Индийский мечтатель - Евгений Штейнберг

На том и закончилась первая их беседа. Через несколько дней Герасим Степанович собрал актеров в своем бунгало на первую репетицию, а еще неделю спустя приступил к занятиям с музыкантами.

Могло показаться, что мысль о создании нового театра пришла к Лебедеву совершенно внезапно, но, в сущности, она подготавливалась с давних пор, незаметно для него самого.

После первого знакомства с народным театром в Мадрасе Герасиму Степановичу много раз приходилось видеть подобные представления.

На сколоченных наспех подмостках разыгрывались комические сценки, показывали свое искусство музыканты, певцы, акробаты… Образованные индийцы относились к таким зрелищам презрительно, зато простолюдины обожали их.

При первой вести о появлении комедиантов отовсюду сбегаются зрители.

Забывая о делах, заботах и горестях, они способны по пять-шесть часов сряду торчать у балагана, даже если представление происходит в середине дня, когда улицы пустеют и «почтенные горожане» прячутся от смертоносного зноя в пышной зелени садов или за наглухо закрытыми ставнями жилищ.

В Калькутте Лебедеву довелось познакомиться и с другими разновидностями индийского театрального искусства.

Видел он представления классических трагедий в домах знатных бенгальских земиндаров. Содержание этих спектаклей, которые носили название «натак», заимствовалось из древних мифов и знаменитых древних поэм «Махабхарата» и «Рамаяна».

Их героями были боги и богини, цари, принцы, военачальники, изъяснявшиеся на санскрите; другие же действующие лица — слуги, служанки, простые воины — говорили на древних разговорных диалектах, так называемых «пракритах».

Люди ученые и утонченные, знатоки древней литературы, ценители красоты, наслаждались этим изысканным искусством. Но рядовой зритель не понимал ни санскрита, ни мертвых «пракритов»; торжественный пафос монологов, важность и медлительность движений и жестов актеров, вычурность поз казались ему скучными и утомительными.

Гораздо более живыми и доступными были театральные представления, которые назывались «джатра». Бенгалия была их родиной; отсюда они стали распространяться и в другие области Индии.

Джатра тоже строилась на сюжетах, заимствованных из мифологии. Обычно в ней изображались любовные похождения Кришны — одного из самых популярных индусских божеств — и его подруги, богини Радхи. Но актеры здесь говорили на современном бенгальском языке, понятном всем; в джатре было много музыки, пения, танцев, так что она больше походила на комическую оперу, чем на чисто драматический спектакль; кроме того, между действиями разыгрывались маленькие веселые интермедии.

Все эти театральные жанры очаровывали своеобразной прелестью, тем особенным, неуловимым, что таилось в музыке стихов «Махабхараты» и величественных очертаниях древних пагод, в причудливой фантастике барельефов и обрядовых плясках девидаси 59. Но всякий раз, когда Лебедев соприкасался с индийским искусством, к нему возвращалось то ощущение, которое он впервые испытал, сидя теплым тихим вечером у подножия каменного истукана в майсурской деревушке. Все здесь странно, удивительно, необыкновенно, а в то же время смысл жизни тот же, что и повсюду. Как бы ни отличались здешние люди от обитателей других стран по внешности, языку, обычаям, главное у них одинаково. Оттого-то он, русский человек, способен понять индийское искусство и восхищаться им. А если так, то индийцы тоже могут понять творения чужестранных поэтов, музыкантов, художников… Так постепенно созревал замысел.

Новый индийский театр. Совершенно новый, невиданный!.. Его спектакли не будут подражать классическим трагедиям с их ходульными, неестественными героями, мертвым языком, холодными, как фейерверк, страстями. Не станет он копировать также и джатру или наивные импровизации площадных представлений…

«Мой театр должен стать зеркалом истинной жизни, — говорил он себе. — Начну с переводных комедий, а там посмотрим… Найдутся, в конце концов, и здесь писатели, напишут свои, самостоятельные пьесы. Пройдет лет сорок, пятьдесят — и театр индийский будет не больше отличаться от западного, чем ныне отличается, скажем, французский от английского…»

Но как играть эти пьесы, непривычные актерам и зрителям? Вот что тревожило Герасима Степановича.

На своем веку он повидал многих замечательных артистов. Его покровителем был такой большой мастер, как Иван Афанасьевич Дмитревский. Близко знал он и других выдающихся русских актеров: Троепольскую, Шумского, Рыкалова; видел французских знаменитостей, блестящих комедийных актеров лондонского Дрюри-Лэйна. Герасим Степанович надеялся, что большой опыт в театральном деле поможет ему в обучении индийских артистов, однако он вовсе не хотел рабски следовать европейским образцам. Было бы глупо сводить дело к превращению своеобразных здешних мастеров в обезьян или попугаев. Можно ли пренебрегать высокими достоинствами, которыми отличается индийский театр? Разумеется, нет! Напротив, нужно использовать все его лучшие качества. От классической высокой трагедии взять пластичность жеста и телодвижений; от джатры — музыкальность, лиризм и некоторые особенности сценического оформления; от народного балагана — живость, остроту, полнокровное веселье…

Лебедеву казалось, что он все понял и продумал, что задача уже решена, но когда на первой подготовительной репетиции пришлось иметь дело с живым актером, которому нужно было объяснить и наглядно показать то, что задумал постановщик, он почувствовал всю трудность воплощения своего замысла. Предстояла огромная, долгая, упорная работа, и кто мог предсказать, увенчается ли она успехом?..

III

Сипай Нанда

Патрику Деффи приходили на память прочитанные когда-то рассказы о пленниках, бежавших с помощью тюремщиков. Но там обычно действовал подкуп — у него же не было ни гроша. И Патрик задумал другое. Он попытается расположить к себе солдат, приобрести их сочувствие. Нелегкая задача! Сипаи — послушные служаки, они дорожат своими привилегиями. Станут ли они слушать его речи? Не донесет ли кто-нибудь из них начальству?.. Все-таки он решил рискнуть.

Нужно торопиться. В любой момент могут прибыть сведения из Мадраса, и тогда… На милость судей рассчитывать не приходится.

Однажды, когда, по обыкновению, солдат принес узнику пищу, Деффи заговорил. Бенгальского языка он не знал, зато свободно владел хинди, который понимали многие из сипаев. Тот вздрогнул от неожиданности и пугливо посмотрел на дверь.