Триумф графа Соколова - Валентин Лавров

— Нам надо развязаться с Малиновским. Своим сотрудничеством с ним мы себя лишь компрометируем.

Умный Джунковский на этот раз поддержал начальника сыскной полиции России. С неприсущей ему горячностью произнес:

— Я устал от выходок этого хама! Чувствуя свою безнаказанность, Малиновский с думской трибуны несет самую оголтелую антиправительственную пропаганду.

Мартынов поддакнул:

— И очень активен! Какую газетку ни открой, везде большевик Малиновский, Малиновский, Малиновский…

Джунковский продолжил:

— Вы абсолютно правы, Александр Павлович! Нет ни одного вопроса, обсуждаемого в Думе, чтобы этот тип не выступил по нему с собственной точкой зрения, которая обязательно идет против здравого смысла. Ему наплевать, о чем говорить — о величине новобранцев в призыв, о преобразовании управления городов в губерниях Царства Польского или о введении фабричной женской инспекции. Всегда орет, слюной брызжет, самодержавие проклинает…

— А теперь еще грозится «выучиться на юриста», — рассмеялся Мартынов. — Обещал Маклакову отставку, а себя прочит на его место — председателя Совета министров. Хорош фрукт!

Белецкий решительно высказался:

— Я знаю, что делать: надо срочно составить от имени Аполлинария Николаевича донесение Ленину, в котором рассказать лишь то, что есть: Малиновский — осведомитель охранки…

— И привести неопровержимые доказательства его предательства, — поддержал Джунковский.

Мартынов от удовольствия даже хлопнул в ладоши:

— Замечательная идея! Ленин отзовет из Думы Малиновского, газеты поднимут шум по поводу большевистского думца-провокатора, а авторитет нашего графа в глазах большевистского вождя сразу вырастет до небес. Мы сразу убьем двух, — засмеялся, — нет, трех зайцев. Вам нравится наша мысль, Аполлинарий Николаевич?

Соколов помолчал, шумно выдохнул и задумчиво произнес:

— Конечно, идея соблазнительная. Но… вы постоянно забываете о влюбленности Ульянова-Ленина в этого негодяя. А любовь прощает все, вплоть до предательства. К тому же большевистский лидер упрям и честолюбив. Он не пожелает признать свою ошибку. Именно Ленин вознес Малиновского на самый верх руководства, сделал его членом ЦК.

Джунковский согласно кивнул:

— Отозвать Малиновского из Думы для Ленина все равно что расписаться в собственной политической слепоте…

Белецкий поддержал товарища министра:

— Верно, Владимир Федорович! К тому же этот тип весьма заносчив. Но все равно надо осуществлять именно этот план: если донесение станет известно не всей партии — большевистское руководство все держит в тайне от рядовых членов, — а хотя бы членам ЦК, то пострадает авторитет Ленина. Это уже хорошо!

— Но нельзя забывать о главном, — с тревогой в голосе напомнил Джунковский, — о готовящемся покушении на Государя. До празднования полувекового юбилея земства осталось всего полторы недели.

— Усиливаем контроль над Зимним дворцом, где пройдет главное торжество, еще раз проверяем списки приглашенных делегатов, — сказал Белецкий.

— Поди проверь, когда их со всех концов России более полутора тысяч! — сказал Соколов.

— Ну, это не ваша головная боль, — холодно заметил Мартынов. — Вы, полковник, сочиняйте осведомительское донесение Ульянову-Ленину. Когда текст будет готов, покажите мне.

— Слушаюсь! — фыркнул Соколов. — Сочинять и показывать, господин подполковник.

Соколов приказал дежурному поднять из архива необходимые документы. Затем он отправился в свой кабинетец составлять для Ленина донесение.

Соколов перелистал папку с личным делом Малиновского. Перечитал его доносы, расписки в получении гонораров. Макнул в чернильницу перо, размашистым, весьма изящным почерком решительно вывел:

Милостивый государь, Владимир Ильич!

Я очень серьезно отнесся к Вашему предложению о моем сотрудничестве. И пришел к мысли, что это единственный путь для здравомыслящего человека.

Немного подумал, лукаво улыбнулся, написал:

К тому же очень деньги нужны.

Мне удалось (не за бесплатно!) заглянуть в дело известного нам человека. Более того, я сделал некоторые выписки, которые служат мне материалом для настоящего донесения.

Итак, Р. В. Малиновский в мае 1910 года был завербован охранным отделением и регулярно информировал департамент полиции о состоянии дел вверенной Вам, Владимир Ильич, большевистской партии.

Все эти документы носят крайне важный характер, на некоторых из них есть даже собственноручные пометы бывшего министра МВД А. А. Макарова.

Доносы гр. Малиновского после января 1912 года подписаны им «член ЦК». Его ежемесячное жалованье с 500 р. личным распоряжением А. А. Макарова было повышено до 1000 р. К тому же шли выплаты премий за каждого сданного охранке большевика — поштучно, в зависимости от степени важности сдаваемого.

Так, в 1910–1913 годах гр. Малиновский получил за сдачу Иосифа Сталина-Джугашвили премию 100 р., за Елену Розмирович во время ее болезни гриппом 120 р., за студента-историка Николая Крыленко 35 р., за бежавшего в Петербург с каторги Серго Гусейнова-Орджоникидзе 200 р. и прочих на общую сумму 1085 р. 15 к.

Последнее донесение гр. Малиновского сдано позавчера. В нем он отчитывается о проделанной работе в связи с поездкой в Краков к Вам, Владимир Ильич, лично. Донесение относительно Вас содержит такие похабные выражения и мысли, что я не в силах их привести.

Засим со всем к Вам исключительной силы уважением и бескорыстной преданностью в ожидании гонорара

ОРЕЛ.

Соколов весьма веселился, сочиняя это письмо. Затем он послал молодого сотрудника в соседнюю книжную лавку.

Вскоре тот притащил увесистый том — «Илья Моргенстиерн. Психографология, или Наука об определении внутреннего мира человека по его почерку».

Далее гений сыска отправился в подвал, где на кухне для офицеров и рядовых готовили обед.

Здесь над кипящим чайником сыщик проделал процедуру по рецепту Ленина.

Действительно, форзац быстро и легко отделился от обложки.

Соколов вложил письмо, вновь приклеил форзац и без промедления отправился на Брест-Литовский вокзал.

Среди прочих причин была одна, может быть важнейшая, по которой Ленин любил Малиновского. Малиновский был рупором большевистского фюрера.

Ленин писал речи, а Роман Вацлавович, не жалея горла, озвучивал их с трибуны в Думе.

Вот откуда шла слава «блестящего оратора» за человеком, который в своем личном деле писал: «Я мала грамотный».

Ленин прочитал письмо-донос Соколова, и от гнева у него потемнело в очах. В присутствии перепуганной насмерть Крупской Ильич швырнул письмо на пол, в неистовстве стал топтать его.

— Ах, скотина, говно собачье, дрянь интеллигентская! — визжал вождь. Он уже жалел пять злотых, которые дал за труд железнодорожному проводнику. — Золотопогонная сволочь этот Соколов! Так оклеветать Малиновского, этого святого человека! Все аресты повесили на Ромашку. Ну пр-ровокатор-ры! Царские блюдолизы! Шваль! Мать вашу…

Как известно из воспоминаний близких, в частности М. Горького, а больше из рукописного наследия самого Ленина, в словах он был весьма несдержан и непечатные выражения применял в самом богатом ассортименте и широком диапазоне[3].

В присутствии обеих дам, составлявших его небольшой гарем, Ульянов-Ленин долго выкрикивал в адрес сыщика ругательства, размахивал кулаком:

— Ах, жалкий человечек в футляре! Соколов со своими ищейками из охранки желают вбить клин в нашу партию. Не выйдет, господа держиморды!

И принял для Соколова вполне историческое решение.

— Поскольку вина этого господина очевидна, он не пожелал по-честному сотрудничать с нами и продолжает поддерживать этого слабоумного Николашку Романова, партия выносит ему смертный приговор.

В Москву, в боевую группу, полетела шифрованная телеграмма: «Незамедлительно ликвидировать полковника охранки Соколова».

Хотя Ленин пытался замять дело, но Джунковский воспротивился этому. С его подачи в печати появились скандальные статьи, в которых в очередной раз полоскались большевики и член их ЦК Малиновский.

Ленину деться было некуда. Ему пришлось выставить Малиновского из Думы. По решению партии он уехал за границу — «для поправления пошатнувшегося здоровья».

Грянула мировая война, Малиновский оказался в Германии. Все еще влюбленный в славного сподвижника, Ленин писал ему письма, всячески поддерживал.