Там, где цветет полынь - Ольга Птицева

class="p1">Уля взбежала по лестнице, ведущей к терминалам, чтобы оплатить проезд до Лося, бросила монетки и получила еще тепленькую бумажку билета. Когда она прошла на платформу, Глеба там, конечно, не было. Уля закрыла глаза.

Ее наполняло злое возбуждение. Если придется, она была готова бежать вслед за вагоном. Только бы оказаться рядом с вещицей в момент, когда ее полынная суть сольется с вещным обликом. Откуда-то Уля точно знала, как это будет. Она протянет руку во тьме, а пальцы отыщут холодный пластик камеры.

Уля сделала еще один глоток полынного тумана и разглядела во тьме тонкую фигурку мальчика, прячущегося под платформой. Все остальные тени, снующие тут и там, и еле заметные, и плотные в своей скорой гибели, перестали существовать. Весь мир перестал иметь хоть какое-то значение. Все, кроме Глеба, который уже закреплял камеру на ремешках.

– Надень капюшон, – прошептала Уля, открывая глаза. – Ты же обещал маме.

Будто услышав, Глеб потянул за плотную темно-синюю ткань, накидывая ее на голову. Вот теперь он был точь-в-точь таким, как виделся Уле в полыни. Она кивнула кому-то невидимому и подошла к краю платформы. В отдалении загудела подходящая электричка. На часах светилось 9:58.

Уля вошла в тамбур. Мимо повалил поток пассажиров, мечтающих занять удобное место. Мест никогда не хватает на всех. Электрички лишь подтверждают это жизненное правило. Готовят человека к тяжелому дню, полному схваток за самый лакомый кусок. Да что там – хоть какой-нибудь кусок. Поезд отошел от станции ровно в десять. Глеб остался стоять под платформой в ожидании шедшего следом экспресса. А значит, трансляция началась, чтобы запечатлеть ожидание и восхождение. И падение тоже.

Уля покачала в руке телефон, но с раздражением убрала его в карман. В этот момент она не помнила, почему не купила новый, умеющий загружать видео с ютуба. Она вообще ничего не помнила – глаза застилал полынный туман, упоительно густой.

Уля барабанила по дверному стеклу пальцами. Чувство внутри нее было похоже на жажду. На электричество, которое зарождалось в ней от горячего дымного дыхания Рэма той ночью. Предвкушение. Вот чем это было. Она так старательно выслеживала подарочек, а теперь до него оставалось всего ничего.

– Быстрее, быстрее, быстрее… – шептала Уля.

Мужчина, стоявший рядом, заинтересованно на нее покосился.

– Опаздываете, дамочка? – спросил он, приосанясь и втянув пивной живот.

Уля бросила в его сторону один-единственный взгляд. Мужик тут же сдулся, словно уменьшился в росте, и поспешил скрыться в толпе. Уля хмыкнула. Ее никогда не боялись. Ни в прошлой жизни, когда она из кожи вон лезла, только бы нравиться всем и каждому. Ни в новой, когда боялась она – всех и себя в первую очередь. И вот гляди-ка. Значит, в ней появилось что-то опасное.

Электричка замедлила ход. Уля выскочила наружу, как только двери оторвались друг от друга, похожие на разлученных сиамских близнецов. Ее встретил знакомый горький ветер. Уля улыбнулась ему, как старому приятелю. Ей не было холодно или страшно. Она прекрасно знала, что нужно делать.

Не глядя по сторонам, Уля прошла к самому началу платформы, присела на корточки, примеряясь, как бы удачнее спрыгнуть. Высота была небольшой, но подвернутая нога – недостойная причина, чтобы упустить первый подарочек. Глеб уже несся на крыше экспресса, бросая собственную гибель напоказ безликим подписчикам с котиками на аватарках.

– Это раз, – ухмыльнулась Уля.

Она спустилась вниз по насыпи и тихонько пошла вперед. Низкие тучи нависали над землей, в облетевших кустах прятались ночной туман и талая изморозь. Уля кивнула им, говоря: вот она я! Пришла, чтобы взять свое.

Экспресс оглушительно загудел за спиной. Ульяна шагнула в сторону, поскальзываясь на грязи, но удержалась на ногах. Она насчитала двенадцать пролетевших мимо вагонов. В окнах можно было разобрать смазанные фигуры людей, едущих в пригород. Они что-то читали, смотрели, дремали, обдумывая дела, и не знали, что их поезд сейчас мягко уйдет по стрелке в сторону. А мальчишка, стоящий на крыше последнего вагона, потеряет равновесие, отпустит скобу и упадет вниз.

Уля проводила взглядом черную фигурку, выделявшуюся на сером полотне неба, и прибавила шагу. Старая Мойра уже схватила нить судьбы Глеба, слишком короткую, чтобы назвать ее счастливой, и поднесла холодные ножницы. Ульяна прошла мимо стрелки, осторожно переступила ее. Мир заволокло туманом. Тонкая грань между тьмой под веками и реальностью больше его не сдерживала.

Уля шла по колено в горьком молоке, толком не понимая, что делает, но точно зная, что делает это правильно. Вот она свернула на соседнюю колею, повторяя движение поезда, и увидела его бегущим вперед. Вот пошла быстрее, неловко перескакивая со шпалы на шпалу, боясь оступиться, потерять драгоценные секунды на падение. Даже сквозь туман Уля разглядела, как на рельсах что-то темнеет. Она побежала, разгоняя собой туманную мглу, ничего не чувствуя, кроме пропитавшей тело травяной горечи. Губы пересохли – она ловила ртом воздух, подгоняя себя.

– Быстрее, еще быстрее! – билось в ушах вместе с пульсом.

За несколько шагов до лежавшего без движения Глеба она остановилась, будто со всего маху налетела на прозрачную стену. Глеб упал ничком, раскинув ноги, неловко подвернув под себя левую руку и вытянув вперед правую. Сбившийся капюшон не скрывал растрепанных волос. Рядом валялась разбитая камера.

Дрожащей рукой Уля потянулась к ней, стараясь не смотреть на Глеба. Она застонала от наслаждения, когда ее пальцы нащупали холодный пластик. Никогда еще Уля не испытывала такого восторга. Туман подчинялся ей. Он сам толкнул камеру в Улину ладонь, помогая вытащить первый подарочек из видения. Объединить его, меченный смертью, с вещицей, расколотой о каменную насыпь.

Уля стиснула в пальцах ремешки и открыла глаза. Тумана больше не было. Воздух был прозрачным и очень холодным. Он мигом пробрался под куртку, обжег вспотевшую спину, погасил румянец на щеках. Ничего больше не дурманило взгляд. И мальчик на рельсах перестал видеться Уле бездушной куклой. Он медленно остывал. Кровь уже натекла из-под него и медленно впитывалась в землю между шпалами, окрашивая ее в бурый цвет.

Уля попятилась, осознавая, что все это произошло на самом деле. Что красивый мальчик Глеб, которого мама просила не снимать капюшон, лежит у ее ног сломанный, окровавленный, неживой. Не спасенный ею. Прямо как Никитка.

В стороне взвыли сирены – скоро сюда должны были приехать врачи и полиция. Уля сделала еще пару шагов. Не глядя, нащупала кнопку и выключила камеру, которая продолжала вести трансляцию разбитым зрачком. Восторг покидал Ульяну вместе с предвкушением и полной уверенностью в собственной правоте. Она судорожно глотнула воздух, но в нем больше не было полыни. Только