Опасные гастроли - Далия Трускиновская

Так же глядел и Гаврюша.

— Как мой хозяин решит, так я и поступлю! — без слов говорило его худое лицо с молодой рыжеватой бородкой, с приподнятыми уголками тонкогубого рта. — Велит — пойду усадьбу Крюднера штурмовать. Велит — на кораблях поплыву, с голландскими и французскими купцами договорюсь, а то и с португальскими, и с английскими, и с американскими. И сам купцом стану, свои лавки открою! Колбасники с аптекарями ко мне на поклон прибегут в Московский форштадт! Вот только бы Яков Агафонович меня старшим приказчиком поставил!..

— Я с вами, — стараясь сохранять серьезность на лице, — сказал я. — Я все-таки флотский, военный человек, на абордаж хаживал. Только зайду в трактир — где-то там в баулах упрятан портрет Платона Васильевича, а где — один Свечкин знает…

— Если только девка не водит вас за нос и не подсунула вам какую-то другую образину, — здраво заметил Яшка. — Нет уж, молодцы сами управятся. Они понимают по-латышски и сумеют расспросить тамошних крестьян. А вы ступайте лучше, Алексей Дмитрич, в трактир. Полагаю, к рассвету могут быть известия…

Пришлось согласиться.

Но, бредя в одиночестве к трактиру, где ждали меня Свечкин и Ваня, я вновь и вновь припоминал свой разговор с мисс Бетти — до того, как мы взялись переводить Шекспира, и после того.

Я ведь поверил ей. Не потому, что она оправдывалась, не потому, что привела доводы, а просто необъяснимым образом поверил. И вот сейчас выходило, что все ее пылкие речи были враньем. Хотя казалось мне странным, что нож, которым убили итальянца, был похищен уже после того, как мы с Гаврюшей доставили мисс Бетти на Гертрудинскую, но где доказательства, что у нее не было в цирке сообщника или даже сообщницы. Да и про сам нож я, кажется, только от нее и знал.

Она помогла мне найти Ваню — но случайно ли это получилось, или она была твердо уверена, что Ваня ничего не знает об убийстве?

В таких печальных и запутанных размышлениях я дошел до трактира. Свечкин с помывкой Вани справился, его грязное исподнее выкинул, даже не попытавшись отстирать (оно действительно было в ужасном виде и воняло), а от меня потребовал денег на новую одежду для мальчика.

— Купи несколько пар хорошего исподнего, — велел я ему. — И поспрашивай, где тут можно недорого взять Ване обувь и одежду. Сдается, цены в Риге не столь безумны, как в столице. Увидишь хорошую зимнюю одежду — тоже бери.

— Хотите оставить дитя при себе? — догадался он.

— Да, брат Свечкин. Обзаведусь хоть такой семьей.

— Жениться вам, барин, надо…

— Пошел вон! — заорал я. И потом, когда дверь хлопнула, изругал себя за несдержанность.

Хуже нет, как сидеть одному в комнате и думать о непонятных вещах. Я рассуждал: даже если изловить того осанистого господина, что сбил моего племянника с толку, так ведь он лекаря не заменит, Ване оттого легче не станет. И не все ли мне равно, кто зарезал наездника-итальянца? Мое дело сделано — осталось подождать, чтобы Ваня поправился, и везти его в Кронштадт. У меня там хорошо, хоть и ветрено, и места для прогулок отменные. Там я найду ему хороших учителей, подготовлю в штурманское училище. Человеком сделаю…

Но будет ли совесть моя чиста?

Эта авантюристка, чтобы не сказать хуже, пыталась соблазнить меня; она, возможно, убила своего любовника, а теперь всячески пытается себя обелить; и все же…

Есть вещи, в которых самому себе вовек не признаешься, а разве что спьяну чужим людям. Вот и все, что связано с мисс Бетти, было такого разбора — оставалось лишь просить Яшку, чтобы напоил меня до положения риз и выслушал всю мою ахинею.

Наконец я понял, что этак додумаюсь до сущей околесицы, и пошел к Ване. С ним и провел остаток дня, отправив Свечкина в Гостиный Двор — бегать по лавкам. Все равно я не мог ничего предпринять — а Ваня во мне нуждался. Он непременно хотел вымолить прощение за свой побег. Я сказал ему, что он попался в лапы к опытному мошеннику-конокраду, и даже более опытный человек не устоял бы, потому что мошенники умеют пользоваться нашими слабостями.

Разбудили меня в шестом часу утра.

— Алексей Дмитрич, одевайтесь! — сказал Гаврюша, просунув голову в приоткрытую дверь. — Мы с добычей! Сейчас молодцы ее в недостроенный амбар потащили.

— Да как же вам удалось?! — вскричал я.

