А может, сочувствовал, что папашка у нее алкоголик, он же тоже с алкашами жил. Андрей несколько раз заезжал за Анитой. Забирал после уроков. Видимо, та почувствовала свое превосходство над первой красавицей школы, над Настей, ну и понеслось… Настя же так и не смогла добиться внимания мальчика. А тут какая-то замухрышка ее обскакала. И мать Аниты, и родители Насти, все ринулись заявления в милицию писать. Вопили, что школа предвзято к их дочерям относится. А милиция во всем разберется. Сильно тогда школу трясло. Настя могла всю жизнь себе испортить. У нее-то должно было все хорошо сложиться в жизни. С ее родителями, с достатком и связями. Было бы очень печально, если бы детские необдуманные поступки изувечили ей жизнь. А на Аните буквально написано было, что ничего хорошего из нее не выйдет. Не станет она достойным членом общества. Алкоголизм и безработность. Вот что на ней написано было. Педагоги всегда видят, что из человека получится. Такова уж специфика профессии. Все плохое и хорошее, вся судьба, линия жизни, это в детстве закладывается. Некоторых детей еще в первом классе можно на учет в ПДН ставить, как малолетних бандитов.
Кира засмеялась. В ее смехе явно слышались ирония и презрение.
– И вы, заслуженные педагоги, считаете себя вправе определить заранее, какой будет жизнь ребенка, – с младых ногтей заклеймить бандитом, шалавой, хорошей матерью, руководителем или милиционером? Поставить тавро на лбу. И, разумеется, своими поступками, решениями, или, как вы это называете, воспитанием, вы активно подтолкнете ребенка на ту дорожку, которую ему начертили. Шапка Господа Бога на чело не давит?
– Вы, милочка, очень молоды. – Тон и взгляд Зинаиды Семеновны мгновенно изменились. Из нее полезла напыщенная, самоуверенная и жутко социально активная тетка на низком ходу. – Поработайте с мое в школе, поймете, что все так и есть. Что собой ребенок представляет в десять лет, то из него и вырастет. Дети в школу несут и родительское воспитание, и все их недостатки и свои, и все проблемы. А мы не обязаны их перевоспитывать за наши зарплаты. И никто не вырастит из дворняжки породистого пса. Хоть по каким методикам с ним занимайся. И нечего тратить время на то, что все равно алкашом станет.
Самбуров даже не хмурился. Он привык к выходкам Киры и приучал себя получать удовольствие от развития событий. Когда Кира хотела, она мгновенно выводила людей из себя, и они, прорвав пленку показухи, начинали выплескивать из себя все, что реально сидело внутри.
– Что для вас означает «достойный человек», Зинаида Семеновна? – уточнила Кира, хитро прищурившись.
– Это человек, имеющий уважаемую профессию, семью, репутацию хорошего человека, – сказала, ничуть не пасуя, педагог.
– Прекрасно. И не из одного двоечника, которого выпустила ваша школа, не вырос директор завода, проживший в браке сорок лет и воспитавший троих детей? И, конечно, не один отличник не спился? – съязвила Кира.
– Такое может быть, но это значит, что обстоятельства так сложились. Жизнь, знаете ли, иногда вносит свои коррективы. – Зинаида Семеновна высокомерно вскинула нос и сжала губы в узкую полоску.
– И ни грамма вашей вины? Обстоятельства виноваты? – не унималась Кира.
– А в чем это я виновата? Чего бы это вдруг? Я всю жизнь посвятила школе и этим малолетним хулиганам!
– Тогда, с Анитой и Настей, вы замяли это дело? Соврали, что Анита навредила себе сама, что вы видели все своими глазами, и мать Аниты отказалась от заявления, испугавшись, что дочь упекут в психушку? – Кира сверлила бывшего завуча пылающим колющим взглядом. Любой другой человек бы вспыхнул и обратился в пепел. Но только не завуч с пятидесятилетним стажем. За годы работы в школе если она чем и обросла, это тюленьей толстой непроницаемой шкурой. И верой в свою непогрешимость. – А почему мать Насти передумала писать заявление?
– Сама Настя передумала. Я думаю, Андрей-то и вмешался. Девочка как-то в один миг изменилась. Все утихло. И, да, дело мы замяли. Это было правильное решение. И, конечно, не я одна в этом участвовала. Еще Александра Александровна и сторож, – фыркнула носительница венца Господа Бога. – Мы совершенно правильно поступили. До выпускного одна четверть оставалась. Экзамены. Довели всех и распрощались, слава богу.
– Прекрасно. – Голос Киры вновь стал холодным и безразличным. – Александра Александровна наверняка уже покоится, я надеюсь, с миром. А сторожа где найти?
– В сторожке, вход с внутреннего двора школы, дверь за мусоркой. Как учился на двойки, так и работает всю жизнь дворником да охранником, – презрительно процедила сквозь зубы учитель. Еще раз подтверждая свою теорию.
Весь лоск с носителя образования слетел. Теперь перед ними сидела усталая, старая тетка, которой некуда деваться, кроме как идти в школу и
