Индийский мечтатель - Евгений Штейнберг

Нужно торопиться. В любой момент могут прибыть сведения из Мадраса, и тогда… На милость судей рассчитывать не приходится.

Однажды, когда, по обыкновению, солдат принес узнику пищу, Деффи заговорил. Бенгальского языка он не знал, зато свободно владел хинди, который понимали многие из сипаев. Тот вздрогнул от неожиданности и пугливо посмотрел на дверь.

— Знаю, вам запрещено разговаривать с заключенными. Что ж, продолжай молчать, как молчал до сих пор. Молчи и слушай! А не хочешь — заткни уши. Все равно я буду говорить…

Сипай бросил на него удивленный взгляд и, поставив на столик миску с едой, вышел. С тех пор, как только кто-нибудь из караульных входил в камеру, Патрик заговаривал с ним.

— Вы сторожите меня, а не знаете, в чем моя вина, — говорил он. — Я не убивал, не грабил, не присваивал чужого, никому не причинил зла. Я только хочу, чтобы народы обрели свободу, чтобы с простыми людьми обращались справедливо и честно. За это Джон Компани и приказал заточить меня в тюрьму.

Солдаты молчали, но Патрик заметил, что, производя обычный осмотр камеры, они задерживались дольше, чем прежде. Видимо, им было интересно слушать такие речи из уст белого сахиба. И он продолжал все смелее и откровеннее:

— Инглисы грабят ваши селения, обращаются с индусами и мусульманами словно с невольниками, а вы служите им и выполняете их приказания. Что заставляет вас так поступать? Неужели жалкие подачки, которые кидают вам, как собакам — кости, оставшиеся от господского пира? Надев военные мундиры, вы кичитесь перед своими соплеменниками, забывая, что сами вышли из их среды!

Сипаи молчали, лица их оставались бесстрастными, но все-таки они слушали, а главное — ни один не пожаловался тюремному начальству! Это казалось Патрику добрым предзнаменованием. Может быть, ему удалось убедить этих людей, открыть им глаза? Если так, пора перейти от слов к делу! Прежде всего нужно переговорить со старшим сипаем.

Это был пожилой индус с глубокими и грустными глазами. Он производил впечатление человека доброго и слушал речи узника с большим вниманием, чем остальные. Патрик уже собирался повести с ним откровенный разговор, как вдруг однажды утром вместо него появился усатый сипай, огромного роста и богатырского телосложения. «Досадно! — подумал Патрик. — Однако попытаемся познакомиться и с ним».

Как только заключенный обратился к новому стражу, тот сурово сказал:

— Держи язык на привязи, сахиб! Не то позову офицера…

Дверь захлопнулась. Патрик с грустью поглядел сипаю вслед.

— Экое невезение! — прошептал он. — Должно быть, сам дьявол прислал сюда этого человека.

Гопей Подар возился у своей лодки. Под соломенным навесом на четырех бамбуковых жердях горел костер. В медном котелке варился рис.

Старик снял крышку и, убедившись в том, что варево готово, уселся у костра. Он брал горячий рис пригоршнями, не боясь обжечь свои огрубевшие пальцы.

К костру подошел рослый человек с длинными усами. На нем был сипайский мундир, голова повязана чалмой.

— Рам, Рам! — произнес он, почтительно сложив вместе ладони.

Старик пристально вгляделся в пришельца:

— Ты кто такой? Кажется, знаком, а вот никак не припомню…

— Мы не виделись много лет, но я сразу узнал тебя. Ты Гопей Подар, брат моего отца…

— А, так это Нанда! — обрадовался рыбак. — Теперь и я узнал тебя. Откуда ты явился?

— Из Барракпура. Служил там в гарнизоне, а до того воевал в Чандернагоре с ференгами. А еще раньше был в Дакке. Теперь перевели сюда. Я сразу поспешил к тебе. Хорошо, что ты все тут же. Позволишь мне присесть у твоего огня?

— Конечно, Нанда! Садись и раздели со мной еду.

Солдат опустился на корточки:

— Слыхал ты что-нибудь о моем брате? Не знаешь, жив ли он?

— Недавно я был в деревне. Буксу жив, но жизнь его горька. Тебе, Нанда, живется лучше. Вон ты какой откормленный!

— Нас кормят сытно, — согласился сипай, — но мне опротивела служба. Я уже немолод, у меня четыре раны, и кости мои болят в сырую погоду. Мне надоело жить в казармах, смотреть на этих поганых сахибов и терпеть, если самый плюгавый огреет тебя хлыстом по лицу. Я устал от этих походов, маршей и экспедиций… Мне хочется жить в деревне, среди людей, которые исповедуют истинную веру, говорят на моем языке, едят чистую пищу и соблюдают добрые обычаи… У меня есть кое-какие сбережения, но они недостаточны. Скоплю еще пятьсот рупий и тогда брошу проклятую службу.

— Пятьсот рупий? — повторил старик почтительно. — Сколько же надо служить, чтобы заработать так много денег?

— Еще два года. Здесь мне платят побольше, чем на строевой.

— Что же ты тут делаешь?

— Служу в крепости. Мы охраняем одного заключенного. Он тоже из сахибов, но вздумал бунтовать против британского раджа 60. Вот его и засадили…

— Если он бунтовал против инглисов, значит, он нам друг, — заметил старик.

— Кто сказал тебе это? — воскликнул сипай гневно. — Тигр может сражаться с носорогом или коброй, но никто из них не друг человеку. Так и белые сахибы. Сколько бы они ни дрались между собой, нам добра не будет. Этот узник много болтает: ругает инглисов, хвалит ференгов… Сипаи не хотели жаловаться офицеру — боялись, что их могут перевести в другое место, а служба здесь спокойная, сытая — не то что в строю.

Старик задумчиво смотрел на огонь.

— Ты говоришь, этот узник хвалит ференгов? — переспросил он.

— Ну да.

— А каков он с виду?

— Волосы словно пламя. Глаза светлые. Высокий, худой…

— Я знаю этого человека! — прервал его рыбак; он не мог скрыть волнения.

— Знаешь? — удивился Нанда. — Откуда?.. Он пробовал и со мной болтать, только я не стал слушать — пригрозил, что донесу офицеру. И я это обязательно сделаю! Какое мне дело до чужеземцев? Может быть, за усердие получу награду, тогда я смогу скорее уехать в деревню…

Старик положил руку на плечо солдата.

— Нет, Нанда, ты не донесешь! — сказал он повелительно. — Я брат твоего отца, и если ты еще не совсем забыл свою семью, ты не нарушишь моей воли!

— Что тебе до него? — удивился сипай.

— Слушай меня, Нанда!.. — начал старик.

Они беседовали у тлеющего костра до самой зари.

— Где же он, этот сипай? Я хочу сам с ним говорить! — Лебедев порывисто вскочил, отбросив перо.

Сону отрицательно покачал головой:

— Нет, учителю не следует видеться с ним. И мне тоже… Не нужно! Мы будем действовать через Гопей Подара.

— Ладно, пусть так. Но скорее, скорее!