Сторож сестре моей. Книга 1 - Ширли Лорд

— Я люблю тебя, Людмила. — Он не собирался говорить ничего подобного. Он никогда не говорил ей этих слов. В свое время она внушала себе, что и не хочет их слышать.

Она склонила голову.

— Спасибо.

— Ты вернула мое письмо; ты отказывалась разговаривать со мной.

— А зачем? На это потребовалось много времени, но в конце концов я смирилась с тем, что ты считал правильным. Мы договорились больше не видеться. Мы должны принять такое же решение сейчас.

Он запаниковал, как и в тот день, проснувшись после кошмарного сна. Он забыл, что хотел сказать. Он едва понимал, что говорит.

— Но теперь в этом нет необходимости. Если бы ты прочла мое письмо, ты бы знала, что я одинок. В прошлом году Хани погибла в ужасной железнодорожной катастрофе, унесшей множество жизней.

Выражение ее лица не изменилось, но тело напряглось.

— В прошлом году? — медленно повторила она.

— Да, я писал тебе. Я пытался дозвониться. Дети страшно переживали, особенно Сьюзен. Она знала — подозревала, — что с нашим браком не все в порядке.

— Сьюзен подозревала? — опять повторила Людмила.

Он не мог остановиться. Он взял в ладони ее прелестное, скорбное лицо и поцеловал в губы долгим, глубоким поцелуем, смакуя сладость ее рта, почувствовав мгновенный отклик, понял, что ее тело готово принять его, как и тогда, в первый раз, в маленькой швейцарской гостинице, когда она призналась, будто считала себя фригидной и не знала, что такое наслаждение в любви.

Но едва он потянулся к ней, чтобы обнять за плечи, сгорая от желания прикоснуться к ней, ощутить в ладонях ее полную, упругую грудь, она отстранилась.

— Из этого не выйдет ничего хорошего, — устало сказала она. — Твои дети, семья, никогда меня не примут.

Он не понял, что она имела в виду. Дети? Какая связь между его детьми и их отношениями?

— Моя семья? — Он выглядел озадаченным, но затем страстно заговорил, словно юный поклонник, пылкий влюбленный: — Я не знал, что ты ко мне чувствуешь. Я следил за твоими успехами…

Он поведал ей, как много знает об ее продвижении по службе у Елены Рубинштейн и что это является главной причиной проявленного им интереса к производству косметики. Он настолько увлекся, что совершенно забыл о своих сомнениях. Ей и не нужно ничего говорить; ее тело ответило за нее.

Он принялся рассказывать ей о своих грандиозных планах на ее будущее, а также о встрече с великой Мадам, намеченной на следующую неделю.

— Думаю, тебе лучше переехать в Париж. Я найду тебе такую квартиру, о какой ты мечтаешь. Если ты по-прежнему захочешь работать — а я надеюсь, ты захочешь, — ты будешь вести европейские дела из Парижа. Возможно, ты не знаешь, что твой замечательный босс не имеет права потратить ни пенни из доходов английского филиала компании, хотя прибыль ежегодно достигает нескольких миллионов фунтов. Это потому, что Рубинштейн проявила дальновидность — или ей дали дельный совет — и передала свои права владения учрежденному фонду. Причина в том, что британская система налогов весьма обременительна; налоги очень высоки, но помимо этого частная собственность облагается непомерно высоким налогом после смерти владельца.

Пока он крупными штрихами рисовал картину ее будущей жизни так, как она ему представлялась, снова и снова повторяя, что она будет выступать в качестве его партнера, Людмила испытывала все большее разочарование. Не удивительно, что он выглядел изумленным, когда она упомянула его детей и родственников. Он не предлагал ей стать его «партнером» и в браке; он предлагал, вернее, считал само собой разумеющимся, что она сделается его постоянной любовницей.

Как было бы просто, восхитительно просто, смолчать и согласиться со всем, что он говорил, принять благосклонно сказочную квартиру в Париже и купаться в роскоши, которой он собирается ее окружить, но как долго это продлится? Даже сейчас, когда он смотрел на нее влюбленными глазами и говорил, как тосковал по ней и что наконец им не нужно будет скрывать своих отношений, он лгал себе. Каждым словом, каждым щедрым обещанием он давал ей понять (хотя она и не сомневалась, что он даже не осознает этого), что она не может стать частью его жизни. Она не принадлежит к его кругу, оставаясь аутсайдером, внизу, не наверху, независимо от того, купит он компанию у мадам Рубинштейн или нет, а она не верила, что это предприятие по плечу даже Бенедикту Тауэрсу.

Да, с горечью думала она, вероятно, он действительно любит меня или думает, что любит. Все эти месяцы она настойчиво пыталась разлюбить его, если назвать любовью желание и потребность, жившую в глубине души, быть рядом с ним, мужчиной, научившим ее всем тайнам плотской любви, благодаря которому она поняла даже, почему Милош испытывал к ней такую страсть.

Людмила сидела очень прямо и смотрела на него, собираясь с силами. Она знала, что должна ответить и как должна поступить.

— Из этого ничего не выйдет, — повторила она на сей раз гораздо тверже.

Он с изумлением уставился на нее.

— Что ты хочешь сказать?

— Однажды я говорила тебе — потом мы часто над этим смеялись, — что я хочу получить признание благодаря своему уму. Ну так мои идеи уже принесли мне некоторую известность. Я честолюбива. Отношения… — Она дрожала, заикалась, но заставила себя продолжать: — У нас не получится таких отношений, как ты описываешь — слишком много поводов для зависти. Нечего надеяться, что люди станут работать, не жалея сил, если будут считать, что кто-то несправедливо пользуется преимуществами.

Он резко прервал ее:

— Моя милая крошка Лу, мне безразлично, будешь ты работать или нет. Я думал, ты сама захочешь.

— Но я, разумеется, хочу. Я намерена работать. Я намерена достичь чего-то. — Постепенно ее охватывал гнев. Он даже не допускает мысли, что она не согласится. Да как он может принимать за нее решения, и так скоро, пробыв с ней всего пару часов, словно долгие месяцы разлуки ничего не значат! На ее щеках появились два красных пятна. Он вынуждал ее говорить такие вещи, которые она вовсе не собиралась говорить. — Мне уже предложили серьезную работу в Америке. У меня есть собственные планы на будущее. Ты мне не нужен… твое покровительство, твоя… — Она никак не могла подобрать верное слово по-английски. — Твоя милостыня, — сказала она.

Людмила встала и протянула руку.

— А сейчас нам лучше попрощаться.

Мгновение он сидел, оцепенев, не в силах собраться с мыслями, не в состоянии поверить, что она уходит, отвергнув все, что он предлагал ей, уходит из его жизни.

— Не уходи! — воскликнул он, но она уже стремительно направлялась в гардероб за своим пальто.