Там, где цветет полынь - Ольга Птицева

И тогда Уля побежала. В сторону, по насыпи, падая, вставая и снова устремляясь, не зная куда и зачем. Просто бежала, пытаясь оторваться от самой себя. Отделиться от той, что хохотала в рассветной комнате, увидев во сне Никитку. Не желая иметь ничего общего с человеком, не предупредившим о беде мать красивого мальчика Глеба.

Силы закончились у старых гаражей. Уля скорчилась у разрисованной стены. Только теперь она поняла, что все это время сжимала в кулаке ремешки. Сам пластик оказался вымазанным кровью. Уля стерла ее рукавом, посмотрела на бурый след, появившийся на ткани, и медленно сползла по стене на землю.

Она не плакала. Ее не выворачивало наизнанку. Она просто сидела у вонючей стены гаража, и смотрела на свой побелевший кулак, на тонкие ремешки, которые подвели Глеба, на измазанный его кровью пластик, и не могла найти в себе сил встать.

Что делать дальше, ей никто не объяснил. Рэм рассказывал, как найти вещицу. Но куда нести ее потом? И нужно ли? Или лучше прямо сейчас выйти на полотно рельсов, чтобы следующий экспресс закончил и ее жизнь? Чтобы в новостях рассказали о двойной смерти рядом с пригородной станцией Лось. Жалко, слишком уж хорошее название для таких новостей.

– Пойдем, – раздалось над ней.

Уля подняла голову, готовая увидеть полицейских, которые отследили ее бестолковый бег с места преступления. Но рядом стоял крепкий мужик с пивным пузом. Тот самый, что испуганно вышел из тамбура, стоило на него посмотреть. Теперь он не боялся, наоборот, сам протягивал руку.

– Вставай. Ехать надо.

– Куда? – равнодушно спросила Уля.

– Какая разница? Мне тебя велено к Гусу отвезти. Я отвезу. Вставай.

Ульяна послушно поднялась. И пошла следом через гаражи к спрятанной в голых кустах машине. И пока они ехали, то лавируя в пробках, то объезжая их по обочине, скорчившаяся на заднем сиденье Уля не открывала глаз. Живая тьма уступила место тьме обычной. Простому «ничего», которое было теперь для Ули избавлением. Пусть недолгим. Но пока можно было ехать, прогоняя образ грустной женщины в арочном дворе на Рудневой улице. И старухи Мойры, которая отложила в сторону ножницы, приступая к поиску следующей нити.

Молчаливый водитель остановился рядом со зданием, больше похожим на склад, чем на место переговоров.

– Выходи, – буркнул он.

– И куда мне?

Мужчина молчал, похлопывая ладонью по рулю. Уля посидела еще немного в надежде услышать объяснения, но водитель равнодушно ждал, пока она выйдет, и не собирался что-либо говорить. Уля потянулась было к его плечу, чтобы схватить, растормошить, заставить сказать хоть слово, но, приблизившись, охнула и метнулась назад. Из-под редких русых волос виднелась обрюзгшая шея, с которой, как старая штукатурка со стены, лохмотьями свисала кожа.

Уля зажала рот, чтобы не вскрикнуть, открыла дверь машины и боком из нее выпала. Водитель тут же сорвался с места. Она осталась одна. Сразу со всех сторон ее обступала безжизненная промзона. Высокое здание – многоэтажное, с узкими окнами и железной дверью с торца – нависало, подчеркивая, как мала Уля по сравнению с тем, кто ждет ее внутри. И как легко он может ее раздавить.

Ремешок расколотой камеры жег ладонь. Хотелось как можно скорее избавиться от нее и долго скрести руки мылом, чтобы на них ни следа не осталось. Уля поднялась на ноги, наскоро отряхнулась свободной рукой, шагнула к двери, потянула ее к себе, удивляясь тому, как легко это удается, и скользнула внутрь. Дверь с лязгом захлопнулась, вмиг обретая подходящую ей тяжесть.

Под потолком тускло светилась лампочка без плафона. В длинном коридоре никого не было. Кабинеты по обе его стороны оказались запертыми, и лишь один, у противоположной стены, манил приоткрытой дверью и лужицей света на полу.

Жжение поднималось от ладони к запястью. Теперь зудела вся рука, особенно там, где кожу опоясывала татуировка. Делая шаг вперед, Уля нервно почесала раздраженную кожу и натянула рукав до самых пальцев. Камера закачалась на ремешках как маятник.

Шаг. И еще один. И еще.

«А что, если там Рэм?» – подумала Уля.

И тянущая сердце боль чуть отступила. Рэм сумеет успокоить. Напомнить, ради чего все это. Игра, вещицы, смерть Глеба. И даже горькие глаза женщины в сером пальто, которой, наверное, уже сообщили о случившемся.

Уле вспомнилось, как выла мама, вернувшись из морга. Этот вой и этот вечер, который никак не хотел заканчиваться. Иногда Уле казалось, что таким и будет ее собственный ад. Темная комната, свет в коридоре и материнский плач, который ничем не приглушить, не закончить, не прервать. Потому что эта боль неутолима.

Гус ждал ее, прислонившись к низкому подоконнику. Когда Уля вошла в кабинет, глупо перед этим постучав, он поднял голову и долго смотрел на нее. Сегодня он не был похож на пропитого бездомного, но и на приятного пенсионера из соседнего подъезда, как в прошлый раз, он тоже не походил.

Старик слился со стеной, на нем невозможно было сконцентрировать внимание и взгляд. Как только Уля пыталась рассмотреть, во что он одет, то понимала, что разглядывает трухлявый стол у стены или побитый молью диван в углу. Гус молчал, чуть слышно поскрипывали под его ногами половицы. Он поднял руку и задумчиво почесал заросший седыми волосами подбородок.

– Тебя можно поздравить, кисонька? – мягко спросил он. – Ты все принесла?

Уля сглотнула ком, мигом вставший поперек горла.

– Я принесла, – выдавила она и не узнала собственный голос. – Вот.

Протянула старику ладонь. Между пальцев был продет ремешок, на котором, качаясь из стороны в сторону, висела камера. Гус оценивающе поглядел на вещицу и медленно двинулся к Уле. С каждым его шагом она все сильнее вжималась спиной в стену. Плотный полынный дух настиг ее раньше старика. Она задышала, давясь травяной горечью, но не отшатнулась – так и держала на весу мелко трясущуюся руку.

Гус вцепился в камеру и осторожно, почти нежно снял ремешок с судорожно скорченных пальцев.

– Ну-ка, ну-ка, – пробормотал он, вертя пластмассовый корпус. – Посмотрим, что у нас здесь…

– Это камера… Мальчик снимал ей… как он… – Уля задохнулась воспоминаниями. Она просто не смогла произнести все это вслух.

Старческие губы растянулись в улыбке.

– Нет, ты скажи, деточка. Словами скажи. Все уже свершилось, так не стыдись выбора. – Пыльные глаза опасно сверкнули. – Говори!

– Он упал с поезда. Видео транслировалось… Он… Он бросил смерть напоказ. Первый предмет. Как вы сказали, – просипела Уля, чувствуя, как поднимается тошнота.

– А ты все знала. И не остановила, да? Знала и смолчала. Молодец. – Гус протянул руку и обхватил ладонью Улино лицо, сжал,