Индийский мечтатель - Евгений Штейнберг

— Зачем же служите, если так неприятно? — спросил Лебедев.

— А что, по-вашему, должен я делать? Платят много, да еще есть побочные доходы… В Англии у меня семья. Дочь — невеста, нужно хорошее приданое. Поживу в этом аду, пока не скоплю кругленькой суммы…

Лебедев засмеялся:

— Желаю успеха, Фаррингтон!

— А вам как живется? — спросил толстяк.

— Недурно. Но тоже тоскую по родине.

— Должно быть, накопили немало? — поинтересовался Фаррингтон.

— Целое состояние! — ответил Лебедев иронически.

Фаррингтон, не заметив иронии, бросил на него завистливый взгляд.

— Этот джентльмен стал крупным театральным предпринимателем, — заметил Джекобс.

Фаррингтон грустно покачал головой:

— Видно, Бенфильд был прав, говоря, что музыкой и прочей ерундой можно торговать не менее успешно, чем хлопчатобумажной пряжей… Да, Лебедев, вам повезло! Вы вовремя уехали из Мадраса. Проживи вы там еще годик, вам бы пришлось плохо…

Лебедев пожал плечами:

— Не понимаю, что же мне могло угрожать?

— Дело прошлое!.. — вздохнул толстяк. — Нечего вспоминать.

— Я не любопытен, — усмехнулся Лебедев. — Прощайте, Фаррингтон! Вы ведь собираетесь вернуться в Мадрас?

— Уеду на этой неделе.

— Привет всем, кто меня еще помнит.

— Прощайте! — откликнулся Фаррингтон.

Когда Герасим Степанович и Сону скрылись из виду, Джекобс спросил толстяка:

— Что вы имели в виду, когда говорили, что ему угрожала опасность в Мадрасе?

Толстяк смутился:

— Так, пустяки… — пробормотал он.

Джекобс посмотрел на него прищурившись:

— Не пытайтесь скрытничать. Тут что-то серьезное…

— Право, ничего особенного, — пытался отвертеться Фаррингтон.

— Имейте в виду, этот русский находится на подозрении. Не завидую, сэр, если вас сочтут его сообщником!

Утром следующего дня Кавери и Сону беседовали в пальмовой рощице на берегу реки, поодаль от центральной набережной. В стороне, спиной к ним, сидела дайя — старуха, под присмотром которой находились танцовщицы.

— Тебе нельзя отлучаться? — спрашивал Сону.

— Да, — кивнула Кавери. — Директор-сахиб никуда не выпускает меня, боится, что я сбегу. Он постоянно пристает ко мне с любезностями, а я чувствую к нему отвращение…

— Он дурной человек! Лучше тебе уйти от него.

— Охотно! — обрадовалась Кавери. — Но как это сделать?

— Подумаем…

— Сегодня утром я боялась, что не удастся выйти. Я сказала, что хочу идти на базар, и он разрешил, отправив со мной дайю.

— Она не выдаст тебя?

— Нет, я ей хорошо плачу. Она уже давно со мной.

— Послушай, Кавери, как ты попала к наввабу?

— Наш сутрадхара 61 решил распустить труппу. Меня он продал во дворец его высочества… Жила я там в роскоши. Навваб старенький и дряхлый, очень любит танцы и музыку. Он подарил мне много драгоценностей. Одного лишь у меня не было: свободы… Нет ее и теперь! Как часто вспоминаю я о тех днях, когда мы бродили из города в город, из селения в селение… У нас было мало пищи, и случалось, что с утра до ночи я не съедала и горсти риса. Но тогда никто не смел мне приказывать или запрещать… Я очень несчастна! Помоги мне, брат!

— Подумаем, — повторил Сону.

Кавери стала расспрашивать о Герасиме Степановиче. Сону рассказал об их жизни, о новом театре…

— Он взял себе жену? — осторожно спросила девушка.

Сону покачал головой. Ведь сахиб прежде был поглощен наукой, а теперь — своим театром и о женщинах не помышляет.

— Странно! — задумчиво сказала девушка. — Таких людей я не встречала… Но это хорошо, что он не взял себе жены.

… В тот же ранний утренний час Джеральд Фаррингтон сидел у капитана Ллойда.

— Ну вот и все! — Ллойд поднялся. — Благодарю, мистер Фаррингтон. Не стану вас больше задерживать… — Он аккуратно сложил исписанный лист бумаги и положил его в толстую кожаную папку.

Фаррингтон поклонился и вышел; физиономия у него была довольно кислая.

— Итак, — обратился Ллойд к сидевшему в другом кресле Джекобсу, — наше досье постепенно пополняется. В надлежащий момент весь счет будет предъявлен сполна.

V

Побег

Постройка театра близилась к концу. Работы оставалось еще дней на двадцать. Сцена была уже почти готова, и Герасим Степанович решил перенести туда репетиции, которые до этого времени происходили у него в саду.

Подготовка спектакля подвигалась быстрее, чем он предполагал. Большинство артистов оказались людьми очень восприимчивыми; они легко справлялись с указаниями режиссера. С оркестром дело шло еще успешнее.

Первая репетиция на сцене была очень торжественной. Актеры репетировали уже в костюмах, не хватало только декораций и кулис.

Голукнат Дас был в восторге.

— Нельзя ли Радхе побывать на одной из следующих репетиций? — спросил он Герасима Степановича.

— О, не нужно этого! — воскликнул Лебедев. — Пусть госпожа Радха посмотрит настоящий спектакль, репетиция только испортит ей впечатление.

Он видел, что Голукнат несколько смутился: ведь индийским женщинам нельзя посещать зрелища вместе с мужчинами. Обычай этот был настолько общепринят, что даже свободомыслящий Голукнат не решался нарушить его.

— Понимаю ваши сомнения, друг мой, — улыбнулся Герасим Степанович. — Однако я нашел выход из положения. В театре будет несколько лож. Одну из них, тщательно скрытую от посторонних глаз, мы отдадим вашей супруге. Что вы об этом думаете?

— Чудесно! — воскликнул ученый. — Это будет для нее большой радостью.

Дома Герасим Степанович и Сону застали гостя. У входа в бунгало на корточках сидел Гопей Подар, терпеливо дожидавшийся их возвращения.

— Что нового? — обратился к нему Лебедев.

— Все готово, сахиб!

— Сколько?

— Пятьсот ему и еще пятьсот — другому.

Лебедев посмотрел на Сону.

— Ничего, мальчик, — сказал он, как бы оправдываясь, — как-нибудь выпутаемся. Голукнат попросит братьев отсрочить уплату долга.

Сону молчал. Он хорошо знал, что в таких случаях возражать бесполезно.

План побега был готов. Караул в башне менялся каждые восемь часов. Дежурили парами: один сипай — возле самой камеры, другой — в конце коридора, у выхода из башни. Нанда, как старший, на посту не стоял; его обязанностью было наблюдать за всеми часовыми. Жил он здесь же в башне, в каморке, расположенной между камерой и выходом.

Узника нужно будет переодеть в платье одного из караульных, а того оставить в камере. После смены Патрик в сипайском мундире в паре с другим часовым покинет башню. Нанда тоже выйдет с ними, чтобы уже никогда не возвращаться. Он отправится в родное селение… Нанда завербовался на военную службу двадцать лет назад, никто из начальства не знает, откуда он родом.