Сторож сестре моей. Книга 1 - Ширли Лорд

— Я дам вам знать, — небрежно бросил он. — Я не сдался, — позже объяснил он Чарльзу, — но на ветках яблони косметики висит не одно яблоко. На основании того, что мне известно конкретно об этом переспелом фрукте, можно утверждать, что лучший способ пробудить в ней интерес — это не проявлять чрезмерной настойчивости.

Они сидели перед гудевшим камином в номере «Клэриджа» и жарили каштаны. Бенедикт большую часть времени провел в офисе, за исключением часа, потраченного в лучшем ювелирном магазине, торгующем бриллиантами, в лондонском Хэттон-гарден. Он старался внешне сохранять спокойствие, но по мере того, как шло время, возрастало его нетерпеливое желание снова очутиться с Людмилой. Словно он испытывал потребность наверстать каждую секунду двух потерянных без нее лет. Он чувствовал себя как человек, прекративший голодовку. Он послал шофера к ней домой с запиской, предупредив, чтобы она ждала его в шесть. Сейчас только без десяти пять, и он уже жалел, что не назначил встречу раньше на целый час.

Когда Бенедикт в третий раз за несколько минут посмотрел на часы, Чарльз обеспокоено спросил:

— Так мы едем домой?

— Да-да, разумеется, едем. — Он не собирался отвечать резко. Он хотел рассказать Чарльзу о том, что должно произойти, но, увидев напряженное лицо сына, не знал, как начать. Что ж, вероятно, с этим можно подождать, пока они не вернутся домой.

Тишину нарушало только потрескивание огня в камине. Наконец с сильно бьющимся сердцем, страшась ответа, Чарльз спросил:

— Людмила… она… она…

Он запнулся, когда отец развел руками, словно говоря: «Ничего не могу с собой поделать». Они настороженно посмотрели друг на друга. Возникла новая пауза, но теперь Чарльз знал, что отец был намерен сказать. Чарльз оказался прав.

— Людмила присоединится ко мне — к нам. Да, она возвращается в Нью-Йорк.

Если не ради себя, то ради Сьюзен он должен был спросить:

— Зачем, отец?

— Я собираюсь жениться на ней, сынок.

Как раз тогда, когда Бенедикт сообщал новость Чарльзу, в дверь Людмилы постучали. Шофер ушел около часа назад, и Людмила, только принявшая ванну, надушенная и припудренная, обернулась полотенцем и побежала вниз, надеясь, что Бенедикт сумел прийти пораньше.

— Кто там?

— Это Ян. Я беспокоился за тебя.

— Ян, я не могу выйти к тебе, — быстро сказала она. — Я болела, но завтра я уже приду в офис.

— Я принес тебе немного супа и кошачьей еды для Тени. Меня больше не будет в офисе. Ческа позвонила и сказала, что мне лучше не появляться, — засмеялся он тем самоуничижительным смехом, который она хорошо знала. — Она сказала, что мое присутствие вызывает волнение у служащих и мое «предательство» может оказаться заразительным. — Ян повертел круглую дверную ручку. — Людмила, пожалуйста, открой дверь, всего на одну минуту.

Людмила быстро соображала. В эти выходные Бенедикт уедет в Париж на встречу с мадам Рубинштейн.

— Ян, я не одета. Послушай, я придумала, давай увидимся в воскресенье в пабе и выпьем на прощание.

— А после ты согласишься прийти ко мне на обед?

Людмила вообще не собиралась никуда идти, но она сказала ласково:

— Конечно, Ян, конечно.

— Тогда я оставлю еду за дверью. Завтра я позвоню тебе в офис, и мы договоримся о времени. Береги себя.

Удостоверившись, что он ушел, Людмила открыла дверь и забрала концентраты и питание для кошек. Милый Ян, как жаль, но, вероятно, даже лучше, что они больше не увидятся. Она не может рисковать — вдруг Бенедикт узнает. Он никогда не поверит, насколько невинными были их отношения. Она напишет Яну и все объяснит. Но что она скажет? Что она собирается замуж, разумеется.

«Людмила Катрина Сукова, до недавнего времени работавшая в администрации в лондонском подразделении косметической компании «Елена Рубинштейн», Англия, вчера вышла замуж за Бенедикта Чарльза Тауэрса, председателя правления и главного исполнительного директора «Тауэрс фармасетикалз».

Брачную церемонию совершил судья Теренс Эплгейт Верховного апелляционного суда департамента округа в доме мистера и миссис Меллон Сэнфорд III. Благословил новобрачных монсеньор Олдем, Сент-Джон, декан Фордемского колледжа, Нью-Йорк. Александра Сэнфорд сопровождала невесту к алтарю. Шаферами были брат жениха, Леонард Тауэрс, заместитель исполнительного директора «Тауэрс фармасетикалз», и сын жениха, Чарльз Тауэрс, вице-президент «Тауэрс фармасетикалз».

Миссис Тауэрс родилась в Праге, Чехословакия, и до своей иммиграции в Соединенные Штаты в 1947 году помогала вести дела широко известного салона красоты Суковых, основанного в столице ее отцом в 20-х годах. В 1950 году она поступила в лондонское отделение фирмы «Елена Рубинштейн».

Мистер Тауэрс, внук Чарльза Тауэрса, основателя «Тауэрс фармасетикалз», закончил с отличием Гарвардский университет и получил степень магистра международных отношений в университете Джонса Хопкинса. В период второй мировой войны мистер Тауэрс служил под командованием генерала Паттона и был повышен в звании до чина полковника, получив орден «Военный крест» за храбрость, проявленную во время операции в Бастони в 1944 году. В конце войны президент Трумэн назначил полковника Тауэрса главой американской миссии в Праге. В марте 1946 года он оставил этот пост, чтобы вернуться к частной жизни.

Мистер Тауэрс овдовел в 1951 году. Первый брак миссис Тауэрс завершился разводом».

Разумеется, в «Нью-Йорк таймс» не было упомянуто, что мисс Сьюзен Тауэрс не присутствовала на скромной церемонии, состоявшейся в доме гарвардского соседа по комнате Бенедикта. Свадьба самой Сьюзен в Женеве с текстильным фабрикантом мистером Александром Фистлером была должным образом освещена в прессе месяц спустя, когда мистер и миссис Тауэрс все еще наслаждались медовым месяцем.

Верный Норрис послал телеграмму, сообщая Бенедикту новость, но тот уже все знал. Чарльз специально позвонил ему, чтобы предупредить о грядущем событии. Чарльз вел себя великолепно — все это отметили, — хотя и очутился между двух огней, отцом и сестрой. Очень немногие знали, что он постоянно находился на поле боя с того мартовского дня, когда отец, сидя у камина в «Клэридже», посвятил его в свои планы женитьбы на Людмиле.

Это явилось для него тяжелым потрясением, не столько из-за самой Людмилы — общаясь с ней, можно было легко понять, почему ею увлекся даже такой исключительный человек, как его отец, — сколько из-за того, что он знал, с чем им всем придется столкнуться, имея дело со Сьюзен.

И верно, это было совершенно ужасно. Отец попросил Чарльза быть с ним рядом, когда он скажет дочери о своем намерении, но у Чарльза не хватило мужества. Сьюзен плакала целую неделю, закатывала истерики, угрожала рассказать газетам «правду о Людмиле», чего бы это ни стоило. Затем последовали угрозы совершить самоубийство, потом сбежать из дома и наконец — Чарльз считал, что в таком настроении кроется наибольшая опасность, — она будто бы смирилась и с ледяным спокойствием дожидалась приезда Людмилы, которая прежде должна была уволиться из салона Елены Рубинштейн и закончить все свои дела в Англии.