12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

— Стало быть, не доехала… возвратилась!.. И с ней Леневская.

— Софья Игнатьевна?

— Да. Его превосходительство приказывает, чтобы девицу Лусьеву немедленно отвезти к Леневской, а завтра он сам ее увидит…

— Гм… А как же с прокурорским надзором… Может выйти неприятность… Знаете, как они щепетильны…

— Я позволил себе намекнуть… Они засмеялись, говорят, что знают и прокурорскому надзору нечего тут вмешиваться… Если надо будет, говорят, я сам перетолкую… Тут, говорят, огромнейшее и глупейшее недоразумение…

— Странно!

— Странно!

Оба потаращили друг на друга глаза, пожевали губами.

— Распоряжение вышло, не наше дело рассуждать!.. — решил полицеймейстер и, возвратясь к Лусьевой, объявил ей волю губернатора.

— Кто такая ваша Леневская? — нахмурясь, спросила девушка.

— Софья Игнатьевна Леневская — почтеннейшая дама в городе, прекраснейшая особа, первая наша дама-патронесса… бессчетно много добра делает!.. Его превосходительство желает, чтобы до свидания с ним вы остались как бы под ее охраною.

Марья Лусьева сдвинула брови еще суровее. В глазах ее забегали опасные, враждебные огоньки.

— Я не поеду! — мрачно оторвала она.

— То есть, как это не поедете? — озадачился и озверился полицеймейстер.

— Не поеду!

— Но если начальник губернии…

— Не поеду! — истерически завизжала девушка. — Не поеду! Тащите силою, а по доброй воле не пойду! И всю дорогу буду кричать…

Полицеймейстер выкатил глаза и разинул было рот, чтобы гаркнуть, но Матьё вмешался.

— Позвольте, мадемуазель, позвольте… зачем горячиться? — примирительно и учтиво заговорил он. — Никто никуда силой вас не потащит… Вопрос только о том, где устроить вас до завтра… Его превосходительство желает лично вникнуть в ваше дело…

— Не поеду! — вопияла Лусьева.

— Но иначе нам вас девать некуда!.. — рассердился теперь и Mathieu. — Не в участке же вам ночевать!

— Я готова, если надо, ночевать в участке!.. А в чужой дом, к незнакомой какой-то даме не поеду… Ишь что придумали!.. Нет, не на дуру напали! Знаю, что это значит, куда вы меня приглашаете!..

— Что вы воображаете? — рявкнул — не вытерпел полицеймейстер. — Как вы смеете? Перед вами, сударыня, люди официальные!

— Тигрий Львович! Тигрий Львович!

— Да что Тигрий Львович? Терпения, сударь мой, нет…

— Не поеду! — крепко кусая губы, ломая пальцы, твердила девушка, с тупым, неподвижным взглядом, сосредоточенным на спинке стула. — Хитры! Леневскую какую-то сочинили!.. Говорили бы прямо, что вам велено отвезти меня в сумасшедший дом!..

Полицеймейстер и чиновник особых поручений обменялись многозначительными взглядами.

— Гм… ларчик просто открывается!.. — пробормотал про себя Матьё.

— Послушайте! Честью я вам клянусь, что ошибаетесь!.. — горячо заговорил он вслух. — С какой стати? Помилуйте! Нам и в голову не приходило…

Полицеймейстер, беспомощно разведя руками, снова прошел к телефону.

— Кто говорит? а? что? Громче!

— А? — отозвался ему знакомый начальнический тенор. — Боится? Чего боится?.. А?.. Что в сумасшедший дом?.. Ха-ха-ха! Вот чудачка!.. Да-да-да… Однако, это любопытно, что вы говорите… Да-да-да-да-да-да… Это подтверждает…

— Куда же прикажете устроить ее, ваше превосходительство? — возопил с отчаянием полицеймейстер: возня с Марьей Лусьевой надоела ему, что называется, «до шпенту».

— Ну… поместите ее в каком-нибудь приличном отеле!.. Да-да-да… Разумеется, в отель!.. Адрес сообщите Софье Игнатьевнье… Она так добра, желает заехать… Ну, и маленький надзор… на всякий случай…

Телефон замолк.

Поместиться в отеле Марья Лусьева согласилась сразу и с радостью.

— В отель я не боюсь… Только не в «Феникс»… мне стыдно…

— В «Золотом олене» можно… Вы уж, Матвей Ильич, будьте добренький — оборудуйте это, а я — к его превосходительству…

— Очень рад.

Как скоро Марья Ивановна оказалась на новоселье, в коридоре гостиницы появился неизвестного звания и полупочтенной наружности господин. Он много шутил с прислугой, по-видимому, давно и отлично его знавшей, очень интересовался электрическим освещением, внимательно и подробно, раз по десяти, изучал железнодорожные расписания на стенах, театральные афиши и торговые рекламы и ни на минуту не выпускал из поля зрения дверь в номер Марьи Лусьевой.

— Я прямо и откровенно говорю вам, генерал: не в службу, а в дружбу!

— Уважаемая Софья Игнатьевна, вы знаете, что я всегда заранее готов сделать для вас все, что от меня зависит. Но дело, о котором вы просите, принадлежит к разряду тех, что либо гаснут сами собою, без всяких просьб, либо должны гореть, и уже никакие просьбы потушить их не в состоянии. Ваша несчастная кузина…

— Племянница, — поправила губернатора Софья Игнатьевна Леневская, видная дама в седых кудрях, с острыми и внимательными голубыми глазами. — Двоюродная племянница. Она дочь бедной Зины Лусьевой, а матери — моя и Зины — были родные сестры. Между нами говоря, выходя за этого Лусьева, Зина сделала глупейший мезальянс. И вот — результаты!

— Так вот-с, — виноват, — племянница ваша натворила и наговорила самых безумных и фантастических глупостей. Да-да-да-да-да! Хорошо-с! То есть очень скверно-с! Наш милейший Тигрий Львович был настолько остроумен, что не оформил дела сразу. Его следовало бы хорошенько распечь за упущение, но — победителей не судят, а после ваших откровений вчера и сегодня он, разумеется, оказывается нечаянным победителем… Скажите, пожалуйста: как давно это сделалось с нею?

— Уже лет пять. Она стала заговариваться после ужасной смерти своего отца: он погиб под трамваем. А потом подоспела неудачная любовная история… ее жених оказался большим негодяем… Ложный шаг… понимаете? Она… вы, Порфирий Сергеевич, конечно, поймете, как мне тяжело входить в подробности: ведь, хотя и дальняя, Маша мне все-таки родственница…

— Да-да-да-да! Еще бы, еще бы!

— Фамильный позор!

— Кому приятно?

— Она… опасаясь последствий… приняла какие-то меры… очень неудачно… Ну после того уже совсем!..

— И часто на нее находит? Леневская опустила глаза.

— Каждый месяц.

— Ага!

Губернатор побарабанил пальцами по столу.

— Как же это, зная за ней такое, ваша курица-баронесса не доглядела ее, пустила шальную бегать по городу?

— Уж именно курица! — с добродушным и веселым гневом согласилась Леневская. — Именно курицей хохлатой прилетела она ко мне в усадьбу!.. Я сперва понять ничего не могла, едва узнала ее в лицо: ведь мы не видались десять лет… Спасите, защитите, Маша, сумасшедший дом, участок… Что же это такое? Сумбур! Хаос!.. Клохчет, руками машет, слезы… Всю ее дергает… Мое мнение — у нее самой голова не слишком в порядке!