Побочный эффект - Татьяна Туринская

К ее ли сожалению, или к нескончаемой ее, но тщательно скрываемой от самой себя радости, пока что события разворачивались последовательно, согласно проклятой этой программе. Будто по нотам.

Уже несколько раз они ужинали вместе. Иногда в ресторане, иногда у Ирины дома. Но ни разу еще Вадим не переступил границы дозволенного. Вел себя, как близкий друг, как поклонник, но ни в коем случае не более.

До сих пор их отношения ограничивались лишь некоторыми не совсем безобидными ласками, но той, заветной грани, они все еще не переступили. Причем Ирина вовсе не была уверена в том, что это ее доблесть. Иногда даже злилась на слишком щепетильного поклонника. Не потому, что он так долго не переступал эту грань. Не потому, что ей самой ужасно хотелось ее переступить, поставив тем самым их отношения на новую ступеньку.

Она злилась, потому что не она, а именно Вадим стоял на страже заветной грани. Не Ирина одергивала его, не позволяя заходить чересчур далеко, а он в момент, когда она уже готова была возразить против слишком настойчивых ласк, буквально на мгновение опережал ее. Переходил к обсуждению погоды ли, очередной ли голливудской экранизации бессмертной 'Анны Карениной', или еще чего-то столь же далекого от происходящего здесь и сейчас.

Какая-то секунда — и смысл перевернут с ног на голову! Будто не Черкасов Иру, а она, распутница этакая, пыталась соблазнить скромного мальчика из хорошей семьи.

Ведь это она хотела остановить его! Она!

Но он неизменно опережал ее на какое-то мгновение.

Ира боялась Черкасова.

Боялась, конечно, не его самого. Ее пугало то, как много места в ее жизни он стал занимать.

Ее чувства по отношению к нему можно было выразить фразой 'и хочется, и колется'.

Ей, несомненно, льстило его внимание. А его настойчивость и приверженность намеченному плану подчеркивали, что он воспринимает ее не как временную забаву для пополнения коллекции. Что имеет он на нее более чем серьезные виды.

Но это же и пугало. Эти страшные, неотвратимые шестнадцать лет разницы не были для нее пустым звуком.

Черкасов уже не казался ей выспренным, вылизанным и чересчур красивым, производившим отталкивающее впечатление безоговорочным физическим совершенством. Ирина отдавала должное его красоте, чрезмерная ее неестественность уже перестала ее раздражать.

Теперь Вадим казался ей милым мальчиком, и все чаще она ловила себя на мысли, что ей хочется назвать его не Вадимом, а Вадиком.

С ужасом стареющей женщины понимала, что он для нее слишком, до неприличия молод, и безмерно комплексовала из-за этого. Но в то же время это добавляло некоторого шарма, клубнично-перечной изюминки в их отношения. Он нравился ей, как мужчина: не каждый умеет одними руками заставить трепетать женщину. В то же время где-то глубоко внутри себя Ира чувствовала еще и материнскую нежность.

Все это было очень сложно. И страшно.

До безумия страшно было Ирине брать на себя ответственность за эти отношения. Но Черкасов вел себя именно так, как должен вести себя будущий супруг: корректно и уверенно, не позволяя хотя бы на миг усомниться в уже близком совместном будущем. Ира чувствовала, что скоро ей предстоит принять очень важное решение. Возможно, самое важное в ее жизни. И панически боялась момента, когда она вынуждена будет его принять.

Вадим ей импонировал. Ей было приятно его внимание. Но мысль, что этот человек будет рядом с нею всю оставшуюся жизнь, приводила в ужас.

Не такого мужа ей хотелось. Само слово 'муж' в ее понимании упорно ассоциировалось с Сергеем.

Ира боялась признаться себе, что допускает в свою жизнь Черкасова только лишь для того, чтобы избавиться от мучительных воспоминаний. О Маришке. О Сергее. О маме…

Когда Черкасов озвучил приглашение провести отпуск вместе на берегу Черного моря, прежде чем ответить ему 'да' или 'нет', вытащила из памяти мобильного номер, который прочно въелся в ее личную память:

— Сережа, давай встретимся сегодня. Мне очень нужно тебя увидеть.

Это была их первая после развода встреча. Тогда была лютая зима, теперь лето играло буйством красок, нещадно палило жаркими солнечными лучами.

Они сидели под тентом за ажурным столиком у придорожного кафе. Русаков пил пиво. Она крутила в руках бокал вина.

Разговор не клеился — Сергей не скрывал враждебности. Ира и не предполагала, что он с разбегу бросится в ее объятия, но такого отчуждения все-таки не ожидала.

Хотела попытаться объяснить то, что не удалось тогда, под горячую руку. Думала, что теперь, поостыв, Русаков с большей терпимостью выслушает оправдания из ее уст. Просчиталась — вместо понимания или хотя бы внимания к ее словам наткнулась на холодную, даже высокомерную стену.

— Сережа, я очень сожалею о том, что произошло. Труднее всего объяснить то, чего не было. Ничего не было, понимаешь? Ничего. Лариска все подстроила, и вышло так, будто…

— Ага, Лариска виновата. Еще скажи, что это она же вас и поставила так. Чтоб фото вышло поэротичнее. Типа: подшутить хотели.

Прежде чем Ира подобрала слова, которые могли бы объяснить, как же они оказались так близко на той фотографии, Русаков выдал с нескрываемой злостью:

— Да что фото?! Можно подумать, ты когда-то была верной. Под нож легла — ах, я так постарела, ах, на меня перестали заглядываться мальчики. Тьфу! Спасибо Лариске, а то так и жил бы в неведении, рога наращивая.

— Нет, Сереж. Все не так. Не перебивай меня, я и сама собьюсь. Просто я выпила слишком много шампанского, а ты же знаешь — когда я выпью, меня в жар бросает. Вот я и вышла на балкон…

— А он уже стоял там, заранее подготовив пиджак, чтобы добрая начальница не заболела! Да ты же практически отдавалась ему! Пусть не физически, но фигурально. Ты этого хотела, ты готова была к этому! Готова прямо там же…

Ирина поморщилась. Не брезгливо, а словно ей больно было слышать его слова:

— Это неправда. Ты даже не выслушал меня.

— Неправда? А что правда? Что после развода не прекратила с ним отношений? Верю. А теперь вдруг вспомнила о семье. О бывшей семье. Что так? Мальчик наигрался в любовь и бросил тетеньку? Надеюсь, не у самого алтаря? Я вроде слышал, ты за него замуж собиралась. Или уже нет? Конечно нет — коль уж сосунок себе другую нашел, постарше — ты для него слишком молоденькая, зеленая совсем, ему ведь надо, чтобы непременно одной ногой в могиле.

Ира онемела — он что, говорил с Черкасовым? Откуда знает, что Ира для него слишком молода?

— Бросил. Конечно, бросил — кто бы сомневался? И вот тогда начались звонки по ночам, эротическое сопение в трубку. А теперь, услышав посторонний женский голос, испугалась, что можешь потерять нас насовсем. Да только ты нас уже потеряла! Прекрати звонить! Ты для нас умерла! Тебя больше нет!