Роман с президентом - Вячеслав Костиков

Тем не менее сидеть в Кремле в такое время и ничего не делать было нелепо. Психологически важно было давать хотя бы информацию о том, что президент на месте и контролирует ситуацию в стране. Не могу вспомнить, кому первому пришла идея, помощнику президента по международным делам Дмитрию Рюрикову или мне, но я договорился с двумя телекомпаниями американской и японской, и буквально через часа полтора мы организовали непосредственно в Кремле импровизированный телецентр с выходом в прямой эфир. Примерно через каждый час либо Д. Рюриков, либо я шли в так называемый 14 корпус, где развернулись телегруппы, и давали комментарии к прямым репортажам из Кремля. Разумеется, журналистов прежде всего интересовало, когда будут введены в действие верные президенту войска. Но именно на этот самый главный вопрос никто из нас ответить не мог.

В течение вечера я несколько раз заходил к Коржакову в поисках ответа на этот вопрос: где войска, о подходе которых мы постоянно информировали москвичей? Ответа у Александра Васильевича не было, и он не скрывал этого. Он постоянно сидел на телефонах в своем тогда совсем крошечном кабинете неподалеку от президентского блока. У Коржакова в те времена не было вкуса к роскоши или помпезности. Небольшая комната обставлена более чем скромно. Стол с телефонами, простой шкаф для одежды. В этом же шкафу он хранил и небольшой набор оружия. На маленьком столике бутылки с водой и стаканы. Ни водки, ни коньяка в его кабинете я никогда не видел. Нужно сказать, что он небольшой любитель выпивки. Я ни разу не видел его в состоянии явного опьянения. О количестве выпитого им можно судить разве что по тому, как часто он вынимает из кармана носовой платок, чтобы утереть обильную испарину на мясистом круглом лице. От необходимости выпивать «за компанию» он явно страдает. Но должность обязывала.

Отношение к людям у него было простое: к сторонникам президента он был неизменно доброжелателен, терпим к их недостаткам, никогда не отказывался помочь. Врагов Ельцина воспринимал как личных врагов, с ними был агрессивен, резок, нередко несправедлив. Понятий «хороший» и «плохой» человек для него абстрактно не существовало — все зависело от отношения к Ельцину. Даже за незначительное уклонение от линии президента он готов был записать человека в предатели.

Нужно сказать, что природа не обделила Коржакова способностями: у него отличная память, быстрый ум, врожденная ирония. Иногда он казался мне бесхитростным человеком. Думается, что у него нет серьезных аналитических способностей или они не получили развития в силу специфики труда, и совершенно напрасно он поддался соблазну создать при себе аналитическую службу. Со временем он сам стал как бы заложником тех «аналитических» упражнений и выводов, которые ему клали на стол. Опасность состояла, по-видимому, в том, что он механически переносил их на стол президенту, не имея достаточных знаний для критического анализа.

Сконцентрировав за спиной президента огромную власть, Коржаков так и не стал политиком. Видимо, отсюда и развившаяся склонность к упрощенным решениям. Чаще всего он действовал, или советовал президенту действовать, исходя из сиюминутной целесообразности. Многократно, как и сам президент, он ошибался в людях. Подобно своему «шефу», он излишне доверял словам и приятным обещаниям, а не реальному вкладу в дело. На его преданности к президенту некоторые из его друзей откровенно спекулировали, публично демонстрируя свою любовь к Ельцину на словах и впадая в грубую брань в отношении противников. К сожалению, это принималось за чистую монету.

Что касается самого Коржакова, то я не замечал в нем склонности к лести, в том числе и к президенту. Это выгодно отличало его от некоторых других приближенных. Он был одним из немногих, кто мог сказать Борису Николаевичу правду. По-своему старался он оградить президента от некоторых «народных» чрезмерностей и шел ради этого на простенькие ухищрения… но в конечном счете всегда проигрывал. В группе помощников знали, что между ним и президентом на этой почве было несколько серьезных столкновений. Я сам неоднократно был свидетелем, когда Коржаков выговаривал людям, которые лезли к президенту с преувеличенными похвалами: «Борис Николаевич, как вы здорово им врезали! Борис Николаевич, ну вы просто мастерски это провели!..» В принципе, Борис Николаевич любит, чтобы его похвалили. Видимо, это нормально в условиях, когда нагрузки и огорчения столь велики, а поводы для радостей возникают нечасто. Дозированная похвала всегда действовала на президента успокаивающе, вселяла в него уверенность. Но в повышенных дозах влияла расслабляюще.

Несмотря на близость к президенту, Коржаков, в бытность мою в Кремле, держался просто и скромно. На приемах, во время обедов или ужинов в узком кругу он всегда старался сесть с края стола. В разговоры никогда не встревал, ограничиваясь иногда ироническими замечаниями. У него неплохое, несколько грубоватое чувство юмора. Его влияние на президента было весьма значительно и из-за давности знакомства, переросшего фактически в мужскую дружбу, и из-за того, что президент не мог не чувствовать его искренней преданности, а следовательно, доверял ему. Да и просто, в житейском плане, они были почти неразлучны.

К сожалению, со временем Коржаков стал злоупотреблять кадровыми советами президенту и лоббированием. А в людях он нередко ошибался. Наиболее наглядный случай — с и. о. Генерального прокурора России Ильюшенко. Это была креатура Коржакова.

Что касается убеждений, то мне думается, что у Коржакова их нет. Идеология, характер власти его мало интересуют. Он служил человеку, а не идее. Если бы Борис Николаевич был отъявленным диктатором или большевиком, Коржаков служил бы ему с той же преданностью, как и Ельцину — демократу. Он — единственный из военных, из уст которого на церемонии награждения во Владимирском зале Кремля я слышал слова: «Служу Президенту», вместо общепринятого среди военных — «Служу Отечеству».

Итак, ночью 3 октября я неоднократно заходил к Коржакову в надежде получить информацию о подходе верных президенту войск. Не помню точно, в котором часу ночи он сказал мне:

— У Спасских ворот Кремля собралась огромная толпа народа. Они требуют, чтобы к ним кто-нибудь вышел. Президенту выходить нельзя — слишком опасно. В толпе могут быть сторонники Руцкого и боевики. По нашим сведениям, там есть вооруженные люди. Из помощников президента тебя лучше других знают в лицо. Может, выйдешь?

— Выйти-то можно… Но людям нужно что-то сказать.

— Есть неплохие известия. Только что мне сообщили, что воинские части, верные Ельцину, вошли в Москву. Об этом можно сказать… И вот еще что…

Коржаков помедлил.

— …Если сможешь… Поведи толпу к Белому дому… И Александр Васильевич пристально посмотрел мне в глаза.

— Едва ли они за мной пойдут.

— А ты попробуй…

Я вышел на Ивановскую площадь и не торопясь, минуя солдат, пошел к Спасским воротам. Справа темно дышал осенью Тайницкий сад. Охрана молча пропускала меня, отдавая честь. Сквозь толстые ворота Спасской башни, из-за зубчатых проемов Кремлевской стены доносился глухой шум. Ворота были чуть приоткрыты. Я протиснулся сквозь толстые створы и оказался один на один с огромной массой людей. Красная площадь была слабо освещена, и трудно было понять, сколько же на ней народу. Кто-то из незнакомых мне людей стоял на двух поставленных один на другой деревянных ящиках из-под вина и что-то говорил.

— Пресс-секретарь пришел, — послышалось в толпе. Говоривший с ящиков соскочил на землю, уступая мне место. Подошел военный в чине майора и протянул мне мегафон.

Что говорить? Как?

Опыта общения с большой массой людей у меня не было. Ораторов, говорящих в толпу, я видел только в старых фильмах о русской революции: Ленин, Троцкий, Бухарин, Луначарский. Они выступали, яростно жестикулируя и выбрасывая в массы лозунги. Говорить так сегодня было бы нелепо. Как обратиться? Друзья? Товарищи? Граждане России? Но «товарищи» уже выходило из употребления. «Граждане России?» Это, пожалуй, слишком по-президентски.

— Москвичи! Дорогие друзья! Спасибо за то, что вы пришли. Демократии и президенту как никогда нужна ваша поддержка…

— Это мы знаем… Говори конкретно, — послышались недовольные возгласы. — Где президент? Почему молчит? Что надо делать?

По настроению толпы было ясно, что слушать «зажигательные» речи она не расположена. Мне вспомнились слова Коржакова: «Попробуй повести к Белому дому». Зачем он это мне сказал? Что имел в виду? Белый дом охраняется боевиками, туда стянулись фанатичные сторонники Руцкого. Звать туда безоружных людей?.. Это могло привести к непоправимому. Нет, этого делать нельзя.

— Не стойте долго на ящиках… — Майор теребил меня за рукав. — Из толпы могут стрелять.