— А просто — Яков Агафонович велел денег не жалеть, а народ в усадьбе небогатый. Одному рубль, другому два — вызнали, в каком флигеле отлеживается хозяйский гость. Сговорились со сторожами, а сторожа — латыши, господ не любят. Они псов привязали, наши молодцы ночью забрались в окошко да того мазурика и вынесли. И все его добро с ним вместе, так что пусть хозяин думает, будто гость сбежал.

— Точно — партизаны! — воскликнул я. — Я живо соберусь, я человек флотский, а ты беги, буди Якова Агафоновича.

— А он уж в амбаре!

Гаврюша подождал меня, и мы поспешили на речной берег.

Московский форштадт просыпался рано. И на что уж многолюдны были улицы, по которым уже прохаживались разносчики снеди с лотками и корзинами да сбитенщики в длинных фартуках, со своим огромными чайниками да подвешенными на груди держалками для стаканов, проезжали в сторону Карловских ворот телеги огородников, а того многолюднее была река: причаливали рыбацкие лодки, выгружали корзины со свежей рыбой, от верховьев шли струги, последняя ночевка которых была на Даленхольме, ползли извилистые плоты, перевозчики доставляли в форштадт островных жителей, служивших в Риге, а на острова везли провиант, мешки с зерном, а то и лошадь, и корову. Это было бодрое, деятельное утро в предместье, и приветно звонили колокола Благовещенского храма, так что я высмотрел меж крыш его купол и перекрестился с невольной улыбкой, ощущая в душе чувство благодарности Господу за ясное солнце, за свежий речной ветер, за румяные лица встречных.

Недостроенный Яшкин амбар был не самым лучшим местом для допроса пленного. Так думал я, подходя к нему с Гаврюшей, — строение на бойком месте, стоит нашей добыче пискнуть — народ тут же обратит внимание. Оказалось, купец Ларионов подошел к допросу со знанием дела — на подступах к амбару Гаврюшу приветствовали те самые молодцы, с которыми он, видать, ездил в Берг, — плечистые и бородатые. Они обнесли здание кольями с натянутыми веревками и сами охраняли его — мало ли что. Каменщики, которых до поры не пускали вовнутрь, сидели поблизости, устроив себе мебель из досок, положенных на заготовленные кирпичи, пили сбитень, закусывали баранками.

Помещение, куда провел меня Гаврюша, было в глубине амбара, без окон, — видать, назначено для хранения самого ценного товара. Свет проникал через щели в потолке. Там меня уже ждал Яша с молодым плечистым мужиком самого хмурого облика. Тут же я увидел и добычу.

Глаза обмотанного одеялом и усаженного на скамейку пленника были завязаны, и сам он был примотан к скамейке толстой веревкой. Во рту его торчала скомканная тряпица. У ног был пребольшой узел с его имуществом.

— Доброго вам утра, Алексей Дмитриевич, — сказал купчина. — Вот, подарочек вам припасли. Делайте ему вопросы, а потом решим, как с ним быть.

— А не заорет?

— Заорет — пусть на себя пеняет. Федот, выковыривай тряпицу.

Когда освобожденный от самодельного кляпа пленник отплевался и физиономия его успокоилась, я встал напротив, полный решимости сегодня же довести дело до конца.

— Добро пожаловать в наши палестины, Платон Васильевич! — сказал я. — Простите великодушно, что с вами невежливо обошлись. Да уж по-всякому не хуже, чем вы обошлись с моим племянником Ваней Каневским.

— Какой я вам Платон Васильевич! — отвечал пленник со злостью. — Платошка давно укатил в Питер! Ваши дураки меня в окошко вытащили, а я тут ни при чем!

— Кто же вы, коли так?

— Я домашний учитель господина Крюднера Андрей Смолянинов.

— Это как же? — несколько растерявшись, спросил я у Яшки. — Все вроде совпадает — и на ту образину, что рисовала мисс Бетти, он сильно смахивает. Неужто промашка?

— Сейчас проверим, — и мой решительный соратник ударил пленника по правому плечу. Тот заорал.

— А ведь бил не больно. Приласкал, можно сказать, а не ударил, — сообщил Яшка. — Алексей Дмитриевич, вот по этому плечику вы и стукнули своей тросточкой, этой самой, что у вас в руке. Гаврюша, глянь-ка — плечо у него не перевязано?

Гаврюша прокопался сквозь одеяло до самой рубашки пленника и заявил, что нашел тугую повязку. Пленник при этом дергался и называл нас неудобь сказуемыми словами, но хмурый мужик показал ему тряпицу — Платон Васильевич и замолчал, тараща на нас остервенелые глазища.

Он соответствовал и описанию Клариссы, и портрету мисс Бетти, и тому, что рассказал о нем Ваня. Здоровенный барин, с волосами поредевшими, но еще темными, с густыми бровями, толстощекий и, видимо, осанистый — когда выйдет во фраке и цилиндре, — таков он был, а на вид я дал бы ему лет пятьдесят с небольшим.