Там, где цветет полынь - Ольга Птицева

Полынь нестерпимо сгустилась, но Уля уже научилась с этим мириться. Она сделала глубокий вдох, позволяя туману пропитать себя насквозь. Когда бескрайняя ширь железнодорожных путей сменилась полутемным уютом кофейни, Уля точно знала, что вещица, запомнившая смерть, брошенную напоказ интернету красивым мальчиком Глебом Ямским, осталась валяться на острых камешках возле рельсов. Разбитым глазом маленькая камера продолжала снимать, как обмякло бездыханное, поломанное молодое тело. Гусу этот ролик определенно бы понравился.

Вилка что-то щебетала, рассказывая о свадьбе, Владе, маме и поездке на теплое море, но Уля ее не слушала. Сладкая кофейная горечь на ее языке мешалась с горечью полынной.

Лось

Ноутбук загудел особенно жалобно и завис. Уля чертыхнулась под нос, подергала мышку и откинулась на спинку дивана. Компьютер давно уже работал на последнем издыхании, как старый курильщик, поднимающийся на двенадцатый этаж без лифта. Купленный в надежде, что затворничество может приносить какие-то средства к существованию, если работать удаленно, ноутбук не сумел окупить даже свое приобретение.

Но сейчас его помощь была просто необходима. Как отыскать нужного ей Глеба Ямского, Уля представляла вполне отчетливо. Такие, как он, не пытаются скрыть свою личность, не забиваются в угол, обрывая все контакты. Нет. Дефицит внимания, подростковая жажда стать особенным, популярным, не таким как все, толкают на глупые поступки. Или опасные. Чаще всего – опасные.

Этот самый Глеб стоял перед Улиными глазами, нахально скалясь в камеру. Он ждал от своих почитателей признания. Сто тысяч просмотров от ста тысяч мертвецов. Аристократические черты в памяти Ули сменились кривой ухмылкой Рэма. Еще немного, и она почуяла бы табачный дым, и хриплый голос прошептал бы в самое ухо: «Они все уже мертвы. Сто тысяч золотых рыбок». Но рядом никого не было. Рэм исчез, не оставив ни единой подсказки, как его отыскать. И Уля удивлялась собственному безразличию.

Ей не было обидно, и страшно за него не было; даже беззвучный разговор по телефону, приведший Рэма в такой ужас, теперь вызывал лишь слабый интерес. Даже встреча с Вилкой отошла на второй план, куда-то далеко, за полынную пелену.

Как только туман в кафе рассеялся, а голову перестало кружить, Уля спешно попрощалась, пообещав обязательно позвонить на неделе. Разочарование в глазах Вилки не произвело на Улю никакого впечатления.

«Подписывайтесь на мой канал, ставьте лайки; когда я наберу больше ста тысяч просмотров этого видео…» – говорил с экрана Глеб, и если бы Уля могла, то начала бы молиться, чтобы мальчик не ринулся снимать новый сюжет до того момента, пока она не отыщет его и не поймет, как перехватить в реальном мире.

«Когда ты злишься, у тебя больше шансов выжить, – говорил Рэм. – Страх загоняет тебя в тупик».

– Предвкушать полынь, а не бояться… – шептала Уля, взбегая по грязным ступеням подъезда. – Все так и есть.

Переступив порог, Уля сразу же споткнулась о раскиданные у входа тюки. Оксана копалась у большого шкафа, который вновь загородил собой проход в комнату Рэма. В сердце что-то кольнуло – чуть ощутимо, издалека. Больно больше не было. Злая, колючая энергия пружинила в мышцах. Оксана услышала ее шаги и разогнулась. По красному отекшему лицу щедро расползались белые пятна.

«Сердечная недостаточность, – равнодушно подумала Уля. – Еще один мертвяк».

И сама испугалась своей жестокости. Ровно на одну секунду, пока ключ поворачивался в замке. В комнату она вошла, уже не вспоминая об Оксане. Все мысли занимал спящий мертвым сном ноутбук.

Теперь оживленный правдами и неправдами компьютер шумел, а Уля выстукивала пальцами раздраженную дробь. Скорее, еще скорее, так быстро, как только могут отмирающие микросхемы. Может быть, в этот самый момент Глеб Ямской уже забирался на крышу, схватившись рукой в прорезиненной перчатке за скобу вагона. Может, он уже потянулся поправить ремешки на лбу. Может, вагон уже дернулся на переезде. Может, Глеб уже рухнул вниз, ломая тонкий мальчишеский хребет, а камеру подхватили загребущие лапищи полицейского и поместили ее в прозрачный пакет с биркой «Вещдок». И тогда первая вещица ускользнет от Ули без возврата.

Она скрипнула зубами. Экран наконец моргнул, выдавая целый список видео, найденных по запросу «глеб ямской зацепинг видео». Первая же ссылка вела на личную страничку. Фото на главной – смазанное, черно-белое – пыталось скрыть природную красоту Глеба, но выходило плохо. Он был похож на фарфоровую куклу и тонкими пальцами прижимал к лицу черную ткань, кажется шарф, но тот лишь подчеркивал его острые скулы и восточный разрез глаз.

– И чего тебе дома не сидится? – спросила Уля, пролистывая фотки на стене.

Спокойствием и прилежностью Глеб точно не отличался. Фоном для его отчаянно храбрящегося лица то и дело служили крыши высоток, заброшенные дома, территории строек и заводов. Но своим новым нутряным чутьем Уля ощущала страх. Не нужно было заглядывать во тьму, чтобы понять: Глеб боялся каждого трюка, совершенного на потеху подписчикам. Но все равно раз за разом залезал туда, куда не следует. Чтобы лайков у фотографии набралось на пару сотен больше, чем у предыдущей.

Уля искала зацепки. Последнее фото, опубликованное пару часов назад, доказывало, что Глеб еще жив. Но как найти его в огромном городе? Слишком широким был охват опасных прогулок. Слишком непредсказуемо передвигался он в поисках острых ощущений и признания невидимых наблюдателей.

Когда среди потока снимков очередной покоренной верхотуры с экрана на нее посмотрела молодая, но очень утомленная женщина, Уля пролистнула и ее, но потом замерла и медленно вернулась наверх. Опубликованной записи было три месяца.

Короткая подпись: «С днем рождения, ма!». Ни смайлика, ни хештега. Только фото, где тонкие материнские руки прижимают к себе чуть смущенного, но улыбающегося Глеба. Даже на семейном снимке было видно, как тревожится она за сына, с которым была очень похожа: восточная красота, смоляные волосы, тонкие черты, фарфоровая кожа. И скованная нежность в легких прикосновениях.

Что почувствует эта женщина, когда официальный голос в трубке скажет ей, что Глеба больше нет? Горе? Вину? Непонимание? Недоверие? Что? Треск разрываемой пополам жизни. До и после. Уля знала это отчетливо, она уже однажды такое пережила.

А теперь смотрела, как несмело, но счастливо улыбаются эти двое с фотоснимка, и не могла отвести взгляд. Она все ждала, что заплачет, но ничего не произошло. Только полынь, горчившая на языке с самого кафе, чуть сгустилась, заставляя сморщиться. Уля сглотнула.

– Прости, – сказала она, пролистывая запись. – Я ничем ему не помогу. Я уже пробовала.

Спустя четверть часа Уля поняла,