Гоблины. Пиррова победа - Андрей Константинов

До арбуза дело пока так и не дошло, а вот полку винных бутылок заметно прибыло — без отправки гонца в магазин за добавкой, как водится, не обошлось.

— …А я тебе на это снова отвечу! — горячечно вещал Крутов. — Ничего зазорного в халтуре нет! И если у тебя в кои-то веки подвернулась возможность заработать лишнюю копейку, то и слава богу! Так как в нашем богоносном подразделении сделать это практически нереально. А за взятки я вообще скромно промолчу.

— А что взятки?

— А то ты сама не видишь? Взяток нам не несут и в обозримом будущем не собираются. Работаем мы сугубо по чужим заданиям, а потому: на фига давать маленькие взятки исполнителям, если можно дать одну чуть большую тому, кто эти задания выписывает? Честно тебе скажу, я порой жалею, что в свое время поддался искушению и перевелся в «гоблины» из Центрального ОВО. Здесь, конечно, и работа поспокойнее, и зарплата на три штуки больше. Но вот в плане дополнительного заработка, в плане халтур — полный голяк.

— А вы там, в Центральном, подрабатывали?

— Практически поголовно. Зарплаты-то — чуть выше постового, а у большинства жены, дети. Оно, конечно, как речет наш замполич (редкостный, к слову, уебок!), любая халтура, с позиций профессионализма, вещь ненужная и даже вредная.

— Почему вредная?

— Потому что дни и часы, предназначенные для отдыха, нужно для отдыха и использовать. Дабы впоследствии еще лучше выполнять поставленные перед тобой задачи. Но ведь у нас в России, сама знаешь: никому не надо «лучше», вполне достаточно «как положено».

— И где же ты халтурил? — поинтересовалась Северова. — Неужто ларьки крышевал?

— Зачем ларьки? Как и подавляющее большинство наших парней — в частной охране. Более того, начальство на наши халтуры фактически закрывало глаза.

— С чего вдруг такая снисходительность?

— Повезло, более-менее вменяемые командиры попались. Которым достало ума осознать несопоставимость риска, которому мы подвергались каждый день, и тех денег, которые мы за этот риск получали. Знаешь, Наташ, порою мне начинает казаться, что низкие зарплаты милиционеров — есть следствие осознанной позиции государства.

— А вот мне начинает казаться, — лукаво улыбнулась Северова. — что мы с тобой, Женя, куда-то не в ту степь поехали. Подлей-ка мне еще вина немножечко.

— Ой, ради бога, извини! — спохватился Крутов, берясь за бутылку. — Я ведь вообще к чему все эти тары-бары веду?

— И к чему же?

Евгений сделался серьезен.

— Просто я хочу, чтобы ты знала, Наташа: я тебя ни в чем не осуждаю! Знай, как бы там дальше ни сложилось, у тебя среди «гоблинов» есть друг. В моей, не побоюсь этого слова, роже.

— Спасибо, Женя. За поддержку, за арбуз и… за всё. Среди всех наших ты всегда казался мне наиболее, — Северова запнулась, словно бы подбирая слова, но затем беспечно махнула рукой и докончила: — Ай, ладно! Что у пьяного на языке… В общем, наиболее интересен и симпатичен. И я рада, что не обманулась в тебе.

— Странно. — Крутов напряженно всмотрелся в Наташино лицо, пытаясь понять: смеется она над ним или в самом деле выкладывает сейчас на пьяном глазу потаенное. — А мне казалось, что ты всё это время… э-э… по Мешку страдала и сохла.

— Я настоятельно прошу тебя не упоминать более имени этого человека в моем присутствии! — не терпящим возражений тоном приказала Северова.

— Понял. Извини…

Помолчали. Каждый о своем.

— Ну давай, что ли, Женя, по последней? А то поздно уже.

— Давай.

Крутов плеснул себе. Они чокнулись и глаза в глаза выпили. Снова каждый за свое. Возвращая фужер, Женя не удержался и в который раз чиркнул взглядом по привлекательным, манящим ножкам. Которые — вот они, рядом. Только руку протяни.

— Слушай, Наташа! А может…

— Может что? — насмешливо спросила Северова. Притом что, давно заметив необычайное волнение коллеги, она прекрасно догадывалась, чем именно оно вызвано. И какое именно «что?» предстоит сейчас услышать.

— А может, раз уж я весь из себя такой симпатичный, я останусь?

— Нет, Женя. По крайней мере, не сегодня.

— Ясно, — вздохнул Крутов. Он поднялся и стал надевать куртку. — Я так понимаю, на эту ночь у тебя в планах что-то навроде «с бедой переспать»?

— На самом деле, все гораздо прозаичнее, — усмехнулась Северова, провожая гостя в прихожую. — У меня… Короче, маленькие женские проблемы.

— В таком случае, можно я тебе на днях перезвоню?

— Не можно, а нужно! Тогда я буду понимать, что нынешний визит с твоей стороны был не просто формальным визитом вежливости.

Наташа заставила себя прижаться к Крутову и гораздо нежнее, нежели просто по-дружески, поцеловала его в губы. Опасаясь не совладать с нахлынувшими эмоциями и ощущая в себе готовность плюнуть на все условности, да и трахнуть Северову прямо здесь, в прихожей, Женя торопливо покинул гостеприимную квартиру.

Наташа закрыла за ним дверь и устало привалилась к ней спиной: выражение ее лица резко сменилось с приторно-заискивающего на раздраженно-злое…

Андрей открыл дверь своим ключом и, услышав признаки движухи на кухне, не переобуваясь, сразу прошел туда. У плиты хлопотала Лера в длинном вечернем платье, в котором он последний раз видел ее два года назад, когда они ходили на свадьбу племянницы.

— Так ты дома? Странно, я последний раз звонил минут сорок назад, и мне никто не ответил.

— Я только что пришла.

— Откуда?

— Что значит откуда? С работы, разумеется.

— А с каких это пор ты стала ходить на работу как на праздник? Я имею в виду платье.

— Между прочим, этому платью уже четыре года. И от всей праздничности у него осталась разве что длина.

— А где Алиса?

— Они с мамой решили остаться на даче еще на пару дней. Погода чудесная, пускай добирают последние денечки.

— А меня ты предупредить не могла? Я, между прочим, волнуюсь!

— Да что ты? Как это на тебя непохоже.

— Я, кстати, в течение дня пытался дозвониться тебе на трубку. Но она была постоянно отключена.

— С мобильником что-то случилось. Похоже, аккумулятор окончательно сдох. К слову, моя трубка еще старше, чем это платье.

— Ну, это как раз дело поправимое, — как-то странно усмехнулся Андрей. Он вышел из кухни и через какое-то время вернулся с коробкой, которую двумя неделями ранее случайно обнаружил в шкафу. — Вот, пользуйся на здоровье. «Соня ериксон айня». Знаешь, сколько здесь пикселей? Восемь миллионов! Не веришь? Можем вместе пересчитать.

Валерия изменилась в лице, испуганно забегала глазами по сторонам, заговорила сбивчиво:

— Я… это… Это я тебе купила. На день рождения. Вот… Спрятала до поры до времени.

— Господи, какая ж ты у меня заботливая! — восхитился Мешок. — У мужа до днюхи без малого полгода, а любящая жена уже купила ему подарок. И какой подарок! Половину своего месячного жалованья грохнула! Телефончик, правда, дамский. Ну да это фигня. Как говорится, дареному телефону в корпус не смотрят.

«Или сейчас, или никогда!» — решила Валерия и, собравшись, выдохнула:

— Андрей, я… Я давно собиралась с тобой поговорить!

— О чем поговорить? Вернее, о ком? Неужели, о Людвиге Ромуальдовиче?

— Ты… Откуда ты?…

Всё. Спокойного взвешенного разговора не получилось, ибо Валерию прорвало. Она больше не могла и не хотела сдерживать неделями копившееся напряжение и дала волю праведному, как ей казалось, гневу. Тем паче что случай предоставился поистине уникальный: бить врага его же оружием!

— Так ты шпионил за мной? Какая прелесть!.. Какая мерзость!.. Впрочем, можно было догадаться о чем-то подобном. Это вполне в твоем стиле. Сам за нами хвостом таскался? Или подрядил на это дело подчиненных?

— Замолчи, слышишь! — зло сказал Андрей, до хруста суставов сжав кулаки.

— Что, правда глаза колет?! А вот интересно: ты вел исключительно визуальное наблюдение? Или записывал нас на пленку?

— Я сказал: заткнись!

Но Валерию было уже не остановить:

— Наверное, все-таки записывал. Ты ведь у нас — мент, настоящий опер. А настоящие опера знают, что фиксирование доказательств — это очень важный момент в уголовном расследовании… Знаешь, когда мы с Людвигом останавливались в одном мотеле, он обнаружил на потолке, прямо над кроватью, миниатюрную камеру. Часом, не ты поставил?

— Лера! — угрожающе произнес Андрей. — Еще одно только слово…

— А записи с той ночи у тебя, случайно, не сохранились? Никогда не видела себя занимающуюся любовью со стороны.

Не выдержав, Мешок коротко, без замаха ударил жену кулаком в лицо. Ударил на эмоции, но вполсилы. Тем не менее и этого оказалось достаточно, чтобы Леру отбросило на несколько метров: вылетев в прихожую, она упала на спину, больно ударившись затылком о паркет. Но и даже теперь, надо отдать ей должное, самообладания госпожа Мешечко не потеряла. Равно как показного мужества и демонстративного презрения к выходке мужа.