Гоблины. Пиррова победа - Андрей Константинов

Андрей Константинов

Гоблины. Пиррова победа

ГЛАВА ПЕРВАЯ

АНТИРЕЙДЕРСКИЙ ЗАГОВОР

Технический этаж многоквартирного дома в старом фонде. Здесь, у обычно закрытой на замок решетки, преграждающей лестничный пролет, ведущий на чердак, стоят двое молодых людей в камуфляжных куртках. Один из них уже в «балаклаве», второй еще только ее нахлобучивает. Судя по сумбурным телодвижениям, этот вид головного убора ему в диковинку.

— Эй, вы скоро там? — доносится от лифта приглушенное. — Давайте скорее, пока всё тихо.

— Щас! — натянув шапочку, коротко бросает замешкавшийся и достает из баула два АК-74М. Один он протягивает напарнику, а сам, вскинув ствол второго, встает в некое подобие боевой стойки. — Ну как? Впечатляет?

— Блеск! Обосраться от страха! А я?

— Супер! Ну, двинули, что ли? Времени в обрез.

— Идем…

Двое, с автоматами наперевес, начинают торопливо спускаться вниз по лестнице.

Завораживающее зрелище, отдаленно напоминающее сцену из американского боевика категории «В». Поскольку в силу внешней хлипковатости парней, до «А» они немножечко недотягивают…

Санкт-Петербург,

26 августа 2009 года,

среда, 10:12 мск

Меньше суток прошло с того момента, как личный состав «гоблинов» узнал о трагической кончине Ивана Демидовича. До сих пор не отошедшие от потрясения Вучетич, Джамалов и Северова сидели в комнате отдыха конспиративной квартиры, совсем недавно служившей временным пристанищем ушедшего в мир иной бомжа. Минут пять назад к этой троице присоединился до черноты загоревший, посвежевший после крымских каникул Холин. Согласно графику дежурств Григорий должен был выйти на службу только завтра, но, прознав о последних событиях, не смог усидеть дома — примчался.

Глотки «отдыхающих» саднило от бессчетного количества выкуренных сигарет, а неумело сваренный Наташей кофейный напиток на фоне того кофе по-турецки, что раньше готовил для них Демидыч, горчил и бодрящего действия не оказывал. Скорее, напротив, удручал. Как и всё происходящее.

В курилку сунулся Андрей, и всеобщая апатия вмиг перешла в собранность и настороженность:

— Всем привет! О, Гришка? Уже вернулся?

— Вернулся, — мрачно кивнул Холин. — А у вас тут такие дела творятся! Я, блин, прям как чувствовал: всю обратную дорогу на душе словно кошки скреблись.

Мешок без спроса вытянул из лежащей на столе пачки сигарету. Закурил. Опасаясь не сдержаться, намеренно уселся так, чтобы не встречаться глазами с Северовой. Выглядел он сейчас неважно: землистого цвета лицо, воспаленные веки и круги под глазами — всё это вкупе являло собой классический портрет бесконечно усталого, задерганного человека.

— Андрюх, что там слыхать-то? — угрюмо поинтересовался Джамалов.

— Помимо того, о чем вы уже и так знаете, ничего. Тело нашли путевые обходчики. Рядом с насыпью. Демидыча сначала ударили ножом в печень, а затем сбросили с поезда.

— Версии, подозреваемые есть?

— Да какие тут в жопу версии?! А подозреваемые? Конечно, есть. Целый поезд. С учетом того, что никто из пассажиров ни в Бологом, ни в Твери не сходил.

— А оперативник, который Демидыча сопровождал, чего говорит?

Судя по тому как нахмурился Мешок, сейчас он не был расположен к беседе в формате интервью. Но, тем не менее, ответил. Хотя и с нарастающим раздражением:

— Оперативник рассказал, что перед сном Филиппов взял полотенце, зубную щетку и пошел в туалет. Долго не возвращался. Минут через пятнадцать опер отправился за ним и никого не нашел. Дверь в тамбуре при этом была открыта. Забеспокоившись, он вместе с разъездным нарядом милиции прочесал весь состав. Ничего и никого подозрительного не заметили. К слову, видимых следов борьбы, насилия в тамбуре не было. В общем, вплоть до обнаружения трупа надеялись, что Филиппов, по каким-то причинам решил дать деру и соскочил сам. Поэтому сообщение об исчезновении и пришло с такой задержкой.

— Тот, кто носит медный щит, тот имеет медный лоб! — буркнул Холин. — М-да, хороший вы мне подарочек ко дню рождения устроили, нечего сказать!

— А разве у тебя сегодня? — удивилась Наташа.

— У меня разве завтра… Вот так, бляха-муха, и живем: завтра — день рождения, послезавтра — похороны.

Андрей загасил сигарету, молча подошел к хозяйственной полочке, на которой выстроился немудреный общаковый кухонный скарб, снял с нее пустую стеклянную банку и водрузил в центр стола. Народ наблюдал за телодвижениями начальника с молчаливым недоумением.

— На судмедэкспертизу уйдет пара дней. Так что похороны, скорее всего, состоятся в субботу либо в воскресенье. Демидычу светит неструганый 180-сантиметровый сосновый ящик и столбик с номерком на задворках Южного кладбища. Мне кажется, что этот человек своей жизнью все-таки заслужил нечто большее.

— Согласен, — хмуро подтвердил Холин. — Хотя бы после смерти надо старика уважить.

— К твоему сведению, этому «старику» было всего пятьдесят пять лет… Короче, — Мешок достал из заднего кармана джинсов пятитысячную купюру и пихнул ее в банку, — никого не напрягая и не заставляя. Если есть желание и возможность. На гроб, камень и отпевание…

Выклянчившая на сегодняшний день отгул Ольга нетерпеливо прохаживалась по залу международного аэропорта «Пулково-2» в ожидании рейса «Пекин — Санкт-Петербург». Боясь опоздать, она опрометчиво заказала такси, растранжирив таким образом кучу денег, а в итоге прикатила на целых сорок минут раньше. Теперь вот слонялась-маялась и от вынужденного безделья продолжала заниматься самоедством. Которое, как известно, суть есть непроизводительная работа совести. Этой самой работой Прилепина занималась вторые сутки кряду.

Сначала известие о смерти Ивана Демидовича потрясло Ольгу до глубины души. Вчера, разбуженная вслед за Андреем настойчивым, ранне-утренним телефонным звонком, она долго не могла осознать сам смысл фразы «Филиппов пропал», глухо вброшенной Мешком в процессе судорожных собираний. Осознание пришло позднее, когда Прилепина, поняв, что не сможет больше заснуть, поставила на кухне чайник, вернулась в комнату и принялась собирать для стирки смятое, всё еще влажное от горячего пота и любовных соков, постельное белье.

В начале восьмого ей позвонил Андрей и коротко сообщил о найденном на железнодорожном перегоне неопознанном трупе. И хоть оставалась слабая надежда, что страшная находка — другая, «чужая», у Ольги больше не оставалось сомнений в том, что Иван Демидович погиб. Не просто погиб — убит. И не просто убит, а, возможно, убит именно в те самые минуты, когда они с Мешком — здесь, на этих самых простынях — занимались любовью.

«В высшей степени политкорректная фраза, — совсем не о том тогда подумалось Прилепиной. — Автору, безусловно, зачет за смекалку. Звучит куда как возвышеннее и романтичнее, нежели казенно-медицинское «совокуплялись». Но ведь любовь, это в первую, да и во все последующие очереди — Чувство. Заниматься можно чем угодно, но чувствами?» Другое дело: имелось ли таковое про меж них с Андреем? Врать самой себе никакого смысла не было, а потому Ольга, обойдясь без звонка другу и помощи зала, с грустью озвучила правильный ответ: «Ответ D. Нет, не было».

С этого момента все ее мысли переключились именно в эту плоскость. В Плоскость Чувства. Нет, безусловно, Прилепина не шла по жизни бессердечной эгоисткой. Конечно, ей было жаль обаятельного, нескладного, по-детски беззащитного бомжика Демидыча. Но его смерть осталась где-то там, далеко, в новгородской глубинке. Так что уход сей был сродни виртуальному: ведь не случись совсем необязательного, как думалось Ольге, телефонного звонка от «транспортника» Лисицына, «гоблины» могли продолжать считать Ивана Демидовича лишь небольшим проходным эпизодиком в своем многосерийном служебном сериале. Снаряжая Филиппова в столицу, мало кто из них помышлял о том, что их пути когда-нибудь пересекутся снова. Как любил говаривать полковник Жмых: «Мы — всего лишь камера хранения на милицейском вокзале. Приняли товар, а опосля вернули, в ценности и сохранности. Жалоб и претензий нет? И слава богу!»

А вот их отношения с Мешечко на эпизодик более никак не тянули. После событий прошлой ночи — точно. Отдавая себе отчет в том, что это именно она спровоцировала Андрея и, чего греха таить, сама затащила его в постель, Ольга мучилась ужасно. Мучилась, потому что ТОГДА сделала это вполне осознанно, но вот ТЕПЕРЬ не понимала: осознанно зачем? Конечно, можно было и не ломать над этим голову и утешиться банальным: у нее так долго не было мужика, что просто не мог не наступить момент, когда взбунтовавшаяся физиология решительно пнет и пошлет ко всем чертям разум. Но «физиология бунтовала» и раньше. И за месяцы ее «незамужней» жизни не один только Мешок смотрел на Ольгу с интересом, а то и с придыханием. И, что называется, подбивал клинья. Однако довести «взгляды» до умопомрачительной постельной страсти ей захотелось только с ним.