Месяц Безумного Волка - Леонид Нестеров

Персональный бестиарий

М. С.

О, как протяжно и непонятомы вырастали из кроватей,как тесны становились комнатыи пиджаки – коротковаты!

Когда смеясь, когда печально,блестя набитым кулаком,мы начинались – безначально,как от границы далеко.

Как до границы – запрещенно,не надо бы, а мы все шли…И ход парадный вел – крученый —почти от уровня земли.А наверху, как на вершине,жила сутулая судьба:чтоб становиться нам большими —как будто с пеной на губах.Надгробье отца

Под этой коричневой глыбойпутем плавников или крылты стал воробьем или рыбой,взлетел или тихо уплыл.

А может быть – божья коровка —резвишься ты в летнем раю,и я, повернувшись неловко,по пьянке тебя раздавлю.

Прости мне постыдную тяжестьноги, что пока что со мной, —ведь Та, кто не веники не вяжет,уже у меня за спиной.***

И. Б.

Раскроется город, как будто прекрасная роза,уставшая жить, дотянувшая зря до мороза,и розой петлицу украсит плешивый и пылкийпоэт, разорвавшийсямежду тюрьмой и бутылкой.

И три поколения, три лепестка отлетят —останутся в городе дети и внуки блондинов:брюнеты, как бабочки, в ласковом танце сгорят,порхая вокруг золотого огня Палестины…

Лишь тихая моль – середина полночного сна —сведет наши тени,чтоб, в сонные воды вглядевшись,увидели мы, как исчезнет большая страна…Засим отпущаеши… или же Камо Грядеши?***

Г. С.

Не человек, не сокол,без крыльев и без ногвознесся ты высоко,а все же – выше Бог.

Берешь ты авторучку,она как током бьет,а Бог тебе получкуза это подает.

За это кормит хлебом,за это иногдапоказывает небо,где падает звезда.

Мы пущены по кругу —волы на молотьбе —стихи читать друг другу,ты – мне, а я – тебе.

То слева жизнь, то справа,то – флейта, то – труба,то для меня – забава,то для тебя – судьба.***

В. С.

Лысый муж ружье кривоезарядил, себе не рад,в белый свет палит он стоя,как бездушный автомат.

Слово за слово дуплетомпопадает в небосвод,отражаясь рикошетомто в колено, то в живот.

Маму с дамой он рифмуети с аврорами коров,с каждым выстрелом рискуетстать добычей докторов.

Он – король до сердца голый,и незнамо для чегоизучают дети в школебиографию его.***

Д. Х.

Земля стоит на черепахе —старухе в каменной рубахе.Употребляя алкоголь,старуха делит мир на ноль —типично русская беспечность,что порождает бесконечность.Располагая тяготеньем —страданьем нашим и терпеньем,старуха весело живет,то нас стреляет вполз и влет,то нам – летящим на заре —подкинет точку и тире,словишек мелкие дровишки…Но иногда из нашей книжкистаруха падает в окно,и нам становится темно.Капитаны

В. С.

Живут они, не тужат – такие времена! —Играют, а не служат: погоны, ордена…На север уезжают спокойно, как на юг,их жены провожают, на цыпочки встают.

Чего там огорчаться, недели не пройдет,и можно возвращаться – пустячный перелет!А капитанам помнится, сегодня и всегда,красное солнце, белая вода,

высокие заботы вечной мерзлоты —подземные заводы, бетонные ходы,где не спасает часто свинцовая броняот тихого несчастья без дыма и огня.

В палату капитанов поправиться зовут.В палате капитаны живут и не живут.Домой приезжают смущенно – как без рук,и жены не рожают – любовников берут…

Уходят капитаны без чая по утрам,ходят капитаны за смертью по пятам.

Короткая стрижка. Чеканные слова.Медовая коврижка. Седая голова.***

О. М.

«Вот и снова пора листопада», —нам поэт с придыханьем споет,и ты спросишь: «Оно тебе надо? —журавлиный короткий отлет,чтобы ты в никуда ниоткуда —даже тень не скользнет по траве —прокурлыкал, погода покудане отметилась в календареоктябрем, чтобы ты… ну не знаю…чтобы там… ну неведомо гдепролетел, заблудившись трамваем,растворился в земле и воде?»Но хотя нам еще на работевыдают и любовь и паек,на глухой человеческой нотепусть поэт нам и дальше поет,как летят, уносимые ветром,золотые листки сентября…

А кого мы жалеем при этом,заклинанье творя про себя?***

Г. М.

Черный дом на горе головой задевает луну,а над ним и под ним бесноватые краски заката…В этом доме когда-то я взвесил любовь и войнуи отсюда ушел по чужому приказу когда-то.

Полустанок, забытый на долгие те времена,в кои ломом махал я и ел из казенной посуды,все прошло, кроме жизни:любовь, и печаль, и война, —я вернулся к тебе,как тогда возвращались повсюду.

Полустанок заброшенный, долго тебя я искал,подвела меня память,как будто дворняжка простая…Протащи меня, время, по этим горячим пескам,голоса паровозов,как прежде, повсюду расставив!

Я вставал спозаранку и пни корчевал дотемна,на ветру к бороде примерзали кора и сосульки,а над домом проклятым все так же стояла луна,и пиликала скрипка, и мухи шалели от скуки.

Я пройду мимо дома, ему ничего не сказав,среди ночи возьмет менямедленный-медленный поезд,я случайным попутчикамврежу три раза в «козла»и на этом совсем успокоюсь.***

М. А.

Отбыла ты в такие края,улыбнувшись от уха да уха,что, загадку давно не тая,проживает поэма твоя,как привычная птица и муха.

Твой целебный загадочный свет,голубой, как зарница с Босфора,словно сшитый не нами жилет,облегающий твой силуэт,позабыт и вернется нескоро.

Твой круиз из карниза в туман,что достался тебе за бесплатно,вспоминается, как балаган,как готический пухлый роман,что листаешь туда и обратно.

Равнодушно встречая восход,постороннему зову внимая,даже кошка к тебе не придет,после ночи бессонной зевая,словно слава твоя мировая.***

Н. О.

Ты меня приняла полустанком,которому нет двадцати,где еще до сих пор не замыленылюди, и звезды, и кони,приняла-поняла,что возможно всю жизнь провести,пролетая сквозь годыв изысканном спальном вагоне.

Поняла… нет, не так —стал доступен удел и ударбез оглядки сойтии пуститься в решенье простое…Что поделать,вдвоем наша стая была хоть куда —только не было мира,куда ее можно пристроить.

А потом напоследок привиделась нам темнота,что на волю просилась из нашего духа и тела,как безглазый ребенок-двойняшка,скулила внизу животаи, как птица ночная,с невидимым шумом взлетела.

Я слова не люблю —их подделать легко и стереть —сотворенные нами вторичные мелкие твари,то ли дело на голову криво кастрюлю надеть,и руками всплеснуть, и тебя по коленке ударить!***

М. Б.

Одна талантливая поэтессапридумала физика-недотепу,который спросил, напирая на аллитерации:– Как можем мы жить, если над каждымвисит более сорока тонн тротила?За окном было пусто и холодно,глухо было в кармане, пойти было некуда,и я – ни за что ни про чтооказавшийся в эпицентре вопроса —вдруг понял, как стосковалсяпо черному хлебу правдысреди поэтических анчоусов и выкрутасов.А действительно, КАК?И я, грешным делом, поверилобратному процессу переработки бумагив древо познания добра и зла —какие плоды звенели на его ветках?

Сначала мне доказали,что трава прорастет все равно.Экое утешение на старости лет.Я – человек! Как бы мне не свихнутьсяот этого счастья кузнечика!Потом обстоятельно и подробно(за это время можно было зачать человекаили спалить государство)мне рассказали о бедных греческих узниках,о Вечном Женском Началеи Хранителе Времени,болтающем с интонациямижмеринского портного.Чтение этой литературы,злоупотребляющей заглавными буквами,напомнило мне кормлениепавловской собаки с фистулой в брюхе,и я подумал, что право тревожить мирзаслуживают лишь те, кто могут его изменить.Да, технократия, да!Да, элита рабочего класса —стеклодувы и операторы станций слежения,программисты и наладчики гироскопов!Благодаря вас, мы бредем по колено в навозе,но благодаря вам наши авгиевы конюшнибудут решительно вычищены,даже если потом придется начать все сначала —с червяка!Так мы живем.Одни переламывают мир, как двухстволку,другие в эту минуту спрашивают по радио,возьмет ли человек в космос ветку сирени, —более дурацкого вопроса я просто не знаю! —до тех пор, пока им доступно не объяснят:лучше не иметь слуха и голоса,чем музыкально кричать «и-го-го!».Поэт, ставящий больные вопросыи отвечающий на них в манерепервого ученика,подобен зубному врачу,который говорит человечеству:«У тебя болен зуб мудрости,но я не буду лечить его —пусть болит!»***

А. П.