Триумф графа Соколова - Валентин Лавров

— Всяческих успехов, товарищ Орел! Когда бой на ринге?

— Завтра в восемь вечера в «Атлетик-клубе».

— Победы нокаутом!

Соколов пешком отправился в гостиницу.

Вечер приготовил свежезавербованному гению сыска еще один сюрприз, на этот раз с налетом любовной и шпионской романтики.

После тренировки и ужина, в тихий вечерний час Соколов, облачившись в халат, лежал в своем «люксе» на диване и читал что-то из философских книг Толстого.

Вдруг в дверь кто-то постучал.

На пороге стояла… Инесса Арманд.

Серебристо-серый шиншилловый мех шубы весьма был ей к лицу, и она казалась много моложе своих сорока лет. И вообще, как известно из многовековых наблюдений, любовь какую угодно дурнушку волшебным образом преображает в красавицу. А то, что подруга вождя влюбилась в очередной раз, выдавал ее сияющий взор, устремленный на атлета-красавца.

Но не только любовь к чувственным наслаждениям, которых так в последнее время не хватало даме, привела ее в «Гранд-отель». Было и еще одно дело, весьма серьезное.

— Позволите даме войти?

— Милости прошу, — поднялся с дивана Соколов. — Простите мой домашний вид. Я сейчас же переоденусь.

— Не стоит беспокойства! Мне даже приятней наблюдать вас, граф, в такой… э-э… непринужденной одежде.

— Пожалуйста, раздевайтесь!

Арманд игриво рассмеялась:

— Не быстро ли, граф, — раздеться?

Соколов оценил остроумие, улыбнулся, тут же поправился:

— Снимайте свое роскошное манто! Оно так к лицу вам, Инесса Федоровна.

— Признайтесь, граф, что никак не рассчитывали меня видеть? — с наигранной бравадой произнесла Арманд. — Ильич ушел куда-то с товарищами, приехавшими от Алексея Максимовича, а мне стало так скучно…

Соколов посмотрел прямо в лицо Арманд, и та отвела глаза. Сыщик подумал: «Эх, прекрасна женская природа своими слабостями…» Вслух сказал:

— Но как, сударыня, вы меня нашли?

— Так вы сами сказали, что остановились в «Гранд-отеле», — обвораживающе улыбнулась гостья. Улыбка делала ее лицо миловидней. — Закурить позволите? — Она откинулась на спинку кресла, забросила нога за ногу и достала папиросы с длинным узким мундштуком.

Соколов вздохнул:

— Если можно — только не это! Совершенно не переношу табачного дыма.

— Жаль! Может, у вас найдется бокал шампанского?

— Разумеется!

Соколов нажал кнопку звонка. Минуты через три явился неряшливый, заспанный коридорный. Он спросил по-немецки:

— Вызывали?

— Принеси из ресторана шампанское, но только хорошее — или российское Абрау-Дюрсо, или французский редерер. Да шевелись быстрее!

Сыщик пытался понять, зачем нагрянула подруга Ленина.

Вскоре появилось французское шампанское. Соколов сам наполнил бокалы, провозгласил:

— За мою очаровательную гостью!

Арманд, не спуская долгого взора с Соколова, дипломатично отвечала:

— За прекрасный образец мужчины — за вас, граф!

Выпили по другой.

Шампанское быстро действовало на гостью. Инесса стала в движениях и словах более раскованной. Она говорила о всяких пустяках, не переходя к делу.

Тогда Соколов решил ей помочь:

— Сударыня, вас что-то смущает?

Арманд кокетливо сложила сердечком толстые губы:

— Вы сейчас напомнили мне Плеханова. Это Георгий Валентинович всегда в сюртуке, застегнутом на все пуговицы. Прямо-таки похож на протестантского пастыря или губернского прокурора. Я вас по-настоящему робею.

Соколов рассмеялся:

— Простите, коли я на вас тоску нагнал. Я сердечно рад вам, Инесса Федоровна. — Погрозил шутливо пальцем: — Но и вы меня хотите провести! Поди, явились не просто так, ради дружбы, а с делом каким?

Арманд вдруг со всей революционной решительностью поднялась из-за стола, сказала:

— Как раз ради глубокой к вам симпатии. Только ради этого. Прежде я не могла со всей откровенностью предложить вам свою дружбу, потому что мы стояли с вами на разных политических платформах.

— А теперь можете?

— Теперь я все узнала про вас, так что мы — товарищи по борьбе за светлые идеалы человечества. Только прошу, граф, не спрашивайте, от кого узнала… Это мой женский секрет.

Соколов улыбнулся:

— Ну конечно, догадаться очень трудно.

Сыщик понял: «Ленин сказал, что завербовал меня, что я — единомышленник. Ах, как хорошо! Это следует использовать». Он поднял бокал, с самым серьезным, даже грозным видом провозгласил:

— Выпьем, Инесса Федоровна, за неутомимого борца за счастье всех трудящихся — за товарища Ленина.

Арманд словно на митинге крикнула:

— Ура!

Выпили с удовольствием.

Арманд не стала ждать Соколова и сама торопливо наполнила бокалы. Произнесла:

— Выпьем за настоящую партийную дружбу. И прошу, граф, зовите меня просто — товарищ Инесса. Давайте споем любимую песню Ильича — «Интернационал»!

Арманд негромко затянула:

Вставай, проклятьем заклейменный,Весь мир голодных и рабов!Кипит наш разум возмущенныйИ в смертный бой вести готов…

Соколов не подпевал. И не только потому, что не сочувствовал «проклятьем заклейменным», а по более прозаической причине — он не знал слов.

Потом Арманд пила еще, а после этого села за рояль, заиграла веселенькую мелодию и, задорно притоптывая по ковру, запела куплеты из новейшего сборника шансонеток:

…И часто мундштук мой в футляре лежит,Футлярчик мой греет и нежит его.Хозяйка им страшно всегда дорожит,Местечко найдется всегда для него!

Вдруг выскочив из-за рояля, начала задорно выкрикивать фривольные слова и с неожиданной прытью высоко выкидывать ноги, так что стали видны подвязки и голубое исподнее.

Когда песни революции и публичных домов были спеты, Арманд, тяжело дыша, плюхнулась в кресло. Она приказала:

— Граф, прошу шампанское!

Вдруг спохватилась:

— Ах, сладкий мой граф, мы еще не пили на брудершафт!

Увидав, что железный граф малость побледнел, словно ему придется целоваться с гремучей змеей, поспешила добавить:

— Мы уже не дети. Вы давно, еще с нашей встречи в Поронине, унесли мой покой. Да, я хочу вас. Я очень завидовала своей счастливой сопернице — Вере Аркадьевне фон Лауниц. Когда в Поронине вы безжалостно поступили с Ильичем — сбросили его в реку с моста и бежали от полиции почти раздетый в горы, — все решили, что вы погибнете. Только Вера Аркадьевна кричала: «Граф всех вас переживет!» И еще, желая досадить, рассказала мне, как вас познакомил Григорий Распутин, как она сама, наплевав на приличия, пришла к вам в номер «Астории». — Арманд помолчала, нервно теребя бахрому на скатерти. Добавила: — И я пришла к вам, но не с пустыми руками. Я сегодня вам открою большую тайну. За нее много отдала бы российская охранка. И стало быть, вам весьма интересна.

Тут следует сделать небольшое отступление.

Ленин людей, особенно русских, не любил. Не любил в массе. Но был узкий круг самых приближенных единомышленников, милых сердцу вождя. И среди них он особо выделял Романа Малиновского.

Ленин делал все возможное, чтобы этого необразованного пролетария продвигать по партийной иерархической лестнице. Ильич основательно помог ему стать членом Государственной думы.

Так что две организации — охранка и большевики, независимо друг от друга, — продвинули Малиновского в народное собрание.

Случай забавный, но едва ли в истории России единственный.

Но был в партийной верхушке человек, который на дух не терпел этого высокопоставленного пролетария. Этим человеком была Инесса Арманд.

Это была чисто женская ревность к вождю. Властную и эгоистичную Арманд раздражало излишне дружественное, едва ли не любовное отношение Ленина к бывшему слесарю. Она не желала делить нежное отношение Ленина к себе ни с кем, тем более с этим дремучим пролетарием.

Кроме этого, есть безошибочный определитель — женское чутье, которое никогда не подводит. И это чутье заставляло подругу вождя бояться и ненавидеть Романа Вацлавовича, даже если бы не было других причин.

Арманд несколько раз закатывала Ильичу истерики, просила убрать Малиновского куда-нибудь подальше, доказывала, требовала — характер у великого вождя был твердый.

Малиновского он любил нежно, беззаветно.

И вот Арманд пришла прекрасная идея — политически скомпрометировать заклятого врага.

Соколов оказался в щекотливом, пожалуй, драматическом положении. Иметь агента в самом сердце большевистской партии — об этом можно только мечтать